Новости

Новости

Урбанистика в квадрате: городская площадь как центр общественной жизни

В институте "Стрелка" рассказали о будущем городских площадей

В институте "Стрелка" прошла лекция британского журналиста, автора множества книг на темы архитектуры, политики и культуры Оуэна Хазерли "Новая жизнь возрожденных площадей", по ходу которой спикер сравнил два подхода к пониманию городской площади – европейский и постсоветский, а также порассуждал, смогут ли площади стать в ближайшее время центрами общественной жизни.

Джастин Макгирк: Добрый вечер всем, извините, что пришлось немножко подождать, меня зовут Джастин, я руководитель Strelka Press, и мне очень приятно представить вам Оуэна Хазерли. Сегодня мы представим его двояко. Я очень рад, что он смог приехать к нам, и вы знаете, что он является одним из авторов первой серии Strelka Press. Кроме того он автор многих книг на темы архитектуры, политики, культуры, является очень известным архитектурным критиком, журналистом и писателем. Я знаю, что вы знаете его работы, потому что это «Воинствующий модернизм», очень известный «Путеводитель по новым руинам Великобритании», серия «Непростые», «Мрачность нового типа. Путешествие по городской Британии», то есть это очень интересные работы, и для Strelka Press он уже написал несколько эссе, в частности «На площади. В поиске общественных пространств постсоветского города». Я уверен, что он написал уже после Киева и, без сомнения, что он и продолжит писать на эту тему. Совершенно очевидно, что у него есть особый интерес к архитектуре бывшего постсоветского блока, и я думаю, что сегодня он рассмотрит презентацию на эту тему. Кроме того, со своей стороны я хочу еще раз поприветствовать Оуэна от всего сердца, и я думаю, что Кирилл Кобрин, издатель нового литературного обозрения, которое будет сегодня рассказывать нам, и, как вы знаете, некоторые главы из книг были опубликованы в серии «Неприкосновенный запас». Он расскажет нам больше в своей презентации. Я передаю слово Кириллу.

Кирилл Кобрин (издатель): Здравствуйте, меня действительно зовут Кирилл Кобрин, спасибо за представление. Я действительно работаю редактором журнала «Неприкосновенный запас», который издается «Новым литературным обозрением», издательством, среди других журналов, и это журнал, посвященный социологии, политическим наукам, отчасти истории и разным смешением этих вещей. Надо сказать, что «Нз» вместе со «Стрелкой» могут быть очень довольны и даже отчасти счастливы тем, что мы как-бы разделяем славу открытия Оуэна Хазерли для русской публики. Я не знаю, каким образом «Стрелка» обнаружила Оуэна или Оуэн обнаружил «Стрелку». Я могу рассказать, как я обнаружил Оуэна. Я случайно наткнулся на изданную известным издательством «Версок», и вот как раз то, о чем вы уже слышали, новый путеводитель по руинам Британии, я начал это читать и пришел в совершенно полный восторг потому что да, это архитектурная как бы критика. Но критика в современном мире воспринимается в основном как такой, знаете, вот есть ресторанные критики, которые ходят, что-нибудь едят, и говорят: вот вкус этой котлетки напомнил мне глаза любимой на закате… Вот что-нибудь такое, и это отвратительная вещь.

Кстати, и в литературной критике, и в художественной – это самая, как известно, распространенная разновидность критики. То, что пишет Оуэн – это критика настоящая, и она позволяет вспомнить о первоначальном значении этого слова. Критика прежде всего, то есть критическое отношение - это в данном случае, когда мы говорим про Оуэна Хазерли – это социальная критика. Это критика общества, которое построило эти здания, и эти здания являются идеальным воплощением того общества, которое мы сейчас критикуем, то есть иными словами эстетическое с социальным переплетается и, по сути дела, является одним и тем же. Позиция, с которой осуществляется эта критика, - это позиция левая, это социалистическая критика. Но, в отличие от той социалистической критики, скажем, тех левых, которых мы знаем, которые как-бы исходят из неких идеологических конструкций. В случае Оуэна Хазерли, речь идут о том социализме, в значение, как это понимал Джордж Оруэлл. Это идея социальной справедливости.

Общество должно быть прежде всего справедливо. Оно должно быть справедливо до какого-то предела, потому что идеального общества не существует. И второе как-бы основополагающее свойство и архитектурной, и социальной критики Оуэна Хазерли – это несокрушимый здравый смысл. Здравый смысл – это тоже очень важная вещь, которая, к сожалению, отсутствует в последние годы на европейском континенте, включая страну, где мы сейчас находимся, довольно сильно. Вот совмещение идеи социальной справедливости, здравого смысла и тончайшего эстетического чувства – это вот как раз то, что отличает работу Оуэна Хазерли и то, почему мы с большим удовольствием печатаем. Мы печатали главу из второй части его дилогии о Британской архитектуре. И мы напечатали в одном из выпусков «Нз», который был посвящен связи между урбанистикой и поп-музыкой и сексом, главу из замечательной небольшой книжки Оуэна, посвященной группе Pulp и городу Шеффилду, которая называется «Uncommon». Ну вот, собственно говоря, я заболтался, поэтому ухожу и представляю слово нашему замечательному лектору, спасибо.

Оуэн Хазерли: Что есть у меня для вас. Что я хотел вам рассказать – это всего лишь попытка объединить некоторые идеи в тех двух книгах, которые я опубликовал по архитектуре Великобритании, которые главным образом были сфокусированы на результаты архитектуры, лейбористского правительства с 1997 года до 2012 года, то есть главным образом я говорил об этих попытках лейбористов что-то там сделать, то есть кратко описать основные цели социал-демократов, которые они ставят перед собой, и какие инструменты они для этого использовали. Я хотел попытаться свести это вместе и поразмышлять в данном контексте о других работах, бывшего советского союза в частности и бывшего восточного блока. Естественно, было бы интересно посмотреть на площади, но наверно более интересный подход будет, если мы будем пытаться сравнивать какие-то отрывки. Это своего рода двойное, дуальное движение относительно площадей, как мы могли это видеть в архитектуре последних лет 15, возможно даже 5 лет, то есть это возвращение на целого рода идеи городской площади, то есть совершенно разные причины существуют.

В первую очередь площади, справедливо сказать, подзабыты в этот период, то есть на самом деле это некий формальный урбанизм, достаточно когерентный, то есть на самом деле это понятно, что противопоставление пространству и блокам домов в идее урбанизма, ну и так сказать экс-урбанистический подход, достаточно популярный в эпоху необерализма. То есть модернисты уже не рассматривали наличие площади как таковой, важный элемент архитектурный. И поэтому, понимаете, во многих случаях для меня это была навязчивая идея относительно площади, и идея именно его, Роджерса, чьи идеи наиболее повлияли на меня. Его полное имя барон Роджерс Риверсайд, он является членом палаты лордов, такой англо-итальянский архитектор, создатель планов, очень противоречивый. Русский – не английский, я надеюсь, что вы найдете правильные слова для перевода. Роджерс публиковал очень разные книги. Из своей серии публикаций с 80-х по 90-е годы он показал достаточно интересные примеры общественных пространств, и он показал, что ужасное происходило с архитектурой в то время. И на самом деле, что-то ужасное происходило и с планированием, созданием мастер планов. Это был ужас в двух контекстах: с одной стороны, это был модернизм, а с другой стороны – субурбанизм, то есть постмодернизм и переплетения с субурбанизмом.

Все это повлияло и было описано Роджерсом, то есть он в своих набросках рассказывал эти истории. Возможно она не до конца была еще исследована, и возможно не стоит обращать на это внимание. В данном случае я покажу вам две фотографии. Это так называемый Новый Лондон. Это две фотографии блока, то есть портала, и вы видите, один такой линейный, и выглядит вот так и вот так и некое пространство между ними. И другая фотография того же пространства, та же перспектива, тот же угол, и там уже ритейлинговая парковка и шопинговая парковка. Все это было, так сказать, огромной ошибкой общественного пространства, потому что на самом деле они были нечетко оформлены, очерчены, и они не стали такими гражданским по сути своей местом. Он опубликовал книгу свои в 92-м году, это была часть последствий лейбористских выборов, то есть он был таким теневым министром культуры в лейбористской партии, так сказать, он потерял ряд полномочий, все по вине этой книги. Итак, его скетчи, его наброски показали, как это могло выглядеть, и вот на самом деле, я основывался во многом на этом, каким мог быть Лондон в дальнейшем, он сравнил этот город с маленькой страной и так далее. То есть у него были интересные решения и подходы. И у него было много перспективных визуализаций города, совершенно такая модернизированная версия площади Ренессанса, то есть он пытался использовать различные архитектурные стили, различные инструменты. Это было нечто не то что не совсем так или не похоже на это, но то, что он видел в действительности, это очень распространенная вещь британской архитектуры, ну практически похожее на Италию в тех площадях, которые мы хорошо с вами знаем. Почему бы этому не быть Флоренцией.

И вот тот момент совершенно четко указал на то, как этот метод может работы, все эти данные, на которых он ссылался на доказательства, это, конечно же, центр Помпиду. И он, так сказать, помогал определенным образом работать. Это то здание, которое вы все хорошо знаете, и он на самом деле был партнером при дизайне этого здания в Париже. И, как вы видите, это достаточно интересный элемент архитектуры, достаточно избыточный, можно было бы даже так сказать, который, имея перед собой достаточно большую наклонную площадь. Затем она ограничена более низкими, незначимыми зданиями, и как общественное пространство, совершенно очевидно, что это было успешное решение. Успешное в каком контексте, ну, это было успешно с точки зрения привлечения большого количества людей, туристов, которые сидели там, развалившись, стоящих в ленивых позах, которые пели, флиртовали, наблюдали за происходящим актерами, перформерами, то есть все это сработало, прекрасно сработало. Это своего рода блю принт. Если мы будем продолжать объяснять то, что было в следующие 15 лет, то были различные попытки повторить этот трюк, и Ричард Роджерс был своего рода инициатором и под его влиянием создавались определенные попытки для того, чтобы имитировать аналогичные площади, аналогичные публичные пространства под вдохновлением этого решения центра Помпиду.

В то же время, ну, не в то же время, за последние 5 лет есть и другие движения с точки зрения площадей, и движения… они вдруг стали очень значимы для публичной жизни по политическим причинам. И в качестве примера вы можете подумать, ну, естественно, что эти движения всегда назывались по имени площадей, то есть те социальные движения в Греции на площади Синтагма в Афинах, далее можно представить себе другие примеры, движение в Египте несколько лет назад, которое продолжается до сих пор до некоторой степени. Это тоже определенный пример. Ну, практически последние события в Украине, естественно, все ассоциированы с Майданом Незалежности. Площадь Тахрир в Египте и Майдан Незалежности в Киеве. Это очень интересное решение, то есть, с одной стороны, площади становятся новым элементом архитектуры, и в конкретном контексте они могут быть символом даже неолиберальной социальной демократии, но в то же время, определенная рекламация, то есть другое использование площади, её силы, - это альтернативная политика, альтернативное направление, другое.

Ну что ж, я начну с первой, потом со второй, и вернусь ещё раз к первой. Итак, площадь, которая… Ну, я хотел бы показать вам две площади, я думаю, что они подходят под подход Ричарда Роджерса, совершенно очевидно подходят, и, так сказать, это такие выделяющиеся места по типу площади центрального Помпиду. Одна из этих площадей известна как, может быть это звучит странно по-русски, это называется площадь More London. Ну, я не буду переводить его как «Больше Лондона», это было бы не очень корректным и оставлю название на английском – площадь More London. Ну, там же был Норман Фостер ассоциирован с этим, да, то есть на самом деле она была спроэктирована, построена Норманом Фостером в 2000-м году. Это некое пространство, которое связывает Лондонский мост и Тауэрский мост, London Bridge и Tower Bridge. И, в общем-то, это была такая, в общем-то, на берегу реки, индустриальная, достаточно, часть, и вот это общественное пространство была спроектировано в дальнейшем Фостером. Итак, что же дальше произошло с этой странной современной архитектурой, которая, так сказать, уже больше не служила никаким целям. Ну, поскольку, так сказать, это была собственность с точки зрения политической экономии и так далее. Ну, можем сейчас зайти в другое направление в наших рассуждениях, но я думаю, что это будет не совсем удобно.

Итак, местечко More London или площадь More London выглядит вот так. Ну, так сказать, вероятно, вы знаете прекрасно. Итак, здание регулятора, которое называется Great London Authority, которое находится здесь рядом, и, собственно, это тоже новое здание Great London Authority – это, так сказать, это регулятор, ну это, так сказать, не то, чтобы там сидели какие-то регуляторные органы после того, как Совет Большого Лондона был уже в 1986 году распущен. Ну, то есть, это, так сказать, новый регуляторный орган Лондона, там новый мэр, в 2000-м году все это было символизировано, так сказать. Новое общественное здание, короче говоря, для регулятора, муниципального регулятора, лондонского регулятора, который называется Great London Authority. И это вот такой вот, площадка, которая находится между ними, - это частное пространство, и строение вот этого здания определенным образом послужило толчком к дальнейшему развитию этой территории. И одна проблема была – это вопрос собственности и, с другой стороны, - это вопрос политики. Ну, во-первых, нужно сказать, что архитектура сама по себе. Как вы видите, совершенно очевидная вещь площади More London - это то, что она, так сказать, какая-то холодная, серая поверхность, здания в стиле Фостера. То есть это стало все более и более, так сказать, аскетичной такой вот практически, планируемый определенным образом. Ну вот это такое скучное офисное здание, которое, так сказать, окружает вот символичное здание городского совета и так далее.

С другой стороны, естественно было много изменений проведено и так далее, но, тем не менее, так сказать, с другой стороны, это может показаться особенностью кофеин, чьи столики практически выплескиваются на площадь, несмотря на включение, так сказать, театров, которые расположены здесь. В общем-то, это не является частью общественного планирования, это не является частью общественного планирования, это полностью, как я уже сказал, частное пространство. Ну, вот здесь вы видите, это типично было в какой-то степени для 60-х годов, очень много чего происходило, то есть оно не было зонировано определенным образом заранее. Но далее мы видим определенное разнообразие, которое вносилось сюда, некая вибрантность. Ну, в частности, так сказать, некая банальность, но, кроме того, это разнообразие относительно вопроса собственности, как я уже сказал, это частное пространство. Благодаря тому факту, что здесь сидит, грубо говоря, муниципалитет Лондона, то демонстрации здесь происходят, они приходят сюда, политические какие-то митинги и так далее, и так далее. Но они, в общем-то, если бы собственники хотели, то они могли легко отсюда выкинуть всех, потому что это частная собственность, это частное пространство. Но они просто находятся здесь просто потому что их никто не выгонял, потому что на самом деле местные власти они не владеют этим пространством, никто им не владеет.

Это, так сказать, девелоперы определенных участков Лондона, и она являются частными собственниками, они имеют право использовать его по своему желанию. Ну, публичное пространство естественно становятся проблематичным. Почему, потому что это ещё одна более проблематичная часть, это площадь, которая называется площадь Патерностер, которая находится рядом с Собором Святого Павла. Ну вот, так сказать, здесь была определенная девелоперская активность в 60-е годы, там какая-то была даже бомба найдена рядом с Собором Святого Павла, ну и вот все это была альтернатива модернизму 60-х годов. Изначально было предложение, это другая площадь, площадь Патерностер. Ну, сначала хотели все восстановить, предложить классические линии, но затем пришел неоклассицизм, ну и окончательно, так сказать, здесь у нас есть, ну, определенная скучная модернистская структура, ну, своего рода в стиле «Элайз & Моррисон», то есть достаточно точная ссылка на площади, может быть, площади барселонского типа или, так сказать, Ренессанса, то, что мы можем наблюдать классически там. Ну, то есть, так сказать, примеры вот таких выступов и так далее. Как это разрабатывалось, как это все, как проводился девелопмент. То есть это были небольшие кусочки застройки, данные разным архитекторам, и создается впечатление, в целом, что это как-бы, наросло с течением времени. То есть не похоже, что это, так сказать, было выстроено, так сказать, как проект 60-х, как единое целое, нет. Как кажется, это происходило в течении многих лет, хотя это не так, как я уже сказал, что это происходило, как одна, так сказать, организованная застройка 60-х годов. Ну, архитекторы так создали такое впечатление. Ну, возможно это не только даже архитектура, которая создает такое впечатление, а может быть даже политические исходы и результаты, к которым приводило это пространство. Как вы знаете, так сказать, в Лондоне был небольшой эквивалент движения Occupy Wall Street, оно называлось тоже движение Occupy. Изначально оно называлось Occupy LSX, то есть London Stock Exchange, то есть лондонскую фондовую биржу.

Ну вот, так сказать, они изначально находились вот здесь, потом их передвинули, потому что у них не было никакой правовой основы использовать это пространство, и затем они, так сказать, образовали свой палаточный городок, рядом, буквально перед Собором Святого Павла. Это была такая небольшая площадочка, небольшая такая, небольшой пятачок, прямо перед ступеньками Собора Святого Павла, как я уже сказал, отсюда их выгнали. Ну, можно напомнить, что было там много слоганов, было много постеров и так далее, они расположились у Собора Святого Павла, кто-то говорит, что он прекрасен, кто-то говорит, что он ужасен и так далее, разные есть мнения. Но, тем не менее, на самом деле эти два фактора – это вопрос собственности и перемещения движения Occupy лондонскую фондовую биржу привело к определенному акценту. То есть, на самом деле, после этого модного движения кое-что произошло на самом деле. Все это в дальнейшем привело к отставке настоятеля Собора Святого Павла Джайлза Фрейзера, ну, который определенным образом поддерживал протестующих. Поплатился.

Ну и вот здесь мы видим такие разные идеи. Идея общественного пространства, которое, так сказать, не является открытым пространством модернизма, оно не зонированно определенным образом, то есть mixed use типичный. Ну, и кроме того, это общественное пространство, которое модернистское, но и не монолитное, то есть всегда это напоминает определенную экземпл площади Ренессанса. Ну, это, в общем-то, достаточно понятно, они могли заимствовать вот эти подходы, которые, так сказать, в 19 веке сносились, потом начали снова возрождаться, ну вот, собственно, они её возродили вот здесь, да. Ну, как правило, есть такие памятники, которые стоят, допустим, Великому пожару Лондона 1666 и так далее, то есть вот, практически, некие небольшие копии этого всего. Но, несмотря на вот эти все гражданские жесты, фактически она использовалась для гражданских целей, ну в очевидных гражданских целях как движения Occupy, фактически это было незаконно. То есть они, конечно же, могли оставаться там какое-то время, но, фактически, все равно их оттуда попросили, то есть не было никакого юридического основания оставаться там, прав не было.

Вот ещё пример. Это площадь, которая не была специфически написана Роджерсоном, может быть вы даже и не встречали её ранее, но, очевидно, она была в новостях последние 6 месяцев, это Майдан Незалежности в Киеве. Ну, так сказать, нельзя сказать, что это нечто похожее на More London или площадь Патерностер, потому что это совершенно другая площадка, которая пострадала достаточно от бомбежек. Здания, которые находились вокруг нее, были заминированный Красной армией, когда они уходили там в 42 году оттуда и так далее, то есть таким образом реконструкция улиц, площади, ну, вы знаете, это типичная магистральная улица, ну, там была Москва, все направленно туда. Это была попытка создать что-то на подобие Тверской и Ленинградского проспекта, то есть и так далее, и так далее, Ленинский проспект. То есть, это такой большой бульвар, с новыми классическими зданиями, зданиями в стиле неоклассицизма, который заканчивался большой площадью. И вот этот подход на самом деле очевидно напоминает в Париже те варианты, которые когда-то строил барон Осман, это площадь Республики, Place De République. Ну, это появилось все при Наполеоне III в 1850-60-е годы.

И, так сказать, это была такая урбанистическая хирургия для того, чтобы предотвратить революцию, как вы помните. И бульвары, как вы знаете, они прямые, широкие, чтобы избежать пожаров. Ну и площадь – это, опять же, так сказать, эффект центрифуги, где находятся баррикады, и практически вся система планирования, естественно, привела к определенному политическому результату. И уж не знаю, насколько это действительно было политически важно, но я имею в виду углы, так сказать, касаются того факта, что уже в 1848 году, до того, как это произошло, барон Осман, собственно, уже принимал решение относительно изменения планировки. Ну, и естественно, так сказать, такое было намерение как минимум, да, то есть перестроить это, чтобы избежать революции. Ну и вот, естественно, привело это к прямому социальному недовольству, потому что, ну, просто их всех выгнали из это области в массовом порядке. Ну вот, собственно, бандушки и минирование – это другое, но если мы посмотрим с вами на планирование Майдана Незалежности, то посмотрите, здесь очень похожее планирование на площадь Республики барона Османа. То есть, на самом деле, это форма планирования, которая изначально создавала определенные свободные пространства, чтобы избежать пожара, ну и, собственно, дальше постройки таким образом подавлялись этим пространством.

Ну, с другой стороны, Майдан является доминирующим, у нас есть, так сказать, подобно небоскребу, скучный отель. Ну, и, как вы видите, мы видим, что это, в общем-то очевидно революционно-социалистический режим построил это. Ну, это было заимствованно планирование для того, чтобы наоборот, не превратить в социалистическую революцию, а, наоборот, постоянно о ней напоминать. То есть, может быть это в какую-то степень даже контрреволюционное планирование, которое полностью пыталось убрать все революционные идеи, клише, и основные мотивы присутствуют в этом дизайне. То есть изначально эта площадь называлась Советской площадью, затем Калининской площадью по имени, не знаю, уж Михаила Калинина, наверно вы знаете, кто это такой. Затем она стала площадью Октябрьской революции, и затем уже ей было дано её современное название, площадь независимости после 1992 года. И вот до этого момента [показывает на экране] – это площадь оригинальная, а вот сюда – это уже 1980-е года, то есть площадь была оставлена полу-завершенной, потому что пришел Хрущев в 50-е годы, и, так сказать, как вы считаете, он считал, что это все была потеря денег, и все можно было закончить при достаточно экономном бюджете, поэтому, так сказать, все это было завершено подобным образом. Когда это произошло, то, соответственно, площадь завершили подешевле, естественно, памятник Ленину, так сказать, и дальше внизу станция метро, то есть такой централизованный амфитеатр фактически был закончен уже в начале 80-х. Ну и затем, так сказать, был музей Ленина, дом профсоюзов, все это в такой более модернистической версии классицизма. То есть вот, это то, что мы увидели в результате этих изменений.

Ну вот, на этом этапе я бы хотел привести ещё пару примеров, ну, может быть, того, как это видели совсем недавно. Вот эта фотография, которая была сделана моим другом, когда мы приехали в Киев, ну, когда, наверно 6 или 7 недель назад, да, вот так вот. То есть все, что я сейчас рассказываю, все это, естественно, ограничено вот да этого периода, то есть это релевантно до 6-7 недель. Мы были поражены, потому что это был совершенно новый опыт, потому что, с одной стороны, мы видели эту площадь, мы видели гранитного Ленина, окруженного революционерами, мемориал 1917 года, восстания там времени, да. То есть Осман и Наполеон III хотели остановить революцию, в то время как Сталин и его последователи наоборот, постоянно апеллировали к её памяти. И в данном случае, и вот станция Майдан Незалежности метро была закрыта. Но там были бронзовый такие вот пластинки, которые на стенах напоминали о том, что произошло там в 17 году, что произошла была Октябрьская революция. Это была станция метро "Площадь Октябрьской революции", и вот, 6 месяцев назад мы увидели вот эту картину, 6 недель, так сказать, это до того, как свергли Януковича, то есть все это снесли, кругом были баррикады, какие-то там шины, мешки с песком и так далее, камни из мостовой, мебель…

И, в общем-то, был такой выраженный политический аспект этого всего. Ну, можно было посмотреть, походить, как это пространство в общем-то пользовалось на тот момент как часть, своего рода, городского восстания. Ну и, фактически, это было очень интересное пространство в то время, так сказать, не способность подписать соглашение с Европейским Союзом известное как Евромайдан, и в дальнейшем протесты уже, так сказать, привели к свержению Януковича и его правительства, и сегодня сократили до Майдана вместо Евро Майдана. Ну вот, опять же, такие вещи касаются, кажутся достаточно эффективными, да, то есть, до того момента, когда кто-то начинает стрелять, казалось бы, да. Ну, естественно, когда уже снайперы начали атаковать демонстрантов, это все было кульминацией протеста на тот момент, до того, как, так сказать, Янукович покинул страну. И, фактически, с площади никто не уходил, то есть, на самом деле, последний момент – это, так сказать, действия Януковича, это было очистить площадь ему не удалось, о есть вместо удерживать достаточно успешно несмотря на тот факт, на то, что, так сказать, фактически она была спроектирована как площадь 19 века с контрреволюционными элементами. Опять же, это достаточно интересно, потому что даже тогда она была объектом различных попыток моделирования пространства, сделать его менее пригодным для политических целей, уже такие попытки тоже были. Ну, вот эта вот первая фотография, которую мы сделали, когда приехали в Киев.

Ну, где-то наверное, 3 года назад. Здесь вы видите различные, ну, совершенно типичные пост советские решения, декорации, украшения, которые можно было бы увидеть. То есть вот такие штуки, которых вы очень много можете найти в Москве, в изобилии, особенно вот эти, так сказать, расстрел тире Сталин, тире Лас-Вегас. Знаете, некий микс такой жуткий. Ну вот, то есть, большое количество каких-то колонн. Ну, в общем-то таких, выглядящих достаточно дешево, и дальше вот торговый центр, понимаете, ну и там, плюс ко всему, так сказать, сплошное стекло, ну, в общем-то, можете все это увидеть, все это было там. Но, так сказать, на самом деле, торговый центр остается, и "Макдональдс" на короткое время стал психушкой, но, на самом деле, шопинг-мол, вот этот торговый центр, он постоянно был открыт, так и не закрывался, как мне сказали. Вот эти все украшения в результате были в середине 90-х годов, поскольку Ленина уже снесли, так сказать, был определенный регламент, и уже, так сказать, пришел Кучма, и вот эти штуки там поставили. Ну, так сказать, все это явилось прямым результатом серии протестов, которые назывались «Украина без Кучмы», то есть это такое, опять же, не либерийский-популистский вариант, который отстаивал, якобы, независимость. Ну и вот, как видите, все было заполнено вот такими штуками для того, чтобы усложнить, так сказать, для людей совместный приход, пребывание на этой площади, чтобы предотвратить определенные политические протесты. Ну вот, наверно, два года спустя после этого произошла Оранжевая революция.

Ну и вот, как вы видите, так сказать, она, уже была, конечно, срежиссирована в большей степени. И, тем не менее, есть разные вещи, которые спроектированы были специально для того, чтобы помешать высказыванию политических зрений. Вот это вот последствия этого глобуса, так сказать, был построен подземный торговый центр, который пересекал пешеходную зону. Ну, вот, как вы видите, фонтаны, скамейки были, ну, это была только половина всей этой истории, то есть это, знаете, расстрел Руднев – Вегас. Вот так все это можно было назвать. Ну, и одним из побочных эффектов этих изменений было то, что люди наоборот стали встречаться там, они стали встречаться вокруг. Ну и, в результате, большое количество вооруженных мужчин, когда они находятся на площади – конечно же все это несет определенный акцент. Ну, и изначально, так сказать, большая часть этого была политически нейтральной. И, так сказать, но было очевидно, что политические протесты не остановятся, и во многих аспектах покажутся это было достаточно большое пространство, похожее на центрифугу, и оно было специально использовано для политических источников, удобно, это своего рода централизация протестов, скорее, так сказать, чем подавление протестов. Вот еще площади, которые были построены. Ну, вот одна из площадей представлена здесь, которую мы хорошо знаем с вами. Это так же влияние коммунистического блока после 17-го года. Достаточно интересно посмотреть на то, как использовались площади до Октябрьской революции.

Ну, если мы почитаем, допустим, устав или, так сказать, то, что, происходило после революции в 17-м году. Вы видите, где-то 10-15 лет после этого публичные пространства, они были вымершими после Октябрьской революции, то есть это было не создание постоянного пространства, то есть, я бы сказал так, одним из очень хороших примеров является редизайн вот этой площади в Санкт-Петербурге, площади пред Зимним дворцом, то есть абстрактные мотивы какие-то были, то есть они стали такими, как бы, придатками, то есть это своего рода, Александр Веснин и Любовь Попова предложили для конгресса именно вот это пространство. То есть, на самом деле, это были, с одной стороны, очень абстрактные структуры, очень интересные структуры, но они, конечно, в свое время не были предназначены для того, чтобы они там оставались. То есть на самом деле, революционная архитектура была чем-то таким мимолетным, непостоянным, то есть она появлялась за ночь и исчезала за ночь. Естественно, это противоположено тому, что мы видим здесь, те люди, которые цитируют Маяковского, они, собственно, не заботятся о мраморных плитах, понимаете, вот эта тяжесть их не интересует. Ну, так сказать, опять же, режим, который представился летом в начале 30-го года, хотя он достаточно интересный в установлении подобного рода площадей.

И в принципе, об этом можно поспорить, что причина эта была скорее попытка воспроизвести определенную идею революционного движения. И перед вами, фактически, ну, тоже очень очевидные вещи, то есть это большие площади. Большие площади для парады. Ну, могут быть, так сказать, военные парады, майские парады, да, опять, когда это большая улица, которая заканчивается большой площадью, где происходят какие-то речи, совершенно очевидные. И вот этот ритуал является попыткой актуализировать память о революции, о том режиме, который настаивает, но если, вот, почитаете, то есть много публикаций об этом. Практически драматические элементы описываются. На самом деле, это не то, чтобы правда, это не то, чтобы как шарада, понимаете, не то, чтобы ложно, но этот дизайн, который дает память о чем-то реальном, то есть это такая псевдореволюция, выдуманная революция для того, чтобы вызвать реальную, напомнить, что было тогда. Можно, конечно, поспорить, что вот это воспроизведение, воссоздание вот этих пространств было определенным определением определенного импульса, то есть создание своего рода осевой особенности революции, апексной части. И, говоря… Это, на самом деле, основы, когда вы понимаете, каким образом эти площади использовались. Ну, известный бунт при Зимнем дворце, который происходил здесь, то есть это огромная, огромная, на самом деле, площадь. Хотя, вполне возможно, что, наверно, более значимые события происходили где-то при захвате телеграфа или вокзала. Ну, на самом деле, имидж революции создается именно вот здесь, на площади перед Зимним, то есть ан самом деле это то пространство, которое и было спроектировано вот для такого рода события. Ну и далее, что происходит, если люди принимают это слишком серьезно.

А что мы имеем здесь, давайте посмотрим. Это вот выставочное пространство, опять же, протесты в Берлине, осень 99-го года. Фактически она привела к падению правительства Хонеккера, 89 год, Берлин. И, как вы видите, это вот четко сформулированное пространство, это Александр Плац, это часть той площади, которая была запланирована в 20-м году Питером Беренсоном. Но, как вы видите, раньше это была гораздо более значимая площадь, то есть при моделировании этих городских площадей, то есть, иногда приводит к кульминации этих пустых пространств с политическим значением. Ну, вот перед вами пространство Александра Плац, то есть это, так сказать, демонстрации, которые привели в результате к падению правительства Хонеккера в 1889 году. Ну и опять же, вот, фантом общества, так сказать, массовостью, зрелищностью, который внезапно, так сказать, пришел в жизни, определенным образом напугал лидерство ГДР. И за последние эти 20 лет мы можем спекулировать, насколько ужасно было, так сказать, иметь фантом общества, который принимал участие в этом ритуале. То есть внезапно, так сказать, это было воспринято серьезно, и это привело к реальному падению ГДР и правительства Эриха Хонеккера.

То есть, на самом деле, в данном случае, это одна из проблем подобного рода мест. Если воспринимать это слишком серьезно, и использует он их с намерением, то результаты могу быть совершенно другими, казалось бы. И Александр Плац была предложена в течении уже долгого времени достаточно давно в качестве площади, так сказать, которая может давать некое пространство, как бы входная группа для многих небоскребов, которые, так сказать, заполнят эту пустоту, которая была вокруг, но эти планы никогда не были официально заброшены, но вместо этого, так сказать, произошло нечто совершенно другое. Может быть, имея даже более выраженный эффект. Все это нас приводит к Ричарду Роджерсу опять и к его, так сказать, продуктам конца 90-х и 2000-х, идеях урбанизма.

Потому что, на самом деле, была, так сказать, представлена схема Ричарда Роджерса практически в этом направлении, да. То есть, практически это так же ужасно, как это выглядит здесь. И я думаю, что действительно потрясающая, может быть, схема, фантастическая может быть в какой-то степени, которая представлена здесь. И Ханс Колхов, собственно, предложил эти варианты окружения Александр Плац для того, чтобы заполнить эту пустоту. То есть, на самом деле, это, может быть, имело такой инкрементальный эффект. Не совсем такой, который планировался, но, тем не менее, это привело к появлению определенной формальной дисциплине в результате проектов Колхова. Некий футуризм ГДР - все это было выложено в таком сером камне, и серия неопрусских ритейлинговых зданий. И, как вы видите, это привело к созданию пространства нового типа, на тот момент достаточно противоречивого, потому что, так сказать, большие компании, Sony, Daimler затем там начали занимать эти пространства и, в общем-то, все, весь этот эффект привел к достаточному оживлению этого пространства. Это может быть, в какой-то момент в начале 90-х, это была пустота, то есть просто между двумя, так сказать, участками стены.

И опять же возник вопрос создания того, чем бы это могло быть с течением времени. И, опять же, были разные идеи создания чего-то такого, буквально за ночь, вибрантного, понятного, так сказать, чтобы привело сюда жизнь, улицу, новое дыхание, публику, все изменило бы ландшафт. Ну и всегда, знаете, очень интересно понаблюдать за успехом подобных инициатив. Ну, не так уж и неприятно. В принципе, приятное местечко, если вы там ни разу не были, особенно если вы, так сказать, взберетесь на крышу центра Sony и там, так сказать, посмотрите, там у них иногда транслируются немые фильмы и так далее. Ну, понимаете, есть такое ощущение, опять же, что меняется система. Это все равно как проект. Знаете, есть органические проекты города, и есть проект, и вот это такой проект, понимаете, есть ощущение проекта, то есть это не чувствуется как органическая часть архитектуры, то есть это, как бы, соединено с городом, да.

Но в то же время не видите здесь вот этой вот. То есть город, конечно же, главным образом туристический, эта часть тоже. И вот этот вот подход относительно распределения графика, то есть, так сказать, воссоздание, понимаете, вот, раньше улицы были определенные трафики в ГДР, светофоры, они пытались воссоздать эту схему. И вот что мы видим главным образом в результате - это, конечно же, туристические автобусы, да. Никого здесь больше нет. То есть, на самом деле, это не сработало так, как это должно было сработать. Ну и вот, эффект такой, что это место в принципе оживилось. Ну, поддерживается какая-то торговля, употребление, консьюминг какой-то. Ну все равно это какой-то, понимаете, непродуктивный, потенциально политически угрожающий даже аспект. То есть дух 20-х годов так никогда не смогли уже восстановить. Вот, смотрите, видите, так как, если бы, как вот, знаете, как один из многих небоскребов, которые строились тогда, в немецких городах, вот этот конкурс, который никогда не был завершен. То есть это аналогичный подход, подход принца Чарльза к архитектуре, как это описывают модернисты. Ну, в общем-то, да. Ну, опять же, есть некая странность, потому что, казалось бы, эти новые пространства, которые могли быть, предполагались быть более уютными, более вибрантными, более живыми, активными, миксом того, что там может происходить, а в результате создается ощущение, что они, все таки, менее живые, как то, что планировалось раньше и во что превратились многие более авторитарные площадки упомянутые выше.

Ну, и во многих случаях это может быть не то же самое, но давайте посмотрим, мы можем посмотреть с другой стороны теперь. Будет интересно указать, ну, это может быть просто вопрос протестов людей в Киеве, и в 90-х годах в Берлине, и затем в 10-м году в Лондоне, потому что, на самом деле, все таки были разные локации, разные сценарии совсем. То есть, это может в какой-то степени и политический вопрос, который в какой-то степени связан с критикой архитектуры, но в большей степени это так, это справедливо. То есть на самом деле, вы не опасаетесь здесь машину, вы явно куда-то паркуетесь. Но, естественно, есть, возникает вопрос и о пользователе, об участниках, о том, кто будет все это, так сказать, потреблять. И такого рода урбанизм стал достаточно популярен с последние годы, знаете, как, допустим, микс магазинов или какие-то кофе шопы, которые выплескиваются на эти площади с некоторых сторон. И, опять же, это дает нам определенное моделирование как бы, симуляцию органического пространства, это симуляция ренессанса, но есть, на самом деле, для того, чтобы действительно полностью соответствовать этому ощущению, потому что опять же возникает вопрос собственности.

И еще интересная ирония Майдана в Киеве заключается в том, что это, первая фаза, по крайней мере, когда они были мотивированны желанием присоединиться к Европейскому союзу и так далее, чтобы получить, ну, так сказать, определенную майданность, это сообщество Майдана, то есть, ну, то есть без коррупционного общества, коррупционного общества, которое, так сказать, существовало там, так сказать, в сердце Европы. Но скорее, может быть, это и не было действительно возможно, потому что для протестующих, так сказать, необходимо было занять пространство и удерживать его в течение месяцев, понимаете, в огромном городе, баррикады, кругом, вокруг, понимаете. Это было бы, естественно, невозможно, неприемлемо для Лондона вообще, просто невозможно. Я думаю, что, вот, мультифазовость вот этого всего процесса и то наследие, которое остается, оно, так сказать, это наследие, ну, так сказать, государственного планирования, то есть на самом деле они никогда не смогли бы это сделать в неолиберальном городе. Ну, так сказать, завершая этот пункт, я должен сказать, что вот есть вот эти два публичных пространства. Ну это, может быть, фотографии чуть получше, это я фотографировал, а те, так сказать, тоже, делал, в общем-то, я, но не все я, в общем они качеством похуже. Одна из них это, конечно же, это площадь Тайрис, и здесь у нас карусель Бахрейна. Оба они были центрами протеста. Ну и я только что, так сказать, говорил, что я хотел переписать часть текста для Стрелки, одной из частей, которую я хотел написать, это, на самом деле, фактическая ошибка относительно этого. То есть понимаете, это правительственное здание на площади Тахрир, да, потому что, так сказать, оно было описано как правительственное здание, да. Здесь есть определенный миф. Говорят, что это был подарок Советского Союза, и это делали советские инженеры и архитекторы, но, к сожалению, это всего лишь миф. И я, так сказать, тоже переписал этот миф, этот кусок надо переписать, то есть это частично было основано на, снято как копия со здания Баффало, я был совершенно, совершенно неправ, я об этом в дальнейшем узнал, но выглядит очень по-советски. Как вам, по-советски или нет здание правительственное на площади Тахрир. Ну вы можете здесь увидеть своего рода такая вот статуя. Казалось бы, эта полукруглая форма здания, фасада, ну то есть такой типичный советский подход центрифуги опять же, но не хотел бы говорить в данном случае сравнивать.

Но эта информация уже вторична скорее всего. Ну эта информация из старых рук, о что люди и журналисты знают об этом, что это очень большой, авторитарный тип зданий, авторитарный режим. Не так как это написано в книге Наса, но на самом деле все равно авторитарный режим, который был до этого. Ну и естественно в конечном итоге протестанты привели к созданию другого военного режима, это не было их истинное желание, но и я не думаю, что истинным желанием Майдана был выбор олигарха в качестве президента, но опять же протесты, они… Задача была удерживать это общественное пространство, это стало символом этого восстания в каждом конкретном случае, наверное.

И перед вами то, что может происходить, когда общественного пространства нет, но когда есть политическое движение. То есть это может быть достаточно равно большим протестным движением, оно было выражено в Бахрейне, но поскольку там совершенно нет личных мест, там нет небоскребов, и единственное место, которое они могли использовать для протеста это вот эта вот карусель и своего рода памятник государству. Изначально там когда-то были банкноты нарисованы, сейчас там их уже нет. И они пытались это использовать, было сложно поддержать движение, и в обоих случаях там было огромное давление на протестующих и вот здесь они успешно очистили это место. Я думаю, что одной из причин, почему им удалось успешно его очистить, это благодаря тому факту, что не было возможность там его удержать, просто это был транспортный узел, не за что было зацепиться, понимаете? И правительство Бахрейна репрессировало протестантов прям там же на площадке и хотели снести этот памятник и снести эту карусель, то есть сейчас там нет вообще никакого общественного пространства, где можно протестовать в Бахрейне, нет даже карусели.
Можно сказать, что эти достаточно большие авторитарные пространства создают потенциально пустые свободные объемы, которые по своему объему, своей открытости достаточно выражены. Близость к власти в случае с площадью Тахрир. Это своего рода фокус для политического движения. Конечно, было очень трудно это сделать это на карусели, понятно, что это совсем не та история.

И, завершая, я могу сказать, что это одна из потенциальных проблем всего этого. И это, наверное, очевидно в последние 5 лет, вот это вот движение возрождения площадей, движения, связанного с площадями и движения, которые носят имена площадей. Это просто сейчас, описывая площадь Тарир и движение Майдан, описывают как Майдан или Антимайдан, описывая название площади в случае движения на востоке страны и на юго-востоке страны. Это то, что площадь стоит там для чего-то ещё, начинает означать отсутствие политического контента. И, допустим, значение Антимайдан. Промайдан понятно, что это промайдан. Антимайдан это так же достаточно значимое политическое мнение, которое никогда не было когерентным, то есть оно не могло договориться с Януковичем, оно не могло договориться ни о чем. То есть это определенный неолиберализм, популизм, неофашизм, то есть здесь очень много всего в миксе. Во многих случаях это использует площадь как символ движения, то, что фактически уродливо описывает отсутствие когирентной политики. Нельзя сказать, что это неправильно. Можно поискать причину, почему движение на Майдане это движение в пользу чего и почему. Сложно сказать, потому что есть коллективные самообразующиеся, самоопределяющиеся организмы, социальное использование пространства, принятие решения коллективное, то есть это коммунальное, коллективное использование этого пространства. То, за что бьется политика. И если это так, то тогда я хотел бы предложить, чтобы площади в общественных пространствах, городах, в общественном значении могут быть повторно определены и воссозданы в свете этой коллективной политики. Ну, собственно, на этом я остановлюсь, спасибо большое за внимание. Да, пожалуйста, вопросы задавайте, но предпочтительно в микрофон. Да, пожалуйста, вопросы, комментарии из аудитории.

Джастин Макгирк: Я задам вам вопрос. Очень много интересных идей относительно того, каким образом площадь может использоваться для протестных движений в политическом смысле, и по средствам архитектуры нести в себе нечто. Мне интересно, а как вы интерпретируете те изменения, которые происходили с площадью Киева. Ведь там уже не было просто протеста, это были какие-то даже военные действия, оборона. И вы здесь не связывали это с Парижем 19 века, но смотрите, очень странно увидеть, что это в какой-то степени возвращается в более тотальном смысле, то что мы видели в Париже. В Париже это по всему городу бушевало, может быть вы прокомментируете, как это изменило все.

Оуэн Хазерли: Можно, конечно, поспорить, я не уверен, что хотел бы, но можно было бы сказать, что это такая зрелищность Майдана, вот эти баррикады, катапульты, люди, одетые, как казаки. Это своего рода возрождение казаков, возрождение украинской армии. Это был очень зрелищный аспект. Может это звучит и пессимистично, но, тем не менее, зрелищность здесь не последнюю роль играет. Относительно 19 века я тоже не полностью убежден. Я считаю, даже в Париже это было даже более враждебное.

Джастин Макгирк: Даже за последние 5 лет?

Оуэн Хазерли: Да, конечно же. Я думаю, что это, вероятно, определенный элемент отчаяния. Уровень злости, затем уровень отчаяния, гнева. Я понимаю это отчаяние, отчаянно бедная страна. И очень много насилия происходит вот именно исходя из этого факта, что они были доведены до уровня совершеннейшего отчаяния. Я не думаю, что это было сравнимо с Occupy Wall Street. Я так же не вполне уверен, что было более жестоким по сравнению с тем, что происходило в Великобритании, Испании, США. Может быть даже более жестоко по сравнению с тем, что происходило в Греции. Но не более, чем то, что было в Египте и Сирии, ? революции был более мягким, и они переходили эту линии вперед-назад. В борьбе на баррикадах – это уже вооруженное сопротивление.

Джастин Макгирк: Я думаю, что это было более вооруженное сопротивление, чем на Тахрире, потому что на площади Тахрира снайперы выбирали жертвы. Реальная тактическая операция, военные действия. Это не просто там, высыпали на улицу люди и их побила полиция. Нет, это была реальная борьба, фактически снайперы, убивающие людей. И что меня очень расстраивает здесь – это практически нокаутный эффект на международного рода уровне. Как, допустим, на протесте в Стамбуле 3-4 недели назад, на 1 мая. Люди вышли на улицы с противогазами, в касках, со щитами. Они шли на протест, они готовились к войне. В протесте на Тахрире они тоже готовились к войне. Есть такое ощущение, что Киев поднял ставки.

Оуэн Хазерли: Ну в общем да, в Киеве пожестче они приподняли ставочки. Это хороший пример. Атаки снайперов происходили, Янукович оставил страну. С точки зрения достижения того, чего он хотел, я даже не знаю. А что он хотел, в общем-то, никто и не понял. Но даже Путин не комментировал на тот момент. Это можно было назвать выборами. Скорее всего он проиграл бы, но тем не менее. Но как только он покинул страну – все было кончено для него. На уровне страны это яркий пример депрессии, прямо противоположенный тому, чего хотели. Я думаю, что площадь хотела сказать другое.

Джастин Макгирк: Хотел бы послушать кого-нибудь из аудитории. Может кто-то хочет прокомментировать или задать вопрос – ну скажите что-нибудь.

Из зала: Спасибо большое за вашу лекцию, было очень интересно услышать. Что вы можете сказать о Московской Красной площади, сравнить ее.

Оуэн Хазерли: Сравнить с чем?

Из зала: С теми площадями, которые вы показывали.

Оуэн Хазерли: Я думаю это тоже очень хороший пример, как площадь перед Зимним дворцом в Питере. Сравнимые, то есть то же гигантское пространство перед правительственным зданием, которое использовалось для военных парадов, парадов на 1 мая и т.д. Во многих аспектах аргументы бы были те же самые, как в Санкт-Петербурге. Был бы ещё аргумент тот же самый, я говорил, по Берлинской площади, ну просто её назвали, сравнимая вещь. Один момент, московская площадь была бы более интересна в этом контекста, о чем было бы более интересно поговорить, это Триумфальную площадь хорошо было бы посмотреть. Есть предложение построить там дорогу, которая будет вокруг Триумфальной идти. То есть сейчас это большая пешеходная зона. Это интересно, потому что Триумфальная площадь имеет свою историю, которая использовалась, с одной стороны, как уголок спикеров в 50-60-е года, и там происходили определенные протесты, начались несколько лет назад, и есть определенное намерение убрать это уже как публичное место для встреч, и есть такое отчаянное желание у властей, то есть есть такое явное урбанистическое вмешательство. Здесь более специфично можно сказать о Триумфальной. Аналогично с публичными площадями 19 века, они стали использоваться политическими, поэтому были вот те изменения, которые происходили, для того, чтобы как-то минимизировать. То есть там ворота были снесены, чтобы парад мог происходить туда сквозь на Красную площадь и так далее. То есть единственное изменение, которое было сделано, это только для облегчение парада, то есть связать это с бульваром напрямую.

Из зала: Добрый вечер, спасибо за вашу лекцию. Как вы знаете, на Украине прошли выборы, теперь у Киева де-факто тоже есть новый мэр, и он уже делал заявление, что он попросит Майдан разойтись, освободить площадь для того, чтобы нормализовать жизнь и так далее и начать с нового листа. И сегодня я прочитал такую новость, что активисты Майдана или совет Майдана ответили на это и сказали, что они не уйдут пока все требования Майдана не будут выполнены, и это реформирование судов, ну очень много требований у них. И кроме того они сказали, что они будут запрашивать архитектурный конкурс для того, чтобы формализовать то, что происходит. Как вы считаете, если этот тендер будет иметь место и он произойдет, как вы считаете, может ли это быть новым гражданским инструментом для контроля властей? Или это закончится ничем и это просто разрушит все, что там есть.

Оуэн Хазерли: Я бы, конечно, хотел увидеть проекты на входе в тендер.

Из зала: Но сама идея как вам?

Оуэн Хазерли: Ну, сложно сказать, потому что текущий режим конечно же не хочет никакой легиматизации Майдана, они хотят просто все это по-тихому закрыть и слить. Очевидно, конечно, что есть определенное несогласие с людьми, которые стоят там. Я думаю, что достаточно очевидно, что это скорее всего не произойдет просто так и, вероятно, благодаря тому факту, что они более радикально настроены, чем то правительство, которое старое, а теперь новое, то есть радикально настроенное. И я подозреваю, что очень часто вот этот радикализм – это не всегда приятно, это радикализм правого крыла. У них есть разные потребности, но фактически что-то могло было быть сделано, то есть какие-то когерентные действия их требованиям, то есть какой-то либерализм с одной стороны, а 100%-й фашизм – с другой. То есть просто так выбрать олигарха, они понимаю, что с точек не будет убито для того (?), чтобы выбрать шоколадного барона, стоило ли это делать того. До какой степени они могут изображать, что вот еще, опять же, непонятно (?). Есть определенное ограничение Майдана, то есть, если мы избавимся от этого коррумпированного правительства, закона, то все станет лучше. Я сомневаюсь, что они могу этого добиться, потому что в какой-то момент я уверен, что площадь очистят, это произойдет, то есть они дойдут до какой-то точки и все. И, скорее всего, они потом поставят какой-то массивный монумент большой тем кто погиб там, я так подозреваю. Скорее всего это будет такой паттерн. Сначала от них избавиться и поставить им памятник. Я думаю, что это будет самое логичное для майдана. У меня больших надежд здесь нет, скорее всего ничего это не сработает. Спасибо вам.

Из зала: Может быть я не прав, но у меня есть такое ощущение, что это скорее больше похоже на Лондон и на площадь Патерностер. У нас тут старбакс, может быть есть еще какие-то идеи относительно площадей? Конечно же есть определенная возможность вот в таких прекрасных местах для того, чтобы пообедать всей семьей, прийти, расслабиться. Конечно же площади нужны не только для того, чтобы они были уголком протеста.

Оуэн Хазерли: Да, вот почему я не говорил о площади St Birmingham, то есть я не говорил о потенциальных таких областях, я мог много о чем сказать. Я не говорил о площадях, которые находятся в центре, допустим, Чалтона, то есть это площади, которые я упомянул. С одной стороны, Площадь возле Святого Павла и More London. Конечно же это более символичные места. Скорее они не совсем сравнимы с ? площадью, поэтому я и не выбрал ее. Мне показалось, что это более интересные примеры. Поверьте, это не единственное, о чем я мог бы поговорить.

Из зала: В самом начале, когда вы говорили о площади Патерностер вы упомянули другое место, которое там строил Норман Фостер. Вы упомянули, что был вопрос права собственности, и поэтому вы обратили определенное внимание на вопрос собственности. Вы указали на это как на пример того, почему там ничего не сработало в таком контексте, как могло бы сработать из-за права собственности данного земельного участка. Не могли бы вы немножко порассуждать о вопросе собственности площадей Лондона или площадей Европы относительно площадей постсоветского пространства.

Оуэн Хазерли: Я думаю, что происходит в данном случае – это откат к идеям того, когда площади появились. Нельзя обвинять Роджерса или Принца Чарльза. Я говорил великанской традиции площадей, и эта традиция площадей в Лондоне длилась до того, как все это стало частным, до того, как перенесли знание совета, и здесь была потеряна определенная возможность принятия решений. Но если мы обратимся туда, когда эта проблема возникла, то тогда площади не были в собственности локальных властей (если были в то время локальные власти), и имя этого государства и так далее, то есть это была другая схема. Полиция, пространство, что-то там происходило, то они четко знали, кто там управляет. Я, честно говоря, не знаю так много европейской собственности, не знаю, много ли там частных, но думаю, что это возможно справедливо для некоторых примеров в Великобритании. Большинство новых уличных пространств они в собственности, муниципалитеты совсем не имеют никаких прав, и локальные правительство совсем не имеют никаких прав, они полностью принадлежат частным собственникам, девелоперам, и мы видим, что происходит.

Есть огромное количество примеров таких уличных мест в Манчестере, Ливерпуле, Лондоне, которые… приходит то, чему, казалось бы, там нет места. Допустим, банальный пример, бездомные. Есть история площади Маршал Бенменс, где проводился редевелопмент за последние несколько лет, и в конечном итоге в своей книге «How wonderful Time Square is» - «Как прекрасна площадь Таймс» - это выглядит как ловушка. То есть он был там, ну, скорее, он сейчас уже почил в мире. Ну, понимаете, как площадь Александра Плаца, это будет происходить все чаще и чаще такие примеры. С одной стороны это могут быть банальные примеры, потому что приходят туда, демонстрируют какое-то право, желание, потому что мне неудобно, потому что мне некомфортно, я хочу пойти за покупками, не все там остаются. Но с другой стороны есть и политические ограничения. Вопрос, если то, что происходит там по политическим причинам не вписывается в чью-то брошюру, буклеты, то есть можно сказать, что это тоже просит уйти. Поэтому публичная площадь все-таки должна быть открыта для всех. Мы верим в городскую жизнь и это должно быть открыто, иначе у нас получаются какие-то гибридные формы своего рода диктатуры 18 века.

Из зала: Как вы считаете, то давление, которое общественные органы могу указать на людей, они могу оказаться тяжелее, чем частная собственность, как вы считаете, особенно в постсоветском пространстве. Мы, наверно, наблюдаем и в России, когда мы смотрим на Триумфальную площадь, совершенно очевидно людей, в общем-то, убрали оттуда, и вопрос частной собственности не всегда применим, но вопрос давления гос органов. Может быть это даже утяжеление, чем частная собственность.

Оуэн Хазерли: Да, да, очевидно это большее время. Что может быть тяжелее, чем решение барона Османа просто убрать площадь, не просто задавить какие-то протестные явления, а просто убрать площадь как факт. Да, я согласен. Но во многих случаях, случаях, о которых я сегодня упоминал, определенным образом есть еще муниципальная собственность в случае каких-то площадей. Во даже с ? точки зрения, что происходило в Киеве, украинский закон. Он все это разрешал. Даже вы займете здание, там были какие-то переговоры с профсоюзными и так далее, они смогли правовым образом занять ее, и занимать в течение месяца. На простом политическом уровне вот такие вещи были невозможны в Великобритании, и я бы даже поспорил в данном случае. В то же время, в Киеве они могла бы сказать, что тут есть какое-то право собственности и так далее, но что они сделали, они ремоделировали все, они построили внизу, торговый центр, там были какие-то парковки, какие-то памятники для того, чтобы отвратить людей от использования этого места как места сбора. Но не сработало. Поэтому я думаю, что, с одной стороны, у нас есть эти явления, но есть и другие варианты, иранский например, тоже государство. Если они создают такие места, они могут даже снести если они не хотят никаких явлений, потому что если там начинаются подобного рода события… И в Британском контексте проблема одна – это частная собственность. Я думаю, что может быть частично это и пересекается где-то с российской реальностью. Может быть это и похуже, а может это даже более неприятная комбинация и того, и другого.

закрыть
Обратная связь
Форма обратной связи
Прикрепить файл

Отправить

закрыть
Яндекс.Метрика