Директор Пушкинского музея Марина Лошак – о современном искусстве

"Правда 24": Марина Лошак - о современном искусстве и высокомерии

В интервью телеканалу "Москва 24" куратор, коллекционер, арт-менеджер, а с прошлого года еще и директор Пушкинского музея Марина Лошак рассказала о том, почему так важно объяснять современное искусство.

- Марина, в свободное от работы время вы коллекционируете головные уборы.

- Я подарила их товарищу.

- А как долго коллекционировали головные уборы и откуда такое увлечение?

- Это связано с моей любовью к русскому Северу, народному северному искусству. Головные уборы, шапочки я их называю, покупала на протяжении десяти лет.

Я всегда предпочитаю красоту удобству. Сижу на расшатанных стульях, с них периодически падают гости, я склеиваю стулья и опять сажаю на них. Так же и шапочки: носить их нельзя, но они просто прекрасны. В этом есть что-то артистичное.

- Где вы хранили коллекцию?

- Они стояли на полочках. Потом их стало много, 60 с кусочком. Я почувствовала, что моя жизнь перенасыщена пылью. И я их передарила.

- Помимо головных уборов вы еще коллекционируете наивное искусство, верно?

- Нет, это не коллекция. Если я что-то вижу, всегда хочу это получить. Но у меня нет денег на настоящую коллекцию.

- Что-то ведь можно получить в подарок?

- Нет, такие вещи, которые мне нравятся, не дарят. Они редкость и дорого стоят. Когда я была арт-директором галереи "Проун", мы осмысленно шли по пути каких-то инсталляционных выставок, связанных с народным искусством, которое очень важно. И в определенное время задали на это моду, тренд. Какие-то вещи с тех пор висят у меня на стенках дома. Их не так много, но они очень качественные.

- У вас необычное отчество – Девовна.

- Да, Деви – папа.

- Почему его так назвали, если не секрет?

- Это моя романтичная бабушка. Когда ей было 17 лет, она родила ребенка и назвала мальчика в честь любимого героя "Американской трагедии" Драйзера - Деви. Кстати, довольно отвратительный персонаж, такой донжуан, не любящий женщин.

- Вы ведь из Одессы?

- Да.

- Если сравнивать музеи одесские и московские, то в чем разница в отношении москвичей и одесситов к этому роду досуга?

- Разницы нет. Как обычно, люди мало отличаются друг от друга. Но в Одессе нет музеев современного искусства в глобальном московском понятии. А что касается традиционных музеев, они такие же. Там чудесные музеи. Музей археологии – один из крупнейших, он и сейчас существует со всем тем, что так обожают дети в Пушкинском музее в Москве: с мумиями, с прекрасной греческой коллекцией, со всеми этими атрибутами мифологии, которые существуют в нашем детстве. И что очень важно, этот музей окружен скифскими бабами. Я их обожаю до сих пор и всю жизнь мечтаю сделать какую-то большую инсталляцию из скифских баб, разбросанных по музеям Украины.

- Некоторые называют людей, командующих современным искусством, но совершенно не разбирающихся в нем, варварами. Действительно ли те, от кого зависит направление развития культуры, не знают классического искусства, но хорошо разбираются в современном?

- Люди, которые занимаются современным искусством, которые успешны, возглавляют какие-то крупные институции, это люди образованные. Оля Свиблова, Вася Церетели знают очень много, в том числе и про старое искусство.

- Большевики тоже были интеллектуалы и, тем не менее, они сочли нужным очень многое разрушить до основания, чтобы затем построить что-то новое. В нынешнем искусстве вы не наблюдаете подобных тенденций?

- Нет, я не вижу. Люди, которые определяют, способны к разговору и уважению. Они очень любят старое искусство.

- Расскажите о своем отношении к акуле Херста. Это искусство?

- Это искусство, безусловно. Сейчас на Херсте проверяют всех. Это то же самое, что по-прежнему приличный, но не совсем уверенный в своих отношениях народ все еще сомневается в "Черном квадрате". И уже неловко сказать, что ты совсем невежественный человек и ничего не понимаешь.

Современное искусство нуждается в толковании. Мы привыкли считать, что искусство очень быстро, мгновенно на тебя воздействует. И я, как человек традиционных эмоций, тоже очень люблю, когда у меня сразу мурашки побежали или что-то такое екнуло. Но я прошла диалектический путь к пониманию того, что мир изменился, иногда говорит на другом языке. Люди привыкли к разным визуальным образам. Существует какая-то часть искусства, которая нуждается в объяснении.

- Таковы современные тенденции? Или объяснять новое в искусстве нужно было всегда?

- Когда происходит какое-то движение, люди не очень довольны. Человек – существо консервативное, он так устроен. Ему жить лучше, когда привычнее. Срабатывает условный рефлекс на понимание, ты сразу видишь, реагируешь. Когда что-то немного сдвигается в сторону, ты раздражен. Поэтому лучше объяснить. Не дожидаться, пока человек тебя сразу обзовет дураком, а объяснить ему. Очень важно, чтобы куратор или художник незнающему и не уверенному в своих знаниях человеку адресовал это со всем уважением, вниманием и желанием. Высокомерие и амбиции с двух сторон – это наши главные враги.

- Ваша предшественница Ирина Антонова теперь является президентом музея. Вы находитесь в рабочей коммуникации?

- Да. Ирина Александровна чрезвычайно молодой, здравомыслящий, потрясающий человек. Мы с ней разные люди. Она любит сразу в бой, а я за демократию. Но я готова всегда ее выслушать и оценить ее точку зрения, которая часто с моей не совпадает. Считаю, что она очень полезный для музея человек.

- В части изобразительного искусства ваши оценочные точки зрения совпадают?

- В целом, совпадают. Стратегические ощущения одни, тактические – другие.

- Вы в городе живете или за городом?

- Мы сейчас живем за городом, но иногда - в городе. Сейчас, например. Потому что это в десяти минутах ходьбы от музея. Конечно, это большое искушение – поспать на час больше.

- Когда вы говорили про любимые и нелюбимые места в столице, то очень темпераментно комментировали Манежную площадь.

- Сам "Манеж", который я люблю. У меня до сих пор все внутри дрожит, когда я там оказываюсь. А эта картинка с фонарями – мне кажется, это очень неталантливо.

- Что касается вашего музея, то к 2020 году он станет в два раза больше?

- Не в два, во много раз больше. Сейчас мы используем 26 тысяч квадратных метров, а будет 105.