120 лет назад знаменитую пьесу "Чайка" Антона Чехова опубликовали в журнале "Русская мысль". 17 октября 1896 года ее премьера прошла в Санкт-Петербурге на сцене Александринского театра и там же с треском провалилась. Чехов так расстроился, что немедленно уехал из столицы, а публика и критики не скупились на ироничные отзывы.
Спустя два года "Чайку" ждал полнейший успех в Московском Художественном театре, после чего она стала самой востребованной пьесой у театральных режиссеров всего мира, а писатель Борис Акунин, например, в одном из своих произведений придумал несколько вариантов ее финала.
Совершенно несчастливые герои и героини "Чайки" не преследуют никаких целей и не пытаются что-то изменить. Сложно сказать, кто из них – главный и за кем нужно наблюдать, а также кто из них отрицательный или положительный. У каждого есть своя важная проблема, которую они пытаются анализировать вслух, но никто их не слышит. Естественно, эта "новая драма" показалась всем странной, вызвала много споров и мало кому понравилась. Посмотрим, что писали о "Чайке" некоторые первые ее читатели и зрители, а также чем они были особенно недовольны.
“...Можете себе представить, [URL=http://www.m24.ru/articles/47215]пишу пьесу,[/URL] которую кончу не раньше как в конце ноября. Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви"”
Антон Чехов – театральному критику Алексею Суворину
ПИСАТЕЛИ-НЕУДАЧНИКИ
Потапенко И., "Новое время": Чехов сделал ошибку, выставив в своей пьесе писателей. Один из них мучается литературными неудачами, сомнением в своём таланте, мучительно ищет новых форм; другой – установившийся, нашедший и удачу, и известность, и формы, красноречиво рассказывает о том, как каждое мгновение его жизни отравлено необходимостью писать, писать и писать. Всё это правдиво, но никого не трогает. Почему? Потому, что публике нет дела до писателя, она равнодушна к его внутренней жизни.
ПЬЕСА-СЫР
Петерсен В., "Санкт-Петербургские ведомости": Прибегая к кулинарной аналогии, надо сказать, что произведения, вроде "Чайки" – прекрасный, острый рокфор, качество которого совершенно непонятно толпе. На притуплённый всякими деликатесами вкус гастронома рокфор действует возбуждающим образом, но у голодного он может вызвать даже тошноту и искреннее отвращение.
НЕСМЕШНАЯ КОМЕДИЯ
Кугель А., "Петербургская газета": "Чайка" г. Чехова производит поистине удручающее впечатление. Во-первых, это нисколько не пьеса, и на "комедии" г. Чехова (кстати, в этой "комедии" одно покушение на самоубийство, одно настоящее самоубийство, и вообще мрачное отчаяние на всех лицах — хороша комедия!) с замечательною яркостью сказалось роковое заблуждение, будто рамки драматического произведения совпадают с рамками романа.
НРАВСТВЕННО ДРЯННЫЕ ГЕРОИ
Василевский И., "Русские ведомости": Беллетрист Треплев – пошляк и сластолюбец, только и делает, что возится в пьесе со своею записною книжкою. Учитель Медведенко... порченая овца, которую можно противопоставлять стаду. Третий герой, поручик в отставке, все время рассказывает дешевые и неудачные анекдоты. Есть лицо, отмеченное чисто внешним недостатком – хромотою; оно только хромает и хромает. Есть девица, пьющая водку и нюхающая табак. Есть поэт-декадент, который разрывает в клочья все свои произведения и застреливается. Есть "любитель природы", – тоже персонаж, – который в конце пьесы не то засыпает, не то умирает. Есть мать, налаживающая адюльтер для своей дочери...
Почему "Чайка" считается одной из самых революционных пьес в мировом театре
Сам Чехов понимал, что его новая пьеса наступит на мозоли "устарелым формам театра". В его "Чайке" все построено совсем не так, как завещал Аристотель, не на каком-то одном главном событии или конфликте. Бунт его героя, молодого писателя Треплева, против шаблонов в искусстве – только кажется главным в этой пьесе. Но нет! В кажлом из второстепеных персонажей есть свой конфликт – тоже важный. А их состояния без труда можно почувствовать, благодаря ремаркам. Для классического театра все это было просто немыслимо.
Финал "Чайки", когда происходит решающий выстрел, не меняет ничего в жизни ее героев, не дает ни одного ответа на вопросы: зато каждый их них высказался и поразмышлял. В общем, все как в реальной жизни: комедия затаила в кармане трагедию, никто друг друга по-настоящему не слушает и не понимает, хочешь пойти застрелиться – пожалуйста! Все равно ничего не поменяется и непонятно, что именно нужно делать и как себя вести. Именно так чувствовали себя люди, живущие на рубеже ХIX–XX веков в России: ощущали приближение катастрофы, но надеялись на что-то получше.
“Герои Чехова – наследники шекспировского Гамлета, первого в мировой драме, для кого решение вечных проклятых вопросов о смысле жизни и предназначении человека стало важнее всех других интересов” – написал Б.Зингерман в своих "Очерках истории драмы 20 века".
ЗРИТЕЛИ-БРЮНЕТЫ ОСОБЕННО ВОЗМУТИЛИСЬ
Кугель А., "Петербургская газета": Надо сказать правду, исполнение пьесы г. Чехова также отличалось декадентскою усталостью. <...> Весь ансамбль был так лишен характерности, тогда как единственно в строгой характерности исполнения лежало некоторое спасение пьесы, что почти не аплодировали актёрам. Вещь, неслыханная в стенах доброго Александринского театра!... Выражаясь словами беллетриста Тригорина: "брюнеты были возмущены, блондины сохраняли полное равнодушие..." И знаете, мне даже показалось, что в публике было больше брюнетов.
НЕРВНО ТРЯСУЩАЯСЯ НОГА
Станиславский К., режиссер: Публики было мало. Как шел первый акт – не знаю. Помню только, что от всех актеров пахло валериановыми каплями. Помню, что мне было страшно сидеть в темноте и спиной к публике во время монолога Заречной и что я незаметно придерживал ногу, которая нервно тряслась. Казалось, что мы провалились. Занавес закрылся при гробовом молчании. Актеры пугливо прижались друг к другу и прислушивались к публике. Гробовая тишина... Молчание. Кто-то заплакал. Книппер подавляла истерическое рыдание. Мы молча двинулись за кулисы. В этот момент публика разразилась стонами и аплодисментами.
КАК ЭТО МОЖНО ИГРАТЬ
Книппер-Чехова О, актриса: Зимой 1897/98 года мы ходили неразлучно с желтым томиком Чехова, и читали, и перечитывали, и не понимали, как можно играть эту пьесу. Все мы любили Чехова-писателя, но, читая “Чайку”, мы, повторяю, недоумевали: возможно ли ее играть?
НЕИЗБЕЖНОСТЬ ПРОВАЛА
Читау М., актриса: Перед поднятием занавеса за кулисами поползли неизвестно откуда взявшиеся слухи, что "молодежь" ошикает пьесу. Тогда все толковали, что Антон Павлович не угождает ей своей аполитичностью и дружбой с Сувориным. На настроение большинства артистов этот вздорный, быть может, слух тоже оказал известное давление: что-де можно поделать, когда пьеса заранее обречена на гибель? (после премьеры – прим.ред.) Антон Павлович сидел, чуть склонив голову, прядка волос сползла ему на лоб, пенсне криво держалось на переносье... Они молчали. Я тоже молча стала около них. Так прошло несколько секунд. Вдруг Чехов сорвался с места и быстро вышел. Он уехал не только из театра, но и из Петербурга.
Смешной и грустный монолог писателя Треплева, пребывающего в экзистенциальной тревоге
Треплев. А я не уважаю. Ты хочешь, чтобы я тоже считал его гением, но прости, я лгать не умею, от его произведений мне претит.
Аркадина. Это зависть. Людям не талантливым, но с претензиями, ничего больше не остается, как порицать настоящие таланты. Нечего сказать, утешение!
Треплев (иронически). Настоящие таланты! (Гневно.) Я талантливее вас всех, коли на то пошло! (Срывает с головы повязку.) Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве и считаете законным и настоящим лишь то, что делаете вы сами, а остальное вы гнетете и душите! Не признаю я вас! Не признаю ни тебя, ни его!
Аркадина. Декадент!..
Треплев. Отправляйся в свой милый театр и играй там в жалких, бездарных пьесах!
Аркадина. Никогда я не играла в таких пьесах. Оставь меня! Ты и жалкого водевиля написать не в состоянии. Киевский мещанин! Приживал!
Треплев. Скряга!
Аркадина. Оборвыш!
Треплев садится и тихо плачет.