Собянин заявил о скором открытии моста через Москву-реку возле улицы МясищеваЕлена Пинталь по образованию архитектор, однако большую часть своей жизни она строит не настоящие, а кукольные дома, делает игрушки и занимается миниатюрой. Ее зайцы и медведи, "переезжая" к своим новым хозяевам, как будто начинают жить собственной жизнью, иногда даже "спасая" своих владельцев. О том, каким был бы Старый Арбат, если бы его построили по проекту Елены Пинталь, и почему в ее домах предметы не похожи на реально существующие, художница рассказала в интервью m24.ru.
Фото из архива Елены Пинталь
– Елена, как получилось, что вы занимались архитектурой, а потом начали делать кукольные домики?
– Так произошло во многом благодаря тому, что я в свое время несколько "выпала" из архитектуры, поскольку родила дочку и предпочла ребенка работе.
Кроме того, я всегда любила что-то делать своими руками и, поскольку постоянно находилась дома с ребенком, начала свое увлечение развивать. Я шила одежду для дочки и остальных членов семьи, занималась графикой, живописью, куклами, а затем в моей жизни начались домики. Меня это все настолько затянуло, что дочка выросла, сама уже стала мамой, а я продолжаю делать игрушки своими руками. Понятно, что о возвращении в архитектуру уже речи не идет.
В кукольной архитектуре открывается очень широкое поле деятельности, я могу все делать так, как захочу, а не так, как нас раньше в профессии заставляло делать вышестоящее руководство.
Фото из архива Елены Пинталь
– А что вы проектировали?
– Я окончила институт с красным дипломом, поэтому имела возможность выбирать мастерскую для дальнейшей работы. Я сказала своему педагогу, что хочу заниматься любимым мной центром Москвы, поскольку сама родилась в Старом городе на Малой Молчановке в доме со львами, мне это знакомо и близко. И меня направили в мастерскую к Борису Владимировичу Боде, который тогда занимался проектированием центра (при участии его мастерской за последние три десятилетия было реализовано множество проектов в ЦАО по внешней стороне Садового кольца. – прим. ред.). Но, как оказалось, это все только звучало красиво, а на деле оказалось рутиной и болотом, где на тот момент вообще ничего не происходило.
Я поработала в этой мастерской какое-то время, а затем перешла в совершенно гениальную бригаду Миши Хазанова, ныне здравствующего замечательного архитектора (считается одним из главных "авторитетов" московской архитектуры; долгое время работал в "Моспроекте"; занимался, среди прочего, проектированием здания поликлиники на Остоженке и мемориального парка "Катынь"; сейчас занимается строительством административно-общественного центра Московской области в Мякининской пойме, всесезонного горнолыжного комплекса в Павшинской пойме и центра всесезонных видов спорта на Нагорной. – прим. ред.). Он собрал вокруг себя единомышленников – Таню Арзамасову (ныне член группы AES+F Современных российских художников. – прим. ред.), Сашу Асадова (его архитектурное бюро занималось строительством, среди прочего, Центра детской гематологии в Москве и ЖК на Нахимовском проспекте, а также реконструкцией здания Союза архитекторов России. – прим. ред.) и других, и мы занимались проектом всех дворов Старого Арбата. Но в итоге в жизнь был воплощен не наш проект, а история нашей бригады завершилась довольно печально – нас разогнали. Мы честно делали свою работу, а оказалось, что нас просто использовали: нашему начальнику нужно было вести эту тему, чтобы ему дали мастерскую. Это все оказалось имитацией работы, хотя мы, повторюсь, относились к ней со всей серьезностью и ответственностью.
Фото из архива Елены Пинталь
Тогда все мы страшно огорчились, разошлись кто куда. Я пошла в реставрационную мастерскую, где мы работали над книгой "Памятники архитектуры Москвы". Так или иначе, я все равно хотела "прилепиться" к теме Старого города. Мы занимались многотомником – это огромный труд реставрационной мастерской, в котором моя роль более чем скромная: я там в числе тогда еще молодых девочек собирала материал по каждому памятнику, обрабатывала его, работала с архивами. В общем, это была благородная деятельность, направленная на то, чтобы сохранить память о городе.
– А каким был ваш Арбат?
– Каждый из нас занимался собственным "куском" Старого Арбата. Моим был квартал от гостиницы "Прага" до Афанасьевского переулка. К сожалению, согласно существующей тогда тенденции, нашим начальникам было свойственно, если они видели какой-то флигель во дворе или какую-то кривую линию, все сровнять, снести. А мы – Миша Хазанов, Саша Асадов – пытались все это сохранить в наших проектах. Сейчас это смешно звучит, но тогда нам просто "шили" политику, нам говорили, что мы любуемся буржуазным прошлым и все в этом роде. Меня даже вызывал "на ковер" начальник отдела кадров и говорил, дескать, с подобных эскизов, товарищ Пинталь, начинались события в Польше... А я всего-лишь рисовала то, что сейчас есть чуть ли не в каждом кафе. В моем проекте был ресторанный дворик, "накрытый" стеклянным куполом с витым фонарем. Тогда это казалось чем-то "страшным". Когда я рассказываю об этом своей дочери, она даже не верит, что так было, так же, как не верит, что не было колготок и приходилось носить чулки на резинках.
Потом, конечно, идеологический ветер изменил направление, но к тому времени мы все уже потеряли эту работу. Те, кто больше тяготел к личной творческой деятельности, ушли в художники. Только самые терпеливые остались в архитекторах.
Фото из архива Елены Пинталь
– Есть какие-то идеи из больших зданий, которые вы перенесли в свои маленькие домики?
– С этим получилось довольно забавно. В институте, когда мы делали проекты, у меня макеты часто не получались: все разваливалось, я не могла ничего склеить из бумаги и картона. Из-за этого я предпочитала рисовать аксонометрии и перспективы – вот они у меня шли на "ура". А сейчас я неожиданно для себя начала что-то пилить, красить, колошматить гвозди и поняла, какое в этом огромное удовольствие.
Фото из архива Елены Пинталь
Но больше всего в кукольном строительстве мне нравится, когда предметы получаются не такими, как в жизни. Есть отдельное направление в миниатюре, когда художник делает тщательно скопированные крошечные вещи, точь-в-точь как их "большие" братья. Я отношусь к этому с большим уважением, но мне такая работа неинтересна. Конечно, в моих домиках есть, например, стулья и столы, но я не ставлю задачу буквальное воспроизведение этих деталей. Мне хочется делать своеобразную сказку, игру, театр, скажем так.
Фото из архива Елены Пинталь
Это похоже на то, как мы "играли" раньше, делая наши эскизы по Арбату. Например, я делала проект реконструкции кинотеатра "Художественный". Мне хотелось сделать зал, в котором будет большой экран с лупой, как у старого телевизора "КВН", а зрители смогут сидеть на разных стульях (так сделали в театре Александра Калягина Et Cetera), как будто соседи собрались на просмотр кино и кто что принес: кто-то табуреточку, кто-то такой стульчик, кто-то сякой, кто-то в кресле устроился. И наш арбатский проект, и работа над своими домиками для меня своеобразное продолжение детских увлечений, когда находишь кайф в самой игре, а не в том, чтобы сделать точно, как в жизни.
– Вы же делаете сейчас не только домики?
– Не только, да. Я делаю игрушки, а сейчас у меня идет серия вышитых брошек, которые так же адресованы прошлой жизни. Дело в том, что я много лет участвую в Блошиных рынках и "блошиная" идеология, к моему удивлению, меня довольно сильно пропитала. Мой муж был художником-реставратором, поэтому тут все сошлось: воспоминания о прошлой жизни, новые материалы и какая-то новая жизнь старых вещей, скажем так.
Фото из архива Елены Пинталь
– А какие материалы вы используете?
– Самые разные. В своих домиках я пытаюсь совмещать и обломки старого (например, куски старой мебели), и современные материалы, купленные в IKEA доски или какие-то мебельные щиты. Тоже самое и с изготовлением игрушек – их я делаю как из современных тканей, так и из винтажных: плюша, бархата, кружева. Частично я покупаю материал, частично мне его дарят люди, я всегда с большой благодарностью это принимаю. И вот это совмещение старого с новым я стараюсь по-возможности как-то обыгрывать.
– Как ваши архитектурные знания помогли в воплощении вот этих сказочных игрушек?
– Можно сказать, что во всем помогли. Я ведь отношусь к тому поколению архитекторов, на глазах которых произошла технологическая революция в архитектурном проектировании. Нынешние ребята все проектируют, естественно, на компьютере, а мы все делали руками. И за счет этого мы очень многое умеем. Было даже такое явление – бумажная архитектура, из которого "выросли" все наши знаменитые архитектурные идеологи. Нас учили и рисовать, и резать, и красить, и в живописи разбираться, и все на свете. Кроме того, сейчас очень много современных материалов, инструментов, которых в нашей жизни не было. Если нам было нужно провести белую линию, мы пыжились, проводили ее засыхающей гуашью, а сейчас есть чудесная ротринговская белая тушь. Если нам была нужна фактурная бумага, мы просили выделить нам ее в колбасном отделе и получали такую страшненькую серую бумагу с вкраплениями. А сейчас есть какие угодно фактуры, клеи, инструменты – все-все-все, работать одно удовольствие. Другое дело, что времени на все просто не хватает, а хочется сразу охватить многое.
Фото из архива Елены Пинталь
– Вы где-то дополнительно учились, например, обрабатывать ткани, или все познавали сами на опыте?
– Нет, специальных курсов я не заканчивала. Работа на кукольных выставках, участие в Блошином рынке сами по себе оказались огромной школой. Здесь встречается такое число интересных людей, что можно узнать, если тебе это нужно, абсолютно все, что угодно. На Блошином рынке можно получить консультацию по любому вопросу, поскольку здесь все люди по-хорошему одержимые, знают про свой предмет все – и технологию, и историю. Поэтому фактически у меня доучивание, если можно так сказать, происходило в процессе работы и общения на выставках.
– А где вы черпаете вдохновение? Я подозреваю, что ваши игрушки такую жизнь обретают из-за того, что вы в них очень много вкладываете душевных сил.
– Все истории – из головы. Видимо, что я, что моя сестра в детстве не наигрались.
Зачастую просто хочется запечатлеть какие-то уходящие моменты. Например, была у меня зайчиха Шура-почтальонша. Теперь письма все больше по электронной почте приходят, а эта Шура с сумкой наперевес ходила. Какие-то истории сам материал подсказывает, они просто фактурными выходят. А в последнее время я повадилась вышивать некоторые истории. Меня долгое время мучило одно стихотворение Тарковского: оно ассоциировалось у меня с нашей дачей, поездом, выходящим из-за поворота... И пока я не запечатлела этого, я не могла успокоиться.
Фото из архива Елены Пинталь
А некоторые игрушки – просто зайчик и зайчик, медведик и медведик, без какой-то дополнительной смысловой нагрузки. Надо понимать, что маленького ребенка, которому, как правило, эти игрушки дарят, необязательно нагружать какой-то сложной историей его подарка.
Иногда история идет сама по себе от материала, который когда-то, например, являлся кусочком другого изделия. Как-то наша дачная хозяйка Маришка отдала мне свой бархатный костюмчик ядовито-фиолетового цвета, из которого выросла. Я его протравила раствором "Белизны", и он из ядовито-фиолетового стал такого совершенно божественного винтажного бежевого цвета. Из него сшито мной огромное количество зайцев, медведей, и я просто рыдала над последними клочками. То есть получается, что находишь материал, погружаешься в него, и он уже сам подсказывает "героя".
Фото из архива Елены Пинталь
Есть у меня медведь с таким дачным умывальником на дереве. Его все хотят купить, но я его никому не отдаю, поскольку очень уж люблю. Вся эта картина как бы проступала для меня на вот этом старом материале. То есть иногда материал как бы сам тебя ведет. И, конечно, не последнюю роль в этом играют какие-то воспоминания о детстве, о любимых вещах. Собственно, все мои вещи про любовь, только так и можно сказать, поскольку нелюбимое делать неинтересно.
– А вы своим игрушкам имена не присваиваете?
– За редким исключением. Иногда это получается само собой, а иногда я передаю это право покупателю или, как я говорю, "усыновителю".
