Собянин: в Москве начинается подготовка к новому отопительному сезонуОдна из самых известных российских фолк-рок-команд "Мельница" 18 мая даст большой концерт по случаю 10-летия своего первого альбома "Дорога сна". M24.ru в одном из московских кафе побеседовал с лидером группы Натальей О'Шей, известной как Хелависа, и узнал, чем порадуют музыканты своих поклонников, а также об исторических реконструкторах, ролевиках и йоге.
Хелависа. Фото: melnitsa.net
– Расскажите, пожалуйста, что ждет зрителей на предстоящем концерте?
– Я знаю, что фанаты готовят большой флешмоб, который должен стать сюрпризом для самих музыкантов. Что это – неизвестно, ведь речь идет о сюрпризе! Более того, сами мы готовим свою собственную – "домашнюю, колхозную" съемку концерта. Причем, поскольку у нас самые лучшие в мире фанаты – самые умные, самые добрые, самые преданные – мы решили в этот раз не прибегать к услугам специально обученных и высоко оплачиваемых людей, которые первый раз в жизни нас слышат и видят. Мы решили раздать камеры людям, которые регулярно снимают любительские видео наших концертов и выкладывают их в интернет! Какие-то камеры будут стационарные, какие-то мобильные.
Мне кажется, это будет очень хорошая память о концерте как для нас самих, так и для людей, которые в этом примут участие. Нет ничего более интересного – быть не просто зрителем, но и соучастником действа! Кто-то будет ходить с камерой, кто-то организует флешмоб с одеждой. До меня доходят разрозненные слухи, но я упрямо закрываю уши – хочу, чтобы у нас у всех было искреннее удивление от того, что мы увидим в зале. Поэтому о том, что будет на флешмобе, я даже не подозреваю.
– Люди, которые будут снимать концерт на камеры, – ваши друзья или фанаты?
– Это фанклуб, люди с форума на сайте, которые активно себя проявили. Мы читаем все сообщения, видим, что люди адекватные, что выдают хорошие картинки или видео – вот мы и связались с ними, чтобы спросить: "Ребят, хотите стать звездами?" (смеется). Выбрали энное количество инициативных людей, которые теперь заправляют всей этой историей. И, естественно, во флешмобе будет принимать участие весь зал. Я не знаю – может, все придут с крыльями или шариками. На презентации альбома "Ангелофрения" был великолепный флешмоб с белыми шариками, которые летали по залу, залетали на сцену... Мы этого никак не ожидали, было прекрасно. Поэтому мне очень интересно посмотреть, что зрители и слушатели придумают на новом концерте.
– Какие песни вошли в программу этого концерта?
– Как заявлено, концерт будет посвящен десятилетию "Дороги сна". Будет сыгран весь треклист с этого альбома, но в электричестве. Ни одна аранжировка не осталась нетронутой, все песни претерпели кардинальную перемену. Мне очень интересно посмотреть, как в концертной программе взаимодействуют вещи нашего самого раннего творчества с совсем-совсем последними – песнями с пластинки "Ангелофрения". Мне кажется, что они просто идеально подходят друг к другу. Получается очень динамичная программа, которую мы, вероятно, осенью будем возить по стране, когда поедем в следующие туры. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
– На данный момент у "Мельницы" на счету пять альбомов. Какой из них вы могли бы назвать своим самым любимым и родным?
– Сейчас, конечно же, "Ангелофрению". Я до сих пор очень довольна этой пластинкой, очень хорошо ее чувствую. Еще мне до сих пор очень нравится, как звучит "Зов крови"... Между тем у любой группы первый альбом – это что-то особенное, потому что материал для него, как правило, пишется много-много лет. Создается куча материала, потом собирается какая-то выжимка, и таким образом записывается первый альбом. Сам подход к материалу на первой пластинке у очень многих коллективов немного другой, и редко удается сесть и за полгода написать полностью концептуально новый альбом, как получилось с "Ангелофренией".
– Вам удалось сохранить в душе ту сказку, которой пронизана пластинка "Дорога сна"? Обычно так романтично мир ощущают в юности...
– Когда я писала "Дорогу сна", я была уже достаточно взрослой – и духовно, и, что называется, мозгами. С другой стороны, сейчас в моей жизни протекает тот период, когда нужно сочинять свои собственные сказки, чтобы рассказывать детям, и это меня чрезвычайно увлекает. Мне же неинтересно просто так пересказать или прочитать сказку из книжки. Я все рассказываю своими словами, додумываю какие-то подробности, иногда у меня сюжеты приобретают совершенно неожиданные повороты, которых не было в оригинале... Так что это, наверное, следующая инкарнация сказки.
– Как изменилась ваша аудитория за эти 10 лет?
– Аудитория растет и расширяется в социальном плане, именно потому, что те студенты, которые ходили к нам на концерты в начале, сейчас уже внушительные дяденьки, но продолжают ходить, слушать и даже периодически пописывают на форумах и в соцсетях. С другой стороны, пришло новое поколение студентов и даже школьников. И вот тут, конечно, разница есть, потому что студенты моего поколения и мыслили немного иначе, и выросли в другой стране. Сейчас это другие деньги, другая социальная ситуация и другое образование, к сожалению. Поэтому я очень серьезно отношусь к тому, чтобы музыка выполняла определенную образовательную функцию, и стараюсь делать так, чтобы люди интересовались тем, о чем вообще говорится в тексте.
– Почему "к сожалению"?
– Иногда случаются абсолютно пугающие вещи. Вот буквально недавно на форуме был эпизод: кто-то пишет: "Я услышал цитату из Гребенщикова" в песне "Зов крови". Мне самой стало интересно, что за цитата из Гребенщикова. Я очень люблю творчество БГ, но в "Зове крови", вроде не закладывала ничего. Спрашиваю: "А какая цитата?" Ответ: "Мы с тобой одной крови". Я, естественно, тут же отвечаю: извините, пожалуйста, это цитата не из БГ, а из Киплинга. Человек пишет: "Возможно, БГ Киплинга тоже читал". Фейспалм. Это ужасно. Причем человек совершенно серьезно пишет – да, надо бы на досуге почитать Киплинга.
– Как вы думаете, фольклор, как музыка, так и литература, несет особенную образовательную функцию относительно других жанров?
– Возможно, да. Потому что ребенку легче запомнить народную или похожую на народную мелодию, чем какую-то рок-н-ролльную тему. Потому что лады народной музыки построены на том, как работают человеческое ухо и мозг. А остальное – это уже превращения и дополнения. С другой стороны, я надеюсь, что отсылка к легендам и вообще работа с текстом, которые заставляют слушателя попытаться раскрутить этот текст, – определенная зарядка для мозгов. Я надеюсь, что это и правда действует.
– Изначально было так, что львиная доля слушателей "Мельницы" – это представители ролевого и реконструкторского движений. Как вы относитесь к этим увлечениям?
– Я очень хорошо к ним отношусь. Масса моих друзей вышли как раз из среды исторической реконструкции – самые верные, самые проверенные друзья, к которым я могу в любой момент повернуться спиной и знать, что они не ударят. Это самые-самые верные люди. На мой взгляд, историческая реконструкция – это не только красивое хобби и способность поиграть в кого-то другого, возможность определенного эскапизма. Это еще и изучение истории, изучение ремесел. И, конечно, в определенной мере – становление характера. Когда клуб реконструирует, например, взаимоотношения в славянской дружине, где есть женщины, иерархически разделенные по старшинству – можно заново узнать самих себя, простроить поведенческие линии, понять, какова вообще твоя социальная роль и в современной жизни. Кто ты такой – предводитель, советник, кузнец, волк. Это очень полезно.
Именно поэтому мне кажется, что это цельные, сильные, умные, хорошо осознающие себя в окружающем мире люди без каких-то долгоиграющих тараканов, без нерешенных подростковых комплексов – все свои проблемы они уже решили в игре. Поэтому я думаю, что и ролевые игры в определенной степени, и историческая реконструкция – это замечательное хобби. Я сама с удовольствием занималась и тем, и другим.
Фото: melnitsa.net
– Совместимы ли такие увлечения и взрослая жизнь, высокое социальное положение?
– Конечно. Я знаю людей, которые занимаются ролевыми играми и сами организуют подобные мероприятия, я бы даже сказала, бутиковые, кастовые. Только для своих – где все друг друга знают, все друг с другом могут поиграть. На таких играх все серьезно. Если человеку нужно изображать, например, гнома, то он берет уроки актерского мастерства, чтобы научиться ходить, как гномы. Если он едет эльфом, то он учится грации у станка. Я иногда читаю записи своих подруг из тех, кто достаточно плотно в этом движении сидит, совмещая с прекрасной работой, детьми и так далее.
– Они живут так постоянно или все же после игры выходят из образа?
– Они, конечно же, из этого вылезают. Когда человек способен из этого вылезти, значит, система работает. Если не способен – это знак, что какие-то проблемы с ролевой тусовкой, в которой он крутится. Например, есть какая-то доминантная личность, которая всех давит, прорабатывает трагический сюжет и заставляет всех остаться в каком-то сумраке... Обязанность старших товарищей в данном конкретном очаге субкультуры – направить хаотичную энергию в мирное русло.
Не бывает хаотических социальных структур, субкультур. Обязательно существуют старшие и младшие, обязательно существуют центр и периферия, права и обязанности. Если видно, что человек огнем горит, готов прям положиться – очень хорошо! Всегда есть что делать – рубить лес, когда люди выезжают строить лагерь перед игрой, нужно сплести очередную кольчугу, сшить очередное платье или организовать турнир. Всегда есть работа – и принимать в ней участие должен каждый, чтобы все чувствовали себя нужными.
– Вы живете на несколько стран: раньше это была Россия – Ирландия, теперь Россия – Швейцария. Как за границей обстоят дела с исторической реконструкцией и ролевым движением, чем отличаются зарубежные ролевики и реконструкторы от наших?
– Сейчас уже, в принципе, ничем. Просто когда все начиналось в России, у нас было очень мало денег, зато работала смекалка. А сейчас, слава Богу, есть возможность заказывать материалы, работать с хорошими мастерами, так что, в общем-то, ничем не отличаются. В Скандинавии реконструкция очень популярна, в Германии тоже.
В Швейцарии периодически бывают полупрофессиональные народные спектакли. Мы как-то раз летом были на таком спектакле в Бернских Альпах. В спектакле были задействованы местные жители в "дурацком" (аутентичных костюмах. - прим. ред.), назывался он, естественно, Вильгельм Телль. Там было несколько более-менее профессиональных актеров из местного народного театра, а все остальные – это просто статисты, которые с удовольствием готовят себе одежду. Причем все приводят с собой домашних животных – козы по сцене бегают... Происходит все в лесу, под открытым небом, это очень мило.
– Что вас вдохновляло на момент написания "Дороги сна", и что вдохновляет сейчас?
– Сны-то разные снятся, в снах являются разные сущности. Я немножко лучше научилась управляться с этими сущностями, а в те времена, когда писала "Дорогу сна", я была таким стихийным сновидцем, который вываливается из одной реальности в другую, совершенно этим не управляет, не понимает – где он, кто он. Сейчас полегче, а раньше могла и потеряться.
Что касается непосредственно вопроса о вдохновении, ответить конкретно не могу. Все собирается по крупинке. Иногда только я знаю, откуда взялось это слово, образ, а порой мне и самой это неизвестно... "Дорога сна", как альбом, аранжированный определенным образом – это момент случайный. Была группа с определенным набором инструментов, с которым было возможно только такое звучание. Другое дело – "Ангелофрения", тут мы уже осознанно подходим к делу. Смотрим, куда песня хочет выплыть, как она звучит, какая она. В каждой вещи есть зародыш. Я сейчас смотрю на материал "Дороги сна" и понимаю, что из "Войны вереска" можно было бы сделать тяжелую, текучую балладу. С полноценной барабанной установкой и басом она звучит прекрасно. Легкий оттенок кантри в ней, конечно же, заложен изначально.
– Сейчас вы двигаетесь в сторону рока?
– Ну конечно, мне всегда хотелось играть рок! Просто в самом начале истории группы у меня не было полноценной ритм-секции... Я регулярно пою джаз для себя, я вокалист эстрадно-джазового направления – это прекрасная школа... Мы с Аней, "Ютой", все думаем что-то такое сделать – у нее та же школа, что и у меня, мы учились в одном месте и очень хорошо понимаем друг друга технически. Мы как-то раз пели два джазовых стандарта в программе моего сольного концерта в Московском доме музыки, все совершенно обалдели.
– Что вам как вокалистке, без оглядки на "Мельницу", было бы интересно исполнить?
– Я мечтаю спеть те вещи, которые на меня маленькую оказали громадное композиторское влияние. У меня такое ощущение, что как композитор я выросла с одной стороны из классического рока, с другой – из музыки барокко, а с третьей – из хорошей советской киномузыки: Гладков, Рыбников, Дога, Дунаевский и так далее. Вот Дунаевский – его берешь, поешь какую-нибудь колыбельную из фильма "Цирк" – и аж на языке вкусно. Это же совершенно божественная музыка, и очень жалко, что эстрадные артисты сейчас мало всего этого поют.
– Ваша последняя пластинка "Ангелофрения" вышла в 2012 году. Когда планируется следующий альбом?
– Пока не знаю. Сейчас будем писать программу народных кельтских вещей для моего сольного проекта. Материал есть, и очень хочется его играть. Приятно периодически исполнять кельтскую музыку, поскольку народ ее любит. Поэтому мы с Володей Лазерсоном решили записать альбомчик. Это раз. Два – по осени посмотрим, что у нас будет происходить в отношении материала. Я никогда себя не насилую. Если песня пишется – очень хорошо, нет – да Бог с ним, потом напишется. Нельзя из себя вымучивать текст или музыку... Сейчас есть песен пять, значит, нужно еще столько же.
– Многие ваши фанаты полагают, что музыка "Мельницы" основана преимущественно на кельтских мотивах. Что вы об этом думаете?
– Учите матчасть. У меня все очень уравновешено – много славянских песен, есть средиземноморские песни, на "Ангелофрении" они вообще непонятно какие, ветхозаветные, если хотите. Я понятия не имею, где у меня кельтский фолк. Ну ладно, "Воин вереска" – это кельтская тема. Одна песня. И все.
– Кроме музыки вы специалист-кельтолог, преподавали в МГУ. Вы занимаетесь преподаванием сейчас?
– В институте больше не преподаю, мне это надоело. Я перешла на должность старшего научного сотрудника и очень этому рада. Буквально совсем недавно, с прошлой осени, я стала брать частных учеников. Я очень пристрастна, но занимаюсь только с теми, кто мне лично нравится визуально, потому что на противных людей мне смотреть не хочется. Беру и тех, кто мне нравится как человек, а также занимаюсь с тем, кому могу чем-то помочь. Поэтому я взяла нескольких девочек, каждая из которых красавица и умница. С кем-то занимаемся арфой, с кем-то вокалом.
– Давайте отвлечемся от музыки. Не так давно вы обзавелись двумя детьми. Как материнство повлияло на ваше видение мира?
– Мне пришлось заново учиться делать то, что раньше для меня было абсолютно естественным. Как будто ты разучился плавать, тонешь как бревно и абсолютно не помнишь, что раньше плавал как акула. И тут вдруг что-то происходит, к тебе приходит кто-то умный, тебя кидают в бассейн с дельфином, он тебя поднимает – и ты вдруг, как Арнольд Шварценеггер в фильме "Вспомнить все", вспоминаешь жизнь на Марсе. И понимаешь, что ты все это потерял – и чувствуешь себя Шварценеггером. Берешь билет на Марс, возвращаешься туда и начинаешь все вспоминать.
У меня аналогичная ситуация. Я очень плохо перенесла кесарево. У меня были абсолютно волшебные первые роды, которые меня продвинули в физическом плане невероятно, и я была абсолютно уверена, что вторые будут такими же. А вышло с точностью до наоборот. Я не была к этому готова. Сейчас моему младшему ребенку два года, и я только сейчас начала это все разгребать. Условно плыву, но до акулы мне еще далеко. Кое-что поломалось в физической структуре, и без посторонней помощи, без определенного количества физических и духовных практик это нельзя было бы поправить.
Фото: melnitsa.net
– Я знаю, что вы серьезно занимаетесь йогой. Как она пришла в вашу жизнь и что вам дает?
– Мой дедушка был экспертом ЮНЕСКО в Индии. Он прослужил там три года, занимался йогой, ездил в ашрам в Лакхнау и, приехав в Россию, привез массу родных мануалов с записями, картинками. Поэтому сама идея йоги у меня от деда. Но после кесарево все приходится начинать заново. Все ломается, ломаются равновесие, все каналы, по которым течет энергия, поэтому я сейчас опять в такой странной позиции. Другое дело, что у меня немного быстрее все идет, потому что я знаю, на чем концентрироваться, чем управлять.
Я надеюсь, что йога мне помогает быстрее восстанавливаться. За счет йоги у меня в занятиях вокалом все всегда шло быстрее, чем у других учеников. Йога – это дыхание, это твоя связь с окружающим миром, способность осознать свои энергетические центры по всему организму и открыть ровно тот, который тебе нужен. Вот это очень важно.
– На ваших концертах вы складываете руки в позе намастэ за спиной. Для чего это делается?
– Как работает артист на сцене? Ему обязательно нужно отдать энное количество энергии залу. Но самое главное, что йог осознает свои чакры и может определенную чакру открыть и дать залу любовь, а не выходить на сцену в своем замкнутом коконе. Самое главное в работе на сцене – это же быть открытым, быть огромным, достичь самых-самых дальних рядов, чтобы людям казалось, что ты где-то рядом с ними стоишь и поешь, а не на сцене. Обычно люди видят, когда идет большой поток энергии. Например, им кажется, что артист намного выше ростом, чем на самом деле.
– Вы были в Индии?
– Пока нет, не случилось. Но обязательно случится, я не спешу (улыбается). Зато я была в Исландии и Новой Зеландии. Теперь я хочу в Индию и Антарктиду.
– Как вы думаете, человек сам ответственен за все удачи и неудачи, или могут быть обстоятельства, довлеющие над личностью?
– Честно говоря, я не верю, когда мне пытаются преподнести человека как чрезвычайно талантливого с нормальной психологией, но невезучего – мол, все обстоятельства жизни складываются против него: и этот продюсер отказал, и этот, и этот со мной тоже не разговаривает. Ах, почему меня все так не любят, наша рок-индустрия – это полное г**, настоящему таланту в ней невозможно пробиться! Я в это не верю. Я считаю, что в этом случае человек на каком-то глубинном уровне сам себя тормозит. Он может этого не осознавать, это может быть подсознательное.
– Вы верите в белую магию, колдовство во благо?
– Конечно.
– А кто вы по вероисповеданию?
– Я православная. Как Борис Борисович – критически православная... Я считаю, что это вопрос терминологии, потому что белый маг берет силу из тех же источников, что и чудотворцы, на мой взгляд. Если что-то идет плохо, к нему лезут демоны, как к Серафиму Саровскому. Потому что очень тяжело этим всем управлять. Магия – это же обоюдоострая вещь.
– Вы сами практикуете магию?
– Не скажу. Нельзя такие вещи говорить.
"Мельница". Фото: melnitsa.net
Мария Аль-Сальхани
