Музыкант Вис Виталис: "Моя пластинка песен Тома Уэйтса – чистое хулиганство"

Фото предоставлено Висом Виталисом

Московский музыкант, поэт, автор одного из самых пронзительных российских рэп-гимнов "Белое гетто" записал необычный альбом. Работа, обозначенная как Underground – Вис Виталис поет песни Тома Уэйтса – представляет из себя сборник элегантно переведенных песен великого рок-исполнителя. Интересно, что проект, выполненный по-настоящему грамотно и четко, остался практически незамеченным. В сути проекта и его судьбе попытался разобраться обозреватель m24.ru Алексей Певчев.

– Я специально немного протянул время до того, как встретиться с вами, ожидая, когда начнется какая-то активность вокруг вашего альбома с песнями Вэйтса. Как выяснилось – напрасно. Неожиданно проект, связанный с одним из самых любимых продвинутой публикой артистов, ажиотажа не вызвал. Почему?

– Да ничего не вызовет в наше время ажиотажа, если не проводить массированную рекламную поддержку и атаку на умы слушателя. Нынешнее информационное переполнение и шаговая доступность любого материала закономерно понизили уровень восприимчивости потребителя. Иначе говоря, слишком толстая кожа у нынешнего слушателя. Чтобы ее проткнуть, нужна ну о-о-о-о-очень длинная иголка, а я такими инструментами не располагаю, и мало кто располагает. Откровенно говоря, я никакого ажиотажа и не ожидал... Эта работа – просто дань уважения к артисту, ответ на своеобразный вызов самому себе и, разумеется, озорство.

– Можно ли это отнести к тому, что творчество Тома Уэйтса стало более массовым в плане доступности и потеряло некую богемную составляющую, что привело к потере интереса?

– Не вижу, чтобы Уэйтс стал массово популярен; он как был, так и остается, по крайне мере в наших широтах, любимчиком богемы и маргиналов. И, кажется, даже наоборот: известность Уэйтса в среде традиционно падких на его музыку студентов-гуманитариев понизилась. Другое время, другие герои.

– Как мне кажется, к счастью, его музыка не стала частью общего – усладой хипстеров, с одной стороны, это хорошо, с другой – получается, что песни Уэйтса так и останутся в сфере внимания людей от сорока.

– Не вижу в этом ничего плохого: должны появляться новые культы, это естественный процесс бурного и захватывающего течения жизни. Старые герои должны сходить со сцены, новые – не скажу молодые, а именно новые – приходить и жечь. Это круто. Если бы этого не происходило, мы бы все до сих пор слушали Элвиса Пресли и "Битлз".

– Почему вы вообще решили взяться переводить Уэйтса? Привези его сейчас, вряд ли он собрал бы "Крокус Сити Холл", как Ник Кейв.

– Да собрал бы. Хотя Кэйв попопсовее, конечно. Но, когда я садился делать этот альбом, я, разумеется, не думал ни о "Крокусе", ни о нынешней популярности Уэйтса: я просто хотел спеть эти песни, и я это сделал.

Фото: предоставлено Висом Виталисом

– Как вы отбирали песни, важна ли здесь была определенная, как бы это ни прозвучало, хитовость той или иной его песни или здесь вы руководствовались какими-то другим критериями?

– Я сразу поставил четкий временной период (1983–1987), чтобы не распыляться, и отобрал с трех этих альбомов самые свои любимые треки. Эта пластинка – чистое хулиганство, поэтому надо мной ничто, в принципе, не довлело, кроме собственного вкуса и каких-то воспоминаний прошлого, связанных с той или иной песней... Поэтому все было очень просто и весело, это не была трудная и сложная продюсерская работа с дальним прицелом, я не морщил лба и не высчитывал перспективы, сидя с карандашиком в руке – я просто брал и шарашил, как мне того хотелось, не оглядываясь ни на что, кроме первоисточника... С которым, в принципе, тоже местами я обошелся достаточно вольно. Но главной задачей было передать отъявленный дух этих пластинок, экзистенциальный неутолимый ужас жизни. Чтобы у слушателя по спине шли мурашки и пересыхало в горле – это для меня была главная и единственная задача.

– Какие основные трудности перевода имели место быть при работе над проектом, с кем вместе вы работали над ним?

– Никаких трудностей. Именно потому, что я работал в одиночку и никто не участвовал в процессе ни советами, ни пожеланиями. Я брал текст Уэйтса – а большинство его текстов совершенно абсурдные, это такое очень поэтичное обэриутство, алкогольно-бродяжья шизофрения на грани белой горячки, и поэтому его образы можно толковать, как вздумается, там практически нет связных сюжетов, сплошная кроличья нора. Я брал этот текст, разворачивал его в соответствии со своим пониманием и, как мне казалось, настроением песни и буквально за полчаса делал подстрочник, который оставалось только зарифмовать, соблюдая строфичность и звукопись. При этом все, о чем пою я, присутствует в текстах Уэйтса, там нет отсебятины, разве что местами изменен фокус восприятия.

– Вы намеренно решили вернуть Уэйтсу его нарочитую независимость ранних лет, пропустив его через реалии современной действительности – никаких пиар-кампаний в поддержку, в сети альбом не сразу найдешь.

– Нет, это было бы слишком концептуально даже для этого альбома. Просто, повторю, у меня нет ресурсов для продвижения проекта – это отдельная, достаточно сложная и затратная работа, причем с сомнительным смыслом и результатом. Все осложняется еще и тем, что в силу активизации борьбы за авторские права некоторые ресурсы, которые в теории могли бы разместить рецензии и поведать миру о проекте, просто боятся это делать из-за возможных обвинений в пиратстве. Чего-то в этом стиле я и ожидал, так что альбом живет жизнью, каковая ему и была предназначена с самого начала: под землей.

– Помните ли вы, как услышали Уэйтса, насколько важно вам было в тот момент понимать, о чем он поет, и какой его этап вам наиболее близок?

– Я купил в магазине "Мелодия" на Ленинском проспекте пиратскую (были времена!) виниловую пластинку, которую напечатал Тропилло в начале девяностых, кажется... Это был Swordfishtrombones. Там была целая серия дисков классического рока, причем все названия песен и имена артистов были на обложках напечатаны по-русски, и этот диск продавался с интригующей надписью "Том Уэйтс Свордфиштромбонз". Выглядело странно. Я тогда ничего про Уэйтса не знал, купил просто потому, что покупал все пластинки, которые оказывались на прилавках, и потом уже дома разбирался, что там мне попало в руки. Свободный поиск с надеждой на удачу. И, конечно, охренев, ничего не понял при прослушивании: я тогда жил совершенно другой музыкой и другим звуком. Несколько позже старшие товарищи мне рассказали про Уэйтса много хорошего, и я начал слушать снова: фактически насильно заставил себя прослушать диск несколько раз, приучая себя к этой музыке, как школьник приучает себя к сигаретам. Ну и вот... "Вкурился" в итоге.

– До вас переводить Уэйтса почти не пытались. Лет десять назад ходили слухи о проекте, где переводы бы сделал один из главных наших уэйтсовских переводчиков – Максим Немцов, а спел бы Гарик Сукачев. Проект уперся в массу привычных в таких случаях нюансов – зачистку прав, мягко говоря, не низкий гонорар исполнителю, и дело заглохло. Приходилось ли вам сталкиваться с удачными переводами и исполнением песен Тома Уэйтса российскими музыкантами?

– Я, честно говоря, вообще не слежу за этой историей. В этом смысле я давно уже понял: если слушать чужое, не останется времени делать свое. Поэтому приходит идея – я ее воплощаю, а пытался ли кто-то там делать подобное до меня – это не моя история, а его.

– В свое время очень многие российские музыканты: Сукачев, Александр Ф. Скляр, Анатолий Крупнов – находились под влиянием Уэйтса. Многие из них активно использовали его приемы. Сейчас этого нет. Кажется ли вам, что это влияние было результативным? Почему сейчас ни эти артисты, ни те, кто помоложе, к Уэйтсу не обращаются? Никуда же не исчезло обаяние пьяного полуночного романтика, да и темы себя не исчерпали.

– Ну, музыкально Уэйтс достаточно традиционен, как и весь блюз. И темы, и абсурдность текстов, и мистическо-алкогольные поиски – все это было до него и будет после... Его феномен не в том, что он какой-то особенный поэт или музыкант. Его феномен – комплекс качеств, которые по отдельности присущи многим артистам, но в нем собраны воедино и усилены его историей, харизмой и сдобрены всеми американскими мифами. И, конечно, он прекрасный мелодист, неутомимый исследователь звука, бесстрашный патологоанатом аранжировки, следопыт подсознания и оракул божественной бутылки, он смел и отчаян, он беспощаден и безжалостен, он умен и хитер, он жесток и нежен... Мы очень похожи. Но времена, когда в артисте все это ценилось, ушли, хипстерам это чуждо, все изменилось, пластиковый мир устойчив и привлекателен... Но нельзя забывать, что:

"Глубже штреков шахт
Целый мир, как прах,
Погружен во мрак
Под землей".

(Том Уэйтс Underground)