Художник Александр Литвиненко: "Я папа Карло англо-американского рок-н-ролла"

Фото: M24.ru/ Алексей Субботин

Александра Литвиненко знают все, кто бывает на ежегодных встречах хиппи в Царицыно. "Олдовый пипл" знает его по старинному прозвищу "Боксер", те, кто помоложе, зовут его "Дядя Саша – художник". Его работы живут во многих коллекциях по всему миру и обнаруживаются порой в самых неожиданных местах. Недавно, непосредственно во время концерта Пола Маккартни в Амстердаме одна из фигур работы художника была подарена легендарному "экс-битлу". Александр Литвиненко рассказал обозревателю M24.ru о своих странствиях, приключениях и похождениях, а так же о куклах, которых больше не делает никто.

– Помнишь свое первое соприкосновение с тем, что в итоге стало делом жизни?

– Прежде всего это посещение Третьяковки и так далее, всех музеев. Выезд в Питер, допустим. А так я просто с четырех лет где-то взял карандаш в руки и начал фигурки человечков рисовать, движения.

– Твои родители как-то стремились определить тебя в художественную школу или развивать в тебе все эти начинания?

– Чего-то не хватало, видно, в моей руке. Вот не хватало, и все! То есть нужно было над чем-то усиленно работать. Кому-то дана возможность быстрого старта, а у меня оказалось тяжелое зажигание. Наверное, если бы была возможность заниматься синтезом из музыки рисования, я бы им занимался. Ну, а случилось это уже на старости лет уже. А тогда… Родители пытались меня устроить в художку, но, выяснилось, что нужно кому-то за это заплатить, а они этого делать ни за что бы не стали. У меня были очень честные в этом отношении родители, которые ни в чем ни разу не преступили кодекс строителей коммунизма. Мать была преподавателем немецкого языка, а отец министерским работником – главным спецом в Союзе по хлопководству. Он курировал два павильона на ВДНХ – земледелия и технических культур.
Он меня, кстати, после школы туда устроил, но я долго не продержался. Там такие пожилые колхозницы работали, знаешь, такие крепкие, с "седлом" здоровенным. Но меня больше к улице тянуло. К центру Москвы!

Фото: из архива Александра Литвиненко

– У тебя уже были какие-то в этот момент художественные ориентиры, откуда взялась эта ироничная манера и люди, вызывающие такие эмоции?

– Ну я делал какие-то зарисовки, шаржи с ребят из класса. До сих пор где-то несколько рисунков валяется. Я помню тех людей – похоже получалось. А еще в Ташкенте у меня дядька был, который в те времена активно стиляжил и слушал Элвиса. Допустим, я входил в комнату и видел дядьку, а на плечах у него женские ноги. Ташкентские стиляги были особенными ребятами. Это была компания, в которую входила еврейская, армянская, русская, украинская молодежь. Дядьку бабушка родила в Крыму в 1940 году. Она была врачом в Ливадии в противотуберкулезном санатории. Дядька был талантливым парнем. У него от природы были каллиграфический почерк и абсолютный слух. Он даже пел в коллективе Батыра Закирова.

– А потом вы с родителями вернулись в Москву, и тут-то все и началось.

– Да, это год, наверное, 1966-й, мне 12 лет. Ташкент, какой бы он ни был красивый и пышный, совсем другой. Там был роскошный русский язык, и поначалу Москва мне подножечку дала в плане языка. Потому что здесь мы заселились в деревню! В районе "Петровско-Разумовской" деревня была и сельпо стояло. Дом отстроен, но, выходя из подъезда, можно было оказаться по пояс в грязи. Так и было: я мальчишку младше меня вытащил из нее в свое время. А папа его вечерком пришел и спросил: "А где сапоги?" Слушали мы тогда Клавдию Шульженко "Мишка, Мишка, где твоя улыбка?", которую постоянно крутили на паре патефонов. Вообще я вырос среди трофейной техники на самом деле. Пара Telefunken у деда была. Мой дед полковником закончил войну, вот он их и привез.

– Что для тебя было таким первым откровением, что ты увидел в Москве?

– У нас в школе устраивались голубые огоньки, и на них кто-то приносил пластинки. Дом, в котором мы тогда жили, был министерским, и жила в нем публика по-своему избалованная. У многих отцы были выездными. В Ташкенте у дядьки были записи Элвиса, здесь появились записи каких-то рок-н-ролльщиков, ну и потом The Beatles! Учитывай, что 12 лет мне было, щенку, и тут такое вламывается через черепную коробку! Реалии городской жизни были таковы, что если в голове The Beatles, то на улице царили полные The Rolling Stones. Для того чтобы перейти через улицу, надо было либо драться, либо платить.
Ну а в девятом классе 217-й школы я впервые попал на концерт "Рубиновой атаки" и познакомился с Сереже Basskey. Вот он мой крестник, в принципе, по всем этим "пирогам". Я за ними шарахался по концертам, а они по школам играли. Вот ваш покорный слуга прислонялся к басовой колонке и уже готов был разбить морду первому встречному, кто, не дай бог, чего-нибудь поперек крикнул. Вот такая специфика посещений концертов была.

Фото: из архива Александра Литвиненко

– В это время ты и стал частью хипповской системы?

– Не совсем так. Понимаешь, хиппи меня не притягивали! Потому что хиппи – это попрошайничество, это "ударили по правой – подставляй левую". Это было не совсем в моем характере, мягко говоря. Другое дело, что я многих знал из этой публики и всегда старался их защитить по-своему. Даже несмотря на свой юный возраст, считал, что неприкосновенность личности превыше всего! Я так воспитан был и независим, ну и, конечно, длинные волосы и рок-н-ролл сыграли. И девушки в стиле California girls.

– А когда ты в первый раз столкнулся с неформальной художественной составляющей? Это, наверное, фотографии из журналов, какие-то фильмы?

– Ну, одно из первых впечатлений – мультфильм "Скамейка", сделанный на рисунках датского карикатуриста Херлуфа Бидструпа. Там еще звучали битловская Can’t Buy My Love. Наверное, тогда все и началось! Матушка выписывала кучу журналов, и информацией я не был обделен. Потом, конечно, возникла художественная богема, система интеллектуалов. Причем там спокойно уживались интересные сообщества, например, уличных драчунов и скульпторов-молотобойцев. Потому что и те, и другие занимались запрещенным в те времена карате. Все крутилось-вертелось через портвейн, почитательниц таланта и так далее. Кроме радости жизни это ничего не давало, особенно в том возрасте.

[html][/html]
Видео: youtube/ Пользователь: Eye Candy

– Что было небезопасно…

– Так и есть. У меня вся эта светская фигня, которая у людей длится десятилетиями, закончилась в 18 лет тюремными воротами. В 1972 году была выставка, мне про нее матушка потом рассказывала. Так вот, там была интересная работа: ворота "Матросской тишины" и в них с шариками слоники, зайчики заезжают. Офигенная работа, кстати. Потом коллекцию моих пластинок, конфискованных борцами с влиянием Запада, реализовали через спецмагазин по три рубля. Вот все ровно так и произошло, и дальше я рисовал в тетрадки, которые отбирали на шмонах. Меня там действительно прорвало. Единственное, что мозг был чист, и в нем я гонял по кругу песни The Beatles.

– После освобождения в 1989 году ты мало того что попал в другую страну, но практически сразу и уехал на Запад?

– Да это было смешно! В то время были туры – шопинг-туры – одноразовые, а паспорта продавались в МИДе. А учитывая то, что я – парень-то центровой и люди, которых я увидел, мне присоветовали, мол "Саша, а чего, есть возможность, давай съезди туда". Почему нет? Вот так и пошло. Учитывая то, что почти сразу я стал на Арбате выставлять политическую карикатуру, я еще корректировал работу, чтобы все вели себя достойно и чтобы никто ни к чему не мог придраться. Все-таки политическая карикатура еще была не слишком понятна, подходили журналисты CNN, CBS, брали интервью. А нас в это время "винтить" начали: "Торговать нельзя со стены!" Чего только не было!

Фото: из архива Александра Литвиненко

– Арбат был серьезным этапом в арт-жизни Москвы?

– Очень серьезным! Как для Москвы, так и для России. Это была первая неформальная возможность выставляться со своими вещами, несмотря на то, признают их правоохранительные органы или нет, да и некогда им всем этим было заниматься. А потом со столами вышли спекулянты и началась перепродажа мест. За один стол отвечало иногда человек десять. Все перепродавалось, здесь же делили наживу. Бандиты ходили, отмеряли сантиметры буквально. Во всем этом были задействованы тысячи людей!
Портреты тогда не рисовали – рисовали шаржи. Портреты очень мало народу рисовало. А шаржисты – совершенно отдельная категория! Арбат был постоянной практикой с натуры, что очень важно для художника. Живописцем можешь ты не быть, но графиком быть обязан и рисовальщиком. Еще Дали сказал, что надо уметь рисовать, а потом уже изгаляться как хочешь. Там и случились мои первые пробы по рок-музыкантам. Дома я рисовал и приносил туда продавать.

– Чьи изображения пользовались особым спросом?

– Кита Ричардса, Джимми Мориссона. Иностранцы с удовольствием брали копии Моне и изображения кошек. Ну а потом я оформил московский блюзовый клуб BB King.

Фото: M24.ru/ Алексей Субботин

– А что касается непосредственно твоих главных работ на сегодня – деревянных фигур?

– Это еще лагерные дела. Дело в том, что объемной резьбой я не занимался, я занимался интарсией. Есть такая штука – маркетри, это когда толстые дощечки складываешь, типа паркета, а интарсия – это работа по шпону. Вот в такой манере я делал портреты на заказ. Был один случай интересный в Мордовии. Меня попросили как-нибудь оформить клуб лагерный. Работал по ночам и забабахал панно – концерт Led Zeppelin, длина – 4 метра, высота – 2,5. В кабинете у завклубом сделал метровый медальон с изображением The Beatles, скопированным из журнала "Англия". Что там было дальше, я не знаю, меня вывезли уже в другой лагерь. Ну а к фигурам я шел всю свою сознательную жизнь. Дело в том, что малые скульптуры я делал и раньше. А первыми полновесными рок-фигурами стали The Rolling Stones.

– Фигуры у тебя тоже шаржированные получаются.

– Ну, наверное, такое у меня восприятие, отношение к жизни. Если художник злой, значит, злые работы получаются. Если добрый – работы добрые.

– А кто еще сейчас в пантеоне твоих фигур?

– Всего фигур пятьдесят где-то. Deep Purple, Led Zeppelin, Queen, Хендрикс. Кого-то повторял, хотя при повторе появляется уже другой типаж.

Фото: M24.ru/ Алексей Субботин

– Ты делаешь их под заказ или для себя?

– Что-то заказывают, что-то для себя, в стол. Мне нравится делать этих рокеров, в основном, когда они были молодыми. Битлов мне неинтересно делать в привычных костюмах, и я решил сделать их в манере песни Hey Jude, где они в шляпах. Фигуры сделаны с фото, достаточно трагического, на мой взгляд, потому что оно сделано как раз во время распада.

– А почему ты берешься только за западных музыкантов?

– Потому что в рок-н-ролле я предпочитаю английский язык!

– Расставаться с со своими работами не сложно?

– Нет, я же знаю, что я в хорошие руки отдаю и это будет память обо мне по-любому.

Фото: из архива Александра Литвиненко

– Недавно твою фигуру вручили самому Полу Маккартни. Как это произошло?

– Московский битломан Володя Пашинцев заказал у меня эту фигуру. Купил и на саундчеке перед концертом подарил Полу. Вообще Пол Маккартни редко выделяет кого-то из толпы – он достаточно претенциозен. А здесь человек вышел с плакатом Present for You, держа куклу в руках. Маккартни обычно читает надписи, которые к нему относятся, однажды девушка написала: "Я хочу тебя обнять", он ее выдернул и дал себя обнять. В другой раз пара, норвежец и японка, написала на табличке: "Пожени нас", Маккартни выдернул их и поженил. Видать, на этот раз Маккартни стало любопытно, что за подарок. Жаль, Володя не сумел вручить его лично, а передал через охрану. Все равно мне очень приятно. Тем более что Володя уже много лет ездит на концерты Маккартни, очень хочет получить автограф, может быть, отчасти благодаря этому подарку у него получится задуманное.

– А с кем героев своих работ ты бы сам хотел пообщаться?

– Да не знаю, я уже не в том возрасте просто, чтобы гоняться за кем-то. Мне достаточно того, что у меня свое отношение к ним, что я на них внимание обратил, уважаю их прожитое, сделанное ими. И стараюсь свое мнение отобразить по этому поводу. У меня же нет буквального стеба, у меня не расстегнуты ширинки, не безобразничаю я, как, бывает, на Арбате резвятся. То есть я просто переношу рисунок на деревянную основу. Ну а сам бы я с удовольствием вручил свою работу Киту Ричардсу, у меня Китов целых три!

– А есть ли какая-нибудь фигура в западной музыке, которую ты не стал бы делать ни за какие бабки?

– Мэрилин Мэнсон.

– А в отечественной, скажем, предложили бы Стаса Михайлова, сделал бы?

– Вполне можно было шаржировать. Почему нет?

Фото: M24.ru/ Алексей Субботин

– В Facebook ты активно показываешь свои работы, но у тебя нет учеников да и никто не работает в таком жанре. Почему?

– Неохота людям руки резать. Ведь это на самом деле очень трудоемкий и болезненный процесс. Бывает, мысль ушла в сторону, а руки продолжают резать, срываются – и привет. Вот и получается, что я всю жизнь как бы с болью. Вот и здесь все лапы изрезал. Но я не жалуюсь. Главное, чтобы рука не подводила, естественно, и глаз… Да, у меня своя техника, своя манера. Не всякий просто возьмет чурбак в руки, а я вот такой папа Карло англо-американского рок-н-ролла..

– А работа над картиной или работа над фигурой подразумевает полную концентрацию и тишину или ты включаешь музыку?

– Включаю. Той группы, над которой я работаю. Просто у меня ассоциативный ряд внутри срабатывает четче.

Фото: M24.ru/ Алексей Субботин

– Ты скучаешь по временам молодости, по тому рок-н-роллу, по старой Москве?

– Нет, каждое время по-своему хорошо. Я, может быть, могу поскучать о юности своей, когда девушки были моложе. Понимаешь, это как у Pink Floyd в песне High Hopes – "трава зеленее, свет ярче"… Я не жалею о том, как я жил и как живу, меня все устраивает.

– А по-настоящему радует?

– То, что я еще здесь.