Собянин утвердил проект строительства школы в районе Котловка
Фото: архив Олега Мокрякова
Если вы когда-нибудь гуляли по московским улицам и паркам – вы почти наверняка слышали группу "Акулы" и видели Олега Мокрякова. А может даже останавливались послушать или хоть раз в жизни да отплясывали на одной из московских площадей под зажигательные рок-н-роллы и битловские песни в его исполнении. Один из самых известных уличных музыкантов Москвы рассказал обозревателю m24.ru Алексею Байкову о том, как устроена профессиональная "кухня" уличных музыкантов, куда можно было подключить аппарат в 90-е, о проблемах с блатными и полицией и о том, как группа "Акулы" почти 20 лет веселила московских неформалов и прочих жителей столицы.
– Как пришла в голову идея создать группу, которая занималась бы не музыкальным самовыражением, а профессиональной "подзвучкой" городских улиц?
– Я приехал в Москву из славного города Свердловска, а там учился в том самом архитектурном институте (ныне – Уральская государственная архитектурно-художественная академия – прим. m24.ru), откуда пошла вся уральская ветвь русского рока.
В 1984 году у нас там случилась такая история: у одной из наших институтских групп, которая называлась "Аэроглиф" и играла что-то вроде кантри, обломался концерт в Горном институте. И пока они ждали трамвая, решили прямо тут, на остановке, дать импровизированный концерт со сбором в шляпу. Собралась огромная толпа, им накидали кучу денег и проездных билетов. Это был самый первый концерт уличной музыки в Свердловске, ни до, ни после, ничего подобного не было.
Сперва я, разумеется, попытался собрать свою группу. Сменили кучу названий. Сначала группа называлась "Посторонним В", но, как выяснилось, групп с таким именем уже существовало штуки три, поэтому я ее переименовал в "ГРОМ" – "Группа Олега Мокрякова". Перед этим мы назывались еще некоторое время "Пьедестал" – хотелось придумать что-то такое величественное. Сейчас все это очень смешно вспоминать, конечно.
Однажды, возвращаясь из института, я увидел, как двое ребят, сидя на скамейке в скверике рядом с Горсоветом, играют в две гитары песни "Аквариума", а вокруг стоят люди и хлопают. Мне все это так понравилось, что тут же захотелось повторить, притянуть к себе внимание публики, впитать эти положительные эмоции… Вот просто так выйти на улицу, взять и сыграть…
Фото: архив Олега Мокрякова
На следующий год, 1 апреля 1990 года, мы с друзьями пришли на тот же пятачок уже с заранее подготовленной программой в составе: две девчонки, два парня, две гитары, скрипка и маракас. Собрался народ, мне все понравилось, все получилось именно так, как я хотел, и в шляпу нам накидали небольшое количество денег, на которые мы потом купили себе проездные.
После этого мы там сыграли у Горсовета еще несколько раз, а затем, воодушевленные нашим примером, на улицы Свердловска стали выползать коллеги. Одним из первых был небезызвестный Старик Букашкин, про которого есть даже статья в Википедии, наша местная знаменитость, такой бородатый олдовый хиппи, инженер по образованию. Среди прочих с ним на улице играл тощий мальчик по имени Буба, который уже в 2000-х стал известен всей стране как фронтмен группы "Смысловые галлюцинации".
Так мы протусовались все лето 1990 года, потом начали наступать голодные времена. Осенью-зимой ко мне подошел институтский товарищ Костя Раскин, у которого тоже была группа – трио "Зимняя Пятница", причем пели там все трое, и предложил мне к следующему сезону подготовить программу из песен Beatles, чтобы исполнять их уже квартетом.
Отрепетировали программу на четыре голоса, и я аж офигел от того, что живые люди могут вот так исполнять Beatles квартетом, как в оригинале. Несколько раз сыграли, я даже начал подкупать кое-какую аппаратуру: советские колонки "СК-100", до сих пор у меня где-то валяются, усилители там подержанные. Господи, вспомнить, что там было – это ужас. Но мы на этом всем играли, спокойно, без палева, подключившись к какой-то местной электросети. Вокруг нас сразу же стали собираться огромные толпы, накидали нам, помнится, целый чемодан рублей. Потом подсчитал, что если бы мы тогда играли каждый день, то я давно бы заработал себе на квартиру и прочее. Но мы тогда думали, что играть каждый день – это стремно, людям надоест, и выходили раз в неделю, а то и в две…
– А как ты в Москве-то оказался в итоге?
– Весной 92-го года я собрал людей уже полностью "под себя". Пригласил басиста и барабанщика, мы отрепетировали программу, вышли на тот же пятачок у Горсовета и довольно быстро заработали много денег. А потом басист мне сказал, что он каждый год уезжает на юг с женой и традицию нарушать не намерен. Я обломался – как же это так, целый месяц простаивать?!? Тогда он сказал: "А давай с нами". "А давай" – говорю, и мы поехали в Сочи. Причем не просто поехали, а полетели на самолете – надо сказать, что мы как раз попали в тот удачный момент, когда цены выросли на все, кроме билетов на транспорт. Разумеется, мы взяли с собой инструменты: две гитары и маракас в расчете на то, что мы там будем играть битловские песни.
И все получилось: мы заработали денег столько, что окупили и билеты, и еду, и проживание. Там мы встретились с московским квартетом уличных музыкантов: гитарист, скрипач, контрабасист и девушка огромных размеров, которая играла на какой-то шумелке, кажется на тамбурине.
Они нам сказали: "А что вы тут, давайте, съездите к нам в Москву, там классно". "А где там можно поиграть?" – спрашиваем мы. "Да на Тверской, на Арбате…". И когда мы вернулись, то через пару дней тут же, не распаковывая чемоданов, рванули в Москву. Я в Москве до этого был только в глубоком детстве. Вышли мы из поезда, а приехало нас семь человек, и сразу же стали искать, где бы тут подключиться.
Тут надо сказать, что аккумуляторной аппаратуры тогда еще не было, компактных переносных генераторов – тоже, и вопрос "где играем" во многом зависел от доступа к сети. Впрочем, поначалу с этим не было вообще никаких проблем. Коммерческие "палатки" были только рады, если мы к ним обращались, поскольку уличные музыканты всегда привлекали публику и таким образом оживляли им торговлю.
В общем, первый свой концерт мы дали прямо на Трехвокзальной площади, подрубившись к какой-то палатке. Отыграли где-то минут 40, заработали кучу денег, а потом прибежала тетенька в красной шапочке и велела нам сворачиваться – "вы заглушаете объявления поездов". Нашли и сняли жилье, месяц протусовались в Москве – и я понял, что больше из этого города уже никуда не уеду.
Но тогда уехать тогда все равно пришлось. Полгода готовились, потом на следующий год высадили десант в Москву уже по всем правилам, потом еще через год, потом еще и еще, а потом я просто перестал уезжать домой. До конца москвичом при этом я так и не стал – до сих пор снимаю квартиру.
Во время первой поездки в Москву мы раза три сыграли на Арбате и в других местах, но в основном занимались пристрелкой: нащупывали места, где играть можно, а где нельзя, где могут возникнуть проблемы, а где нам будут только рады, где есть электричество, а где нет.
На Арбате мы сперва подошли к торговой палатке на колесах, которая называлась "Tuborg" и попросили подключиться. Хозяин сказал, что он бы рад, но сам берет сеть от Мосэнерго и боится, что если нарушит их условия, то его самого отключат. Показал где их офис, мы сбегали, там сказали "да без проблем, ребята, ну съедите вы свои 100 ватт".
Мы вернулись, говорим – "нам разрешили", а он – "а вот ни хрена, нужна официальная бумага". На официальную бумагу у нас уже не хватило сил, и мы пошли в другое место – к площади Киевского вокзала.
Там нас зацепили какие-то грузины и ангажировали на всю ночь играть у них на дне рождения. Приехали к ним на квартиру – а там одни грузины! Учитывая все культурные особенности, мы взяли туда с собой своего друга Диму Кириченко и назначили ему там весьма специфическую работу – он должен был вместо нас пить. Все тосты! И поддерживать застольные беседы.
Фото: архив Олега Мокрякова
Особенно тяжело было оттуда эвакуироваться, но я принял решение – будем уходить по одному, "партизанским способом". Один незаметно встал, забрал барабан и вышел. Затем второй – с пультом.
Когда я вернулся за последней порцией, то наблюдал весьма забавную картину: стоят три грузина и поют хором в микрофончик, который напрямую подключен к колонке. Пели они при этом бесподобно. Но, в конце концов, я изъял у них остатки аппаратуры и потихонечку оттуда ушел.
В 93 году у меня получилось выбраться в Москву только в сентябре, потому что летом мы снова поехали на юга, а потом еще поиграли в Свердловске у почтамта. Приехал я в Москву со своим братом, решил подойти к вопросам основательно, поселился в гостинице – цены на аренду номеров были еще советские.
Каждый день я продлевал бронь и уходил играть на Арбат – один, без группы, с акустической гитарой. Там я познакомился с одним бродячим поэтом, Иван Новицкий его звали – до сих пор помню! Он распространял на Арбате газету, которую издали студенты Журфака. Сперва она назвалась, кажется, "Глагол", потом – "Честное слово". Я брал у него эту газету, подкидывал денег и, судя по всему, был для него вроде как меценатом.
В благодарность он показал мне интересную вписку на Сретенке – между Колокольным и Даевым переулками. Там стоял такой старый дом, на чердаке которого была оборудована небольшая квартира с выдранными из пола досками, где можно было спокойно жить. Я провел туда электричество, пустил воду с другого этажа через шланг, переехал на этот чердак и перестал платить за гостиницу. Месяц мы с братом там прожили, а потом уехали домой – как раз в тот день когда начались известные события у Белого Дома.
– Вот расскажи про Арбат, как там работалось?
– Отвечаю, до нас на Арбате не было никого, кто играл бы в электричестве. А в 94 году у "Макдональдса" уже появился джазовый оркестр и я регулярно останавливался их послушать. Тогда музыкантов уже стало побольше, но никаких уличных групп еще толком не было и электричества тоже. Фактически до себя любимого я не видел электричества и аппаратуры ни у одного уличного музыканта в Москве.
В 95 у меня на Арбате случилась интересная история. На нас вышли люди из фирмы "Купина", торговавшей антиквариатом, а в качестве "отхожего промысла" державшей на Арбате ларьки напротив того места, где сейчас представительство "Аэрофлота". И они нам предложили: "можете хранить инструменты в нашем арбатском офисе, мы вам даем электричество и "крышу", а вы за это будете играть напротив наших палаток". Мне редко когда настолько везло в жизни, конечно же мы на это подписались и стали там играть каждый день.
Все это время мы ездили в Москву не просто так, а намереваясь ее "покорить", то есть все же собирались, рано или поздно, начать играть не на улице, а в клубах. И мы этого добились. Но вот в чем проблема – мы тоже творцы, у нас есть свои песни, свои стихи и своя музыка, но все это сочинялось как-то медленно и тяжело. А для улиц нужна была большая программа, повторяться мы не любили и шли по простому пути: разучивали несколько рок-н-роллов, битловских песен, вещи "Машины Времени" – то есть,то, что любили сами.
В итоге оказалось, что нам проще и в клубах выступать как кавер-группа с чужими песнями. И этот кавер-опыт у нас год от году рос и накапливался, потом пошли приглашения на свадьбы, на корпоративы и мы окончательно стали кавер-группой. Так я и стал законченным профессионалом в уличной музыке.
– А в какой момент ты соприкоснулся с арбатской тусовкой?
– Когда я окончательно перебрался в Москву, в какой-то момент мои свердловские, вернее уже екатеринбургские ребята перестали ко мне ездить. Ну все-таки поезда, чужой город, съемные квартиры, "вписки" – все это дело не простое. Так что пришлось мне искать новых музыкантов уже среди москвичей.
С первым своим местным гитаристом – Ваней Ткачевым, который потом проработал со мной несколько лет, я познакомился в метро в переходе. Был у меня такой период, когда я играл в метро в одну гитару плюс губная гармошка. А Ваня там же играл на скрипке, он по основной музыкальной специальности был скрипачом. Он оказался очень хорошим гитаристом, схватывал все буквально на лету и мог сыграть все что угодно – абсолютный слух!
Потом мы с ним нашли барабанщика. Вокруг нас стала собираться тусовка – видимо потому, что у нас было самое веселое место. В итоге люди специально стали ходить на Арбат ради того, чтобы тусоваться рядом с "Акулами". Самый веселый период у нас был, когда мы играли напротив ресторана "Прага", когда там еще не было дома "Арбат, 1", а был просто пустырь, окруженный забором. По этому поводу даже была сочинена песенка: "Давай заглянем за забор – там зреет толстый помидор".
Так что в основном мы были знакомы именно с этой, родившейся вокруг нас "околоакульей" тусовкой. То есть, я там часто видел таких "олдовых арбатских", но я никого из них почти не знал по именам, помню только лица. А поскольку мы были не "в тусовке", а рядом – то для нас там не было авторитетов, мы просто начинали играть и вокруг собирался народ.
Фото: архив Олега Мокрякова
– Народ относился к какой-то конкретно субкультуре – хиппи, байкеры, металлисты? Кто составлял основную массу слушателей?
– Вокруг нас собирались самые разные люди. Часть – волосатые и в «косухах», часть – девочки из хороших семей, потом я имел много разговоров с их родителями. То есть натурально звонит чья-то мама и строго говорит в трубку: "Так, что у вас делает моя дочь и кто вы такой?!? Немедленно прекратите безобразие, пойдете под суд! Я буду жаловаться, вас всех разгонят!"
В общем, металлисты, байкера и девочки из приличных семей. Потом у нас был такой период когда мы играли на Манежке – на выходе из перехода в Алесандровский сад, и там у нас была суперинтеллигентная публика, там оттягивались студенты Журфака. Сейчас встречаю какого-нибудь солидного журналиста или даже актера и вспоминаю как он под нашу музыку лихо отплясывал рок-н-роллы.
В общем сложно было различить кто там и к какой группе относился, для меня они все были просто нашими слушателями – "акуломанами".
– А на Арбате зимой вы в переход рядом с "Художественным" спускались?
– В холодное время. Обычно мы все-таки переходов избегаем и стараемся играть на поверхности даже зимой. У нас был даже своего рода рекорд по температуре – играли при -28° на Манежке. Просто одевались потеплее и все. Ваня, как гитарист, надевал перчатки, я играл на басу, поэтому мог надевать варежки, а на голове у меня была смешная такая шапочка с помпоном, как у Никулина в "Операции Ы", а наш барабанщик Серега – он грелся просто тем, что на барабанах играл.
Но раз 20 мы в этой «трубе» все же сыграли, а сейчас там играет и хранит аппаратуру некий Лешик, Алексей Жадушкин. Он начал с нами тусоваться еще когда мы играли на Манежной площади, ему тогда было лет 17-18. Помогал нам с переноской и расстановкой аппаратуры, потом напросился с нами несколько раз поиграть. Я ему рассказал как устроен аппарат, объяснил все тонкости ремесла… А сейчас смотрю – а он уже много лет как старый арбатский музыкант.
– То есть тусовка для тебя была исключительно толпой слушателей и источником музыкантов?
– Слушателей – да, а музыкантов – не столько для меня, сколько для всей Москвы в целом, то есть многие из тех, кто нас слушал, потом сами становились уличными музыкантами.
– И никаких других контактов кроме сбора денег в шляпу у тебя с «арбатскими» не было? И своими для тусовки вы так и не стали? С той же Умкой к примеру вы встречались?
– Что касается Умки – то я ее в жизни видел два раза и ни разу в жизни не видел на Арбате, честно говоря
– Да ладно, не может такого быть, вы же с 92 года там играли…
– Да вот так получилось. Может она пару раз и подходила нас послушать... но вот такая вот беда. Честно говоря мы поначалу просто приходили и играли и вообще понятия не имели о том, что на Арбате есть какая-то своя тусовка. Все-таки мы были прежде всего исполнителями, веселили всю эту публику, но сами с ними не тусовались. Но при этом у нас активно завязывались отношения с местными девчонками. И барабанщик и гитарист на Арбате нашли себе жен, да и меня эта участь в конце концов тоже не миновала и несколько лет я прожил с одной из «арбатских» барышень.
Фото: архив Олега Мокрякова
– Но со стороны-то ты наблюдал за тусовкой?
– В основном они меня плохому научили. Например до Арбата я был совершенно безалкогольный человек, а там попробовал. Заодно узнал и про существование легких наркотиков. В общем погрузился в мир вредных привычек и беспорядочных половых связей (смеется). И вообще, если бы не Арбат, то еще неизвестно, остался бы я тогда музыкантом, может пошел бы работать по специальности – архитектором.
– А в каких еще неформальных "точках" Москвы доводилось играть? Чистые Пруды, например?
– Чистяки и Новокузнецкая – это в последнее время два самых наших главных места! В этом году у меня такой график: понедельник, вторник, четверг, пятница – на Новокузнецкой, среда, суббота и воскресение – на Чистых. На прудах у нас две точки: одна – около памятника Грибоедову, вторая – в 100 метрах у него же за спиной, где есть такой круг с клумбой посредине и вот там мы играем. И как-то так получилось, что с тусовкой на Чистых прудах мы сошлись гораздо ближе чем с "арбатскими".
Когда были модны готы и эмо, они там собирались. Потом модной стала тема скинов, и эти самые "боны" тоже какое-то время тусовались на Чистых. Сейчас эмо ушли, их больше не существует, готы все выросли, по крайней мере, я их в Москве давно не встречал, но вот, например, наша аскерша (аскер – человек, обходящий зрителей уличного представления с шляпой или коробкой для денег – прим. m24.ru) Вера – она была из готов. Когда я с ней познакомился, она ходила в длинном черном пальто, с длинными черными волосами, там грим был соответствующий. Сейчас она уже почтенная мать семейства, мы лет пять как знакомы.
– И как тусовка на Чистяках со стороны выглядела?
– Собиралась небольшая такая кучка людей, в длинных черных плащах, худощавые высокого роста юноши, часто с накрашенными губами. Я не знаю чем они жили, но знаю что у них между собой были какие-то постоянные бурные отношения, кто-то с кем-то, какие-то обиды. Несколько свадеб там было сыграно прямо на наших глазах, они с собирались на наши концерты и с удовольствием, невзирая на всю «готичность», отплясывали под рок-н-ролл.
А со скинами была вот какая история, она даже попала на сайт anekdot.ru:
Вообще когда мы играем – то забываются все эти стилевые и субкультурные разногласия. Из всех тусовок на Чистых прудах я лучше всего знаком с байкерами. Байкеры обычно слушают рок-н-ролл, и битлов точно так же с удовольствием. Они там, кстати, сохранились и до сих пор, хотя, конечно, не каждый день собираются. Послушать нас они приходят раза два-три в неделю, уж точно. Кто у них там из верховодящих – Базз, Медведь, Кузя… Большинство либо уже отсидело, либо ходят под следствием, под подпиской, общем такие, суровые ребята. Иногда мы с ними ездили на разные пьянки совместные на природу прямо вместе с аппаратом после концертов.
Фото: архив Олега Мокрякова
– А под памятник Ленину на Октябрьской по четвергам вы никогда не наведывались?
– Когда я жил на Шаболовке, вернее на Донской улице между "Шаболовской" и "Октябрьской", то какой-то момент мы решили попробовать поиграть прямо около метро. Оказалось, что в четверг там вокруг нас собирается какой-то особый народ. Людей было больше, чем обычно, причем из-за этого на нас даже наехала тетка из управы, которая пришла с каким-то мальчиком-милиционером и сказала: "мы вам запрещаем здесь играть, сами видите что вокруг делается". И тут до меня дошло что, оказывается, там в этот день собирался филиал "Поганища", куда перебрались толкинисты из Нескучного сада. Знаю, что там тусовались и тусуются до сих пор многие "акуломаны", которые собираются вокруг нас на Чистых Прудах и на Новокузнецкой.
– А на Болотной играть доводилось?
– Там у нас был целый период в летне-осенний сезон 2007 года. Это было очень весело. Встали мы около памятника Репину. С нами тогда тусил парень с машиной, который выступал как пародист Магомаева, он нас с удовольствием туда возил. Место отличное, жилой застройки рядом нет, никаких ограничений по громкости тоже нет – рубишь как хочешь. И тут у нас возникли трения с местной тусовкой – с фаерщиками (они же "пойстеры" – артисты исполняющие трюки с огнем – прим. m24.ru) и джамбоистами (музыкантами с этническими барабанами – прим. m24.ru) – оказывается наш звук разрушал им всю гармонию и весь их уютный "микроклимат". То есть они крутили свои "пои" под перестук барабанов и тут, внезапно – "Акулы" со своим рок-н-роллом, совершенно другая стилистика. "Если бы вы играли реггей или что-нибудь этническое, то не было бы проблем" – сказали нам.
Мы с ними поконфликтовали, а потом, когда осенью ушли на Чистые пруды – то эти самые фаерщики и джамбоисты стали заходить туда и тусоваться с нами и крутить уже под рок-н-ролл. Мы их с удовольствием звали, потому что фаер-шоу всегда добавляет уличной музыке зрелищности, а выручку мы делили пополам. Одна из их лидеров, Аэль, потом у нас даже аскершей работала.
– Вот ты все время говоришь – "играли битловские песни". А на "Стреле" во время битломанских праздников ты или "Акулы" выступали?
– Конечно, и много раз. Обычно приходил я и приносил какую-то подзвучку, а один раз мы полным бэндом выступили там, с барабанами.
С сайтом beatles.ru и со всей их тусовкой у меня многое связано. И сам я большой фанат Beatles и на "Стрелах" всегда очень комфортная обстановка в плане публики – все в теме и нет ни одного постороннего. В общем одно удовольствие было играть для них! Потом я народ с битлз.ру приглашал и на свои уличные выступления, и на концерты "под крышей". Одно время мы на Пушке и на Манежной с ними мутили ежедневные битл-тусовки под живую музыку. Потом, когда у меня была серия квартирных концертов – туда тоже почти исключительно битломаны приходили.
– Как устроена "кухня" уличной группы?
– У всех по-разному, но есть какие-то общие моменты. Я даже горжусь тем, что мне удалось привнести это дело некоторые стандарты. У нас все происходит так: мне звонят в первой половине дня аскера – человека три-четыре, может больше...
Фото: архив Олега Мокрякова
– А им в этом какой интерес?
– Получают долю. В самом простом случае работает пара: один музыкант + один аскер, все что заработали делят пополам. Итак, аскера приезжают ко мне домой, мы вместе с ними вытаскиваем аппарат и инструменты.
Аппарат у меня полностью сделан своими руками: усилитель, маленький пультик, в расчете на то чтобы все это помещалось на хозяйственную тележку. Аскера несут колонки. Запитываемся от аккумулятора с преобразователем или от генератора. Еще один аскер обязательно несет связку из микрофонных стоек, стоек для колонок и палок, на которых растягивается тент в случае дождя.
Сейчас я играю в основном один, но если собирается группа, то еще кто-то помогает нести барабаны. Было время когда мы обзавелись электронными ударными – для уличной группы крайне полезная вещь. Во-первых, они занимают меньший объем, во-вторых позволяют направлять звук четко в сторону слушателей. У "живых" барабанов звук распространяется по сфере и, в общем понятно, почему местные жители на нас все время жалуются – в окружающих домах слышно только эти самые барабаны.
Аскера помогают мне довезти все хозяйство до Чистых Прудов или до Новокузнецкой, там расставляемся, я начинаю играть, а аскера собирают деньги. Вообще использование нескольких аскеров – это тоже такая наша "инновация". Лет 5 назад один из аскеров подошел ко мне и сказал: "а давай мы будем работать вдвоем", а до этого работал только один…
– Уточним для читателей: аскер – это профессиональный выпрашиватель денег?
Если в недоброжелательном ключе – то да, так и есть. Но вообще высший пилотаж работы аскера – это когда он подходит к человеку со своей шляпой молча, и тот ему дает. Когда аскер говорит нечто-то вроде "помогите музыкантам", то это со стороны уже действительно смахивает на нищенство.
В любом случае, если человеку не нравится то, что он слышит – он и не остановится, а если уж остановился, значит ему по меньшей мере любопытно. Поэтому мы считаем, что если аскер подходит к остановившемуся возле нас человеку – то это не "выпрашивание", а именно "сбор", чтобы ему не пришлось искать нашу банку, проталкиваться через других слушателей и мучительно раздумывать на тему того, расстаться ему с деньгами или нет.
Кстати про емкость для сбора денег – очень важная в нашем деле вещь! У арбатских джазменов стояла для этой цели 5-литровая банка из-под пива, я когда это увидел, то решил, что у меня обязательно будет точно такая же. До этого мы ставили раскрытый чемоданчик или просто картонную коробку. Теперь, каждый раз, когда я прохожу мимо начинающего уличного музыканта, у которого просто лежит под ногами чехол от инструмента – у меня прямо сердце кровью обливается. Из чехла же деньги ветром выдувает! А картонную коробку и саму может сдуть, а деньги разлетятся по всей улице. Пока у нас банки не было, нам приходилось искать кирпич и класть его на дно коробки.
– Как у вас складываются отношения с властями?
– В начале 90-х было все совершенно свободно: приходи и играй, главное было найти электричество. Потом жители местных домов осознали, что если позвонить в милицию, то она приедет и музыкантов либо прогонит, либо заберет. Особенно часто такой ужас творился на Арбате. Сперва мы там играли совершенно спокойно, потом начались регулярные милицейские "наезды". Дело доходило до того, что нас привозили в то самое, знаменитое 5-е отделение и били.
Один раз, году так в 94-м, меня схватили, увезли в какой-то дворик, там избили, башкой молотили об стену, я там упал и уже не мог подняться. Но мимо проходил человек, тоже милиционер, он меня поднял, возмутился – "что за беспредел!", вызвал мне скорую. В "пятеру" ушла официальная жалоба, мне потом передали, что там даже кого-то мягко пожурили за этот случай. Потом все опять нормализовалось, мы там поиграли какое-то время. Потом опять начались гонения, причем такие, что мы были вынуждены оттуда уйти. Просто каждый раз когда мы там начинали играть, нам сразу подъезжали и говорили – "уходите!"
Тогда мы нашли себе новые места, сперва поиграли на Поклонной горе, потом была Манежная, где мы проработали два сезона. Но потом все опять кончилось гонениями, когда Лужков там устроил какие-то празднества в честь молодежной олимпиады, 98-й год это был, кажется – и нам пришлось искать новое место. Мы уехали на юг, а когда вернулись в Москву – то вышли уже опять на Арбат.
Выяснилось, что на Арбате снова можно играть без проблем и никто там уже не гоняет. Мы успешно отыграли там три года и ушли только потому, что у нас в 2001 году началась большая клубная жизнь, которая длилась, пока моих музыкантов не расхватали разные звезды типа Жанны Агузаровой и "Божьей Коровки".
Когда я из клубов вернулся обратно на улицу – там уже начался очередной период гонений на музыкантов. В последнее время он стал каким-то совсем жестоким – были случаи, когда у музыкантов конфисковывали инструменты, заводили на них административные дела и были суды. Все это волнами такими идет.
Фото: архив Олега Мокрякова
– Вот стоите вы и играете, а к вам подходят мрачные граждане с "синими" пальцами, бритыми затылками и говорят: "Владимирский централ" можешь?" или "Мурку" давай!". Как выпутывались из таких ситуаций?
– Я на фейсбуке создал группу "Проблемы уличных музыкантов" – там все аспекты этого дела затронуты и тема блатной публики в том числе.
– В 94 году на Арбате мы столкнулись с таким моментом: пытаешься всем угодить и разучиваешь блатной репертуар, все эти "мурки", "таганки", Розенбаума – и можно заработать огромное количество денег. Но доставались они слишком дорогой ценой – стоит сыграть несколько блатных песен, как публика начинает меняться на глазах.
Тебя со всех сторон обступают мрачные ребята в коже и с "наколками" на пальцах и начинают требовать снова и снова играть этот самый "шансон". Нормальные, вменяемые люди – битломаны и рокеры при этом куда-то испаряются. Работать становится сложнее и потом бывает очень тяжело отмазаться от имиджа "артиста для братвы".
Хочешь сыграть битлов или еще что-то из нашего обычного репертуара, а они тебе говорят: "нет, товарищ, давай нам снова "Таганку". Помню в одном ресторане, когда я отказался петь блатную песню, человек прямо перед сценой вытащил нож. Я пою песню и судорожно соображаю, что мне делать. Никакой охраны вокруг нет. Он взял мой провод от микрофона и изобразил, что вот сейчас он его перережет. Но на счастье мое, за соседним столиком сидела то ли отставная десантура, то ли какие-то службисты, короче через секунду этот товарищ уже лежал распластанный, мордой в пол.
В общем, когда в начале 2000-х все московские клубы запретили у себя исполнение шансона – то правильно сделали и мне это было очень сильно по кайфу. Теперь я всегда могу сослаться на то, что здесь блатняк запрещен. У себя в группе я блатные песни строжайше запретил разучивать и играть, так что очень долго мы таких проблем не имели. На все просьбы сыграть отвечали: "Я бы с удовольствием, но не знаю". "Ну, на нет и суда нет".
– Раз уж зашла речь о службистах, то в продолжение предыдущего вопроса – как складывались отношения с носителями разноцветных беретов в дни их профессиональных праздников?
– Тоже интересная тема. Когда мне было 17 лет, мы пошли гулять в наш свердловский ЦПКиО имени Маяковского, и я заметил что весь парк полон людьми в тельняшках и голубых беретах. И всем остальным там было очень дискомфортно. То есть вот на эстраде выступает какой-то артист, скажем с пантомимой, рядом с ним на сцену забирается десантник и начинает кривляться и мешать. Охраны и милиции либо нет, либо они не желают вмешиваться. У пантомимиста крепкие нервы, он терпит и продолжает работать…
Фото: архив Олега Мокрякова
В Москве же одного раза, когда мы вышли играть 2-го августа, нам хватило для того чтобы принять твердое решение – в День ВДВ, в День Пограничника и в День ВМФ у нас выходной! Но, правда, с годами это дело поутихло. Видимо, властям удалось их всех окончательно загнать в Парк Культуры, так что последние два года я уже таких перерывов не делаю. То есть, на тех же Чистых Прудах "береты" в небольших количествах по "своим" дням все же появляются, но уже не создают проблем и не привязываются к музыкантам.
