Как зарождалась политическая карикатуристика: история Томаса Наста

Томас Наст

Разгоревшиеся в связи с последними рисунками Charlie Hebdo споры о границах допустимости в искусстве вообще и в карикатуристике в частности терзают человечество не первый раз. Колумнист m24.ru Алексей Байков рассказывает историю Томаса Наста – одного из основателей жанра политической карикатуристики в США и мире.

Вот уже год как мы до хрипоты спорим, кто из нас "Шарли". Кровавая террористическая атака на редакцию скабрезного журнальчика тиражом в 25 тыс. экземпляров не только поставила на повестку дня вопрос о границах допустимого в сатире, но и наглядно показала всем, что даже в век интернета перо художника-карикатуриста по-прежнему заточено острее любого ножа. Хотя еще недавно казалось, что этот жанр совсем уже скоро отойдет в разряд "теплых ламповых" под напором графических мемов и демотиваторов.

Карикатура не торопится сдавать позиции и кажется, что она всерьез вознамерилась пережить бумажную прессу, кончину которой пророчат уже буквально со дня на день. И по-прежнему меткий рисунок, помещенный рядом с колонкой, будет разить свою цель ничуть не хуже написанного журналистом слова. История с "Шарли" показала, что карикатура даже опаснее – ведь то над чем смеются, сразу же перестает внушать страх. Начинает выглядеть мелким, ничтожным… и становится уязвимым. Так было всегда, и раз сегодня к карикатурам приковано такое повышенное внимание, то самое время оглянуться на те времена, когда этот жанр еще переживал мучительный процесс своего рождения. Еще не было ни форм, ни канонов, ни стилистики – но уже тогда карикатура могла менять мир вокруг себя.

Томас Наст

Томас Наст, человек, которому американская школа политической карикатуристики обязана всем, а сама Америка – своими главными визуальными символами, родился в г. Ландау (Германия) 27 сентября 1840 года. Его отец, будучи тромбонистом в армии Баварского королевства, нажил себе нешуточных проблем из-за своих то ли пацифистских то ли социалистических убеждений, и решил эмигрировать. Рисовать Томас начал довольно рано, но обычный в биографиях известных художников конфликт поколений тут не случился – отец все понял сразу и отправил его сперва в изостудию Альфреда Фредерикса и Теодора Кауфмана, а затем в Национальную академию рисунка. И снова произошло то, что довольно редко бывает с художниками – Наст еще во время учебы понял, что больше всего на свете хочет рисовать именно для газет.

Надо сказать, что в те времена человек способный рисовать умело, технично и, самое главное – быстро, был более чем востребован. Луи Дагер представил Французской Академии свое изобретение всего за год до рождения Наста, но процесс был до крайности технически сложным, к тому же технологии копирования снимков не существовало в природе. Первая фоторепродукция появилась в газете только в 1880 году, а до того снимок отдавали художнику-граверу, с рисунка которого и делали типографский оттиск. Так что в середине XIX века никто даже помыслить не мог о том, что ребята с деревянными ящиками, спустя несколько десятилетий, создадут новые направления изобразительного искусства и журналистики. Пока что на газетных полосах безраздельно царствовал человек с карандашом.

То есть, на каких полосах? Печатные СМИ (а других еще попросту не было) делились на ежедневники, еженедельники и ежемесячники. Ежедневная газета середины XIX века выглядела как листок формата A4 или A3, покрытый чистым текстом. Изображения там если и появлялись – то это были так называемые стандартные типографские рисунки. Скажем если цитировалась речь лорда-мэра Лондона, то рядом ставился его герб, «печатка» которого хранилась в наборной кассе газеты как раз для такого случая.

Позволить себе оплачивать работу художника ежедневники не могли, к тому же полосы у них были такими, что мастерам карандаша было попросту негде разгуляться, а типографское оборудование было слишком скудным для воспроизведения гравюр. Другое дело – еженедельные или ежемесячные журналы, напоминавшие сегодняшние National Geografic или «Огонек». Там наглядность и иллюстративность стояли на первом месте, а зарисовки с мест события соседствовали с актуальной политической карикатурой. Именно для еженедельников и хотел работать Наст.

Томас Наст

Бойкого паренька, к тому же владевшего техникой гравировки по поперечному срезу брусьев твердых пород дерева, с которых потом было очень удобно делать типографские оттиски, быстро заметили и уже в 15-летнем возрасте взяли на работу в Frank Leslie’s Illustrated Newspaper. Отработав на Лесли в общей сложности три года, Наст перешел в издание, с которым его имя окажется связанным на следующие 20 лет – в Harper’s Weekly. Точнее говоря, Наст стал одним из тех, кому "Харперс" был обязан своим возвышением и своей ролью в американской политике.

Работа журнального художника мало чем отличалась от работы сегодняшнего фотографа – ездить по всему свету и показывать людям то, что они не в состоянии увидеть своими глазами. Разве что работы было побольше. Первой командировкой Наста стала поездка в Лондон на боксерский "матч века" между англичанином Томасом Сойером и американцем Джоном Хеннаном. Боксеры били друг-дружке мордасы, толпа орала и безумствовала, а посреди всего этого молодой Томас Наст с невероятной для сегодняшних художников скоростью чиркал карандашиком в блокноте.

Когда Гарибальди высадился в Сицилии для того, чтобы написать самую яркую страницу в истории борьбы за объединение Италии, среди бойцов легендарной "Тысячи" был и Наст со своим блокнотом по заданию от The Illustrated London News.

Вернувшись в Штаты, Наст, как с корабля на бал, попал на новую войну. Через год он устроится в "Харперс", редакция которого во время сецессии очень не хотела терять своих подписчиков на Юге, а потому занимала настолько половинчатую позицию по вопросу о рабстве, что читатели в шутку переименовали журнал в "Harper’s Weakly" (от weak – слабый). Но дело тут было даже не в редакционной политике, а в том, что журнал был нью-йоркским. В "Большом яблоке" республиканцев традиционно недолюбливали, а уж Линкольна – и подавно. Дело дошло до того что в 1863-м там разразился вооруженный бунт против призыва, во время которого "благодарные" читатели первым делом пошли громить редакции республиканской прессы и сотрудникам The New York Times пришлось одной рукой верстать газету, а другой – отстреливаться. Вот "Харперс" и пытался "не обострять".

Но уж после обстрела форта Самтер и начала военных действий, "Харперс" перешел на сторону Союза, как говорится, "со всеми потрохами". А Наст помимо зарисовок начинает публиковать и карикатуры, снискавшие такую известность, что Линкольн назвал его "нашим лучшим сержантом-вербовщиком".

Нью-Йорк тогда был главными морскими воротами страны, через которые ежемесячно прибывали тысячи эмигрантов, по большей части – ирландцы, немцы и поляки, либо не знавшие английского, либо вовсе неграмотные. Федеральное правительство их принимало, оформляло по ускоренной процедуре, и тут же вручало каждому синий мундир и мушкет. Но мало нарядить человека в солдата – ему еще надо объяснить "за что мы сражаемся" и "где тут плохие парни". Именно поэтому так велика была заслуга Наста и "Харперс".

Вот одна из самых известных карикатур Наста времен Гражданской войны. Хоть с первого взгляда и не скажешь, но на самом деле перед нами весьма красноречивая и жесткая агитация в пользу второго срока для Линкольна. Выборы 1864 года начались в обстановке, как сейчас бы сказали, "политической турбулентности". Со стратегической точки зрения Юг уже почти проиграл, но на местах это что-то не бросается в глаза, зато крепнет уверенность в том, что война затянется надолго. Летом "джентльмены в сером" крепко взгрели "янки" в ходе неудачной компании на Ред-Ривер и разгромили Потомакскую армию в "бою у воронки", так что республиканцы отнюдь не лучились оптимизмом.

Зато воспряли духом демократы, вернее та их фракция, которая выступала за прекращение огня и начало переговоров с Конфедерацией, которую оппоненты называли "Медноголовыми" – не потому что "головы чугунные", а в честь медноголового щитомордника, крайне ядовитой змеи. Во время войны "Медноголовые" призывали северян к уклонению от призыва и дезертирству, и не скрывали, что в случае победы на выборах намерены сразу же начать переговоры с Югом. В августе 1864 они успешно подмяли под себя Национальный съезд демократов в Чикаго и выставили своим кандидатом в президенты генерала Макклеллана.

Рисунок Наста наглядно показывал, что могло ожидать Америку в случае победы "Чикагской платформы": слева стоит побежденный и лишившийся ноги солдат Союза, его оружие брошено на землю и раздавлено сапогом. Справа ему протягивает руку торжествующий победитель – президент Конфедерации Джефферсон Дэвис. Причем ногу он ставит не просто на клинок, а на могилу "памяти героев Севера павших в бессмысленной войне". Рядом с искалеченным северянином рыдает на коленях, не в силах вынести позора, дева Коламбия – символ американской свободы. И с первого взгляда всем становилось понятно: коней на переправе не меняют, так что голосовать надо за Линкольна и добить, наконец, проклятых мятежников.

Ну а эта картинка известна почти всем:

"Харперс" поздравил ею солдат Союза с Рождеством 1863 года и в особых пояснениях она не нуждается: хорошим мальчикам, воюющим за правое дело, Санта привез подарки, а плохим пусть достанется побольше картечи на голову. Созданный образ рождественского деда так понравился Насту, что он стал его развивать дальше и даже опубликовал целую серию детских офортов, сделавших именно этот образ Санта-Клауса "каноническим".

Тут самое время перечислить созданные Настом "визуальные символы" Америки, о которых говорилось в самом начале: это Дядя Сэм, дева Коламбия, Санта и, конечно же, Слон и Осел, ставшие эмблемами республиканцев и демократов. Неверно было бы говорить что он их "придумал" – скажем, ту же Коламбию рисовали еще во время Войны за Независимость, но тогда она была копией французской Марианны. Наст же сделал ее одежду и прическу более "античными" – и получилась та самая дама, которая с факелом в руке пристально смотрит на нас с заставки одноименной киностудии.

А вот она же на карикатуре "Младший представляет Старейшего", олицетворяя Америку вводит Китай в "семью народов", вернее в клуб великих держав.

С Дядей Сэмом все получилось еще интереснее – как персонаж он появился во время войны с Британией 1812 года, причем, до сих пор неизвестно имелось ли в виду Федеральное правительство США или Сэм Уилсон, поставлявший в армию солонину в бочках с буквами "U.S. ". Рисовали его опять же по-разному, но точный образ, запавший в душу миллионам, создал именно Том Наст:

Осел и слон тоже всплывали где-то раньше, но популяризовал их именно Наст. После смерти военного министра правительства Линкольна Эдвина М. Стэнтона в январе 1870 года, околодемократическая печать как-то особенно зло набросилась на покойного, а "Харперс" ответил им карикатурой "Живой осел лягает мертвого льва". Причем на боку у осла Наст написал "Медноголовые" – чтобы уж никто не сомневался, в чей огород это был камень

А правая карикатура появилась три года спустя, когда демократы, неожиданно для всех, завоевали большинство в Палате представителей Конгресса. Наст не замедлил пнуть своих любимых республиканцев – слон, спасаясь от разъяренного осла в львиной шкуре отступает прямо в яму-ловушку, прикрытую самыми острыми политическими проблемами послевоенного периода: политикой Реконструкции, инфляцией, пакетом реформ от Таммани-холла, "самоуправлением для белых людей" на Юге и так далее. А яма – тот самый хаос, которого с нетерпением ждут побежденные южане, чтобы вновь поднять голову. В ужасе убегает в кусты жираф, символизирующий республиканскую N.Y. Tribune. Кстати Осел здесь – это не Демократическая партия, а ее главный печатный орган – газета N.Y. Herald, назвавшая президента Улисса Гранта "современным Цезарем, добивающимся третьего срока". А партия – это маленькая лисичка в правом нижнем углу, скромно подпихивающая под ноги республиканскому Слону якобы "спасительную" хлипкую досточку.

А дальше, как говорится, "маски приросли" и бой Слона и Осла стал вечным символом американской политики.

Конечно же Наст не смог бы стать одним из героев старой "одноэтажной" Америки, если бы в его истории не случилось бы противоборства с великим негодяем. Негодяя звали Уильям Твид и своему амплуа он соответствовал на все 146% – то есть больше всего на свете любил деньги и власть за то, что она дает возможность раздобыть еще больше денег. Начав свою карьеру в 1848 году со скромной должности нью-йоркского пожарного, через два года Твид возглавил всю городскую пожарную бригаду. С этого места он перескочил в кресло олдермена городского совета, который в народе называли не иначе как "40 воров". Если кого интересует морально-политическая обстановка того времени в наглядном отображении – пускай посмотрит фильм Скорцезе "Банды Нью-Йорка", Твид там один из ключевых персонажей.

Новая должность дала новые возможности. Начал Твид с покупки острова Уорда, который был необходим городу под кладбище для бездомных. Владелец просил за омываемый со всех сторон Ист-Ривер клочок земли 30 000 долларов, а итоговая сумма оформленной сделки составила 103 450 долларов. Разницу Твид сотоварищи положил себе в карман. Именно тогда к нему приклеилось прозвище "Босс", а демократический Таммани-холл начал стремительными темпами превращаться в гнездо самых отъявленных коррупционеров за всю историю США.

Рука руку мыла, а Твид пер к новым вершинам почище любого паровоза: в 1852 году его избрали членом Палаты представителей от 5-го округа Нью-Йорка, с 1856 он – член городского Совета управляющих, в 1857 – уже сенатор, а заодно третий по величине землевладелец штата и член совета директоров трех крупных компаний. К этому моменту "Босс" и его окружение уже перестали стесняться, сам Твид щеголял на публике галстучной булавкой с брильянтом за 15 000 долларов (около 300 тыс. в сегодняшних "зеленых"), держал в кулаке городской совет, судей и почти всю прессу… кроме "Харперс" и The New York Times. Вот тут-то он и попал Насту на карандаш.

На съезд демократов в Рочестере, на котором ставленники "Босса" из Таммани-холла завоевали большинство голосов, "Харперс" откликнулся карикатурой "Мозги", как бы прозрачно намекая на то средство, при помощи которого Твид на самом деле добился этой победы:

На последующих карикатурах Наст рисовал Твида уже вполне узнаваемым. На этой, к примеру, наглядно демонстрируется, где кончался "Босс" и начинался закон.

Оригинал был вне себя от ярости. Демократы в то время одной рукой игрались в популизм, а другой – воровали, предпочитая работать с самым "рядовым" избирателем, которым было легче всего манипулировать. Именно с этим и было связано знаменитое высказывание Твида по поводу карикатур Наста: "Мне безразличны ваши пустяковые газетные статьи, ибо мои избиратели не умеют читать, но они не могут не видеть его проклятые рисунки". Что он только не делал – пытался подкупить редактора "Харперс", пытался давить через суд, а самому Насту предлагал полмиллиона долларов, чтобы тот на пару лет уехал в Европу. Но все взятки были отвергнуты.

Самой грандиозной аферой Твида стала постройка нового здания Нью-Йоркского суда. Обошлось оно городу в 12 миллионов долларов, для сравнения – Аляску сторговали всего за 7. Наст ответил карикатурой, смысл которой понятен и без перевода:

Разоблачительные статьи в "Харперс" и N.Y. Times наконец-то возымели эффект и за "Босса" взялись по-настоящему. Он был арестован и приговорен к 12 годам тюрьмы, но тут в дело внезапно вмешался Верховный суд и сократил ему срок до 1 года. Не успел Твид выйти на свободу, как против него был начат новый процесс, по итогам которого его посадили в долговую тюрьму, по иронии судьбы – построенную им самим, и, разумеется, с грандиозным откатом. Там он сидел "как царь и немножко лучше": питание из ресторана, домашняя мебель, прогулки по Центральному парку, право отлучаться из камеры для посещения семьи… В общем во время одного из таких посещений Твид бежал на Кубу, а оттуда, переодевшись матросом – в Испанию.

И вот тут Наст нанес ему финальный удар. В один прекрасный день Твида опознал на улице заезжий американский турист. Узнал потому, что сто раз видел эту окладистую бороду-лопату и нос клювом на карикатурах в "Харперс". Твида тут же арестовали, депортировали и снова посадили. Умер он в камере "своей" тюрьмы Ландлоу в 1873 году.

Вся эта история повлияла и на дальнейшую судьбу самого Наста. Расследование против "Босса" Твида инициировал его же товарищ по партии, губернатор штата Нью-Йорк Сэмюэль Тилден. Демократы начали бешенным темпом набирать очки накануне президентской гонки, в то время как республиканцы, сидевшие у руля с 1861 года все больше ассоциировались с непотизмом и коррупцией. Тилден очевидно выигрывал у республиканца Хейса, но тут вступил в действие известный механизм демократии по-американски: "неважно как вы голосуете, важно как голосуют выборщики". Выборщики отдали голоса Хейсу, что привело к политическому кризису 1876 года, когда еще сохранявшему полномочия Улиссу Гранту пришлось даже вводить в отдельные штаты войска. Юг был готов на новое восстание под лозунгом "Тилден или кровь!", а кое-где уже разворачивали траченные молью знамена Конфедерации.

В Вашингтоне боялись малейшего намека на рецидив гражданской войны и пошли на знаменитый "Компромисс 1877 года". Суть договоренностей вкратце заключалась в следующем: Хейс становится президентом, но без права баллотироваться на второй срок, с Юга выводятся федеральные войска, там восстанавливаются выборы губернаторов, принимаются законы Джима Кроу о расовой сегрегации и так далее.

Редакция "Харперс" этот политический финт республиканцев поддержала, а Наст, нарисовавший несколько сотен картинок в поддержку Реконструкции Юга и равноправия чернокожих – нет. Взять за рога и ввести любимого всей Америкой карикатуриста в стойло редакционной политики тоже не получилось, так что его рисунки стали появляться в журнале все реже и реже. Офорт к Рождеству 1886 года стал последней публикацией Томаса Наста в Harper’s Weekly.

Наст отправился выступать с лекциями и учить детей рисованию. Периодически его рисунки появлялись в The Illustrated American, но на жизнь все равно не хватало. Львиную долю его состояния съела покупка разорившейся The New York Gazette, которую он попытался превратить в иллюстрированный еженедельник Nast’s Weekly, однако новое издание не снискало и десятой доли популярности старого "Харперс". К началу века семейство Настов отчаянно балансировало на грани нищеты, но тут про художника вспомнил Теодор Рузвельт и назначил его генеральным консулом США в Эквадоре. Там Наст и умер, заразившись во время эпидемии желтой лихорадки.

По иронии судьбы Harper’s Weekly пережил своего главного художника всего на 14 лет. С уходом Наста еженедельник начал стремительно терять тираж и политическое влияние. К 1916 году "Харперс" разорился окончательно и был поглощен The Independent.