Собянин заявил о скором открытии моста через Москву-реку возле улицы Мясищева
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
Пермский оперный театр представляет на нынешнем фестивале-премии "Золотая маска" пять спектаклей: две оперы – "Дон Жуан" и "Сказки Гофмана", диптих из одноактных балетов "Оранго" и "Условно убитый", а также детский спектакль-бродилку "Путешествие в Страну джамблей". Только у одного "Жуана" четыре номинации, и Теодор Курентзис и его команда обладают всеми шансами повторить прошлогодний оглушительный успех "Королевы индейцев".
Трилогия опер Моцарта на либретто да Понте для Курентзиса связана с идеей непрекращающихся поисков обретения идеального звучания. Удалось ли пермскому маэстро достигнуть своей цели на этот раз, пыталась узнать журналистка m24.ru Юлия Чечикова. Беседа с Курентзисом состоялась в пространстве Бара Noor Electro. Редакция благодарит за содействие в организации интервью Элетротеатр Станиславский в лице Михаила Хохлова.
– Теодор, в вашей коллекции огромное количество наград "Золотой маски". Сохранился ли у вас соревновательный запал? Важно ли для вас, чтобы жюри оценило именно эту вашу работу – Don Giovanni Моцарта?
– Всегда важно, когда тебя ценят. Тот, кто скажет: "Мне все это надоело", соврет, как мне кажется. Конечно, самое главное не в получении награды. Соревнование заставляет присмотреться к себе со стороны. Это всегда полезно, потому что благодаря этому опыту ты получаешь шанс начать по-другому относиться к себе. И, безусловно, это хороший стимул! Вообще "Золотая маска" – прекрасное явление. С ее помощью можно проследить, какие разные течения в искусстве существуют на территории нашей огромной страны, какие люди с ними ассоциируются. Естественно, премии дают возможность определить основную линию для будущего, и я бы очень хотел, чтобы наша линия с musicAeterna, стала значимой линией России в искусстве.
– На моей памяти это третий ваш Don Giovanni, включая концертную версию, исполненную в зале Чайковского десять лет назад. Как за это время изменилось ваше понимание партитуры Моцарта?
– Когда я решил дальше заниматься этой партитурой, я два раза записал в студии Don Giovanni, и это был душераздирающий процесс. За записью следовал этап editing (редактура) – тоже дважды. Так что с этим текстом у меня были очень "длинные переговоры". Одно время я высокомерно смотрел на то, что делал десять лет назад. И говорил себе – ну ладно, тогда было условно концертное исполнение, а в случае с новым Don Giovanni ты потратил десять лет. А недавно переслушал то исполнение и удивился, очень зауважал того Теодора, который дирижировал этой оперой в зале Чайковского. Он – сильный соперник для меня нынешнего. Когда возвращаешься к одному и тому же произведению, для этого, наверное, есть некая причина. Поэтому я хочу быть оправданным в моих причинах возвращения к Don Giovanni.
Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
– Вы обратились к пражской редакции? Или же это венская редакция, с ариями Mi tradir Донны Эльвиры, Dalla sua pace Дона Оттавио, дуэтом Церлины и Лепорелло?
– Это микс... Скорее венская, потому что у нас действительно есть дуэт Церлины с Лепорелло, ария Донны Эльвиры, но Dalla sua pace, которую Моцарт написал в партии Дона Оттавио, я не взял, потому что мне показалось, что этого слишком много. Я сначала соединил две редакции, то есть весь материал Don Giovanni, но заметил перебор по драматургии. В диск Dalla sua pace вошла, на спектакле эта ария тоже исполнялась, но для московского варианта ее пришлось купировать.
– Почему так важны эти моменты?
– Дуэт Лепорелло и Церлины открывает в ней другие черты – она ведет себя как стерва. Церлина вовсе не наивная нимфетка, а женщина, которая в шестнадцать лет знает, как функционирует наш мир, и она может принять необходимые меры, чтобы ему сопротивляться. То есть совсем другой человек. В пражской версии она – жертва. А в венской – Церлина понимает, куда идет.
– Удалось ли вам в Перми создать эталонного Don Giovanni?
– Да, удалось… Но раз я этого добился, значит надо играть эту оперу. Добиваться эталонного звучания – для меня не спорт вроде восхождения на Эверест с последующим возвращением домой. Лучше подняться на вершину и прожить там какую-то часть моей жизни. Мы будем ставить La clemenza di Tito в 2017 году – musicAeterna станет первым российским оркестром, который поставит Моцарта в Зальцбурге. Чечилия Бартоли попросила меня сделать трилогию Моцарта для другого фестиваля… Очень много предложений. После пермских релизов меня активно ангажируют на Моцарта. Когда мы сделали трилогию в Германии, это была просто революция для них. Нельзя бросать это делать. После Моцарта следует продолжение с Бетховеном.
Фотогалерея
– Вам симпатичен главный герой?
– Я жалею его. Вы точно испытываете к нему симпатию, потому что он делает то, что вы бы хотели делать, но вам не хватает смелости, чтобы сопротивляться моральным принципам социума. Где-то внутри на вас воздействует эта черта. Персонажи этой оперы, условно хорошие – скучные. А Дон Жуан ищет это вечное движение.
– Почему же в таком случае он нуждается в сочувствии?
– Он вообще очень депрессивная личность. Покой наступает только тогда, когда он умирает… Жизнь мучительна. Есть люди, которые не находят покоя и поэтому они все время в движении, ищут постоянное чувство влюбленности, чтобы утешать себя. По-другому невыносимо. Когда все прекрасно – это не мой социалитет, потому что ты не в своей тарелке. Поэтому Дон Жуан и решает бросить вызов Командору и приглашает его на ужин. Приходит Донна Эльвира и признается в любви. Дон Жуан отвечает: если ты меня любишь, раздели трапезу со мной, как на Тайной вечере, потому что он знает, что приходит смерть. О Дон Жуане можно много всего сказать, но главное, что он – не трус. Он – жертва общества. Оно не может выносить человека, который идет против его течения и оправдывает вещи, заложенные где-то внутри этого общества. Оно съест его. Очень много таких примеров…
В 70-х годах в Греции во время диктатуры существовал закон о блуде. Если у жены был любовник, соседи могли донести на нее. Их ловили и выводили на улицу прямо в простынях. А половой акт идентифицировался так: если между телами проходит ветка дерева, значит, они чисты. Если где-то останавливалась, значит, оба виновны. Это очень "смешная", но правдивая история в стиле Пиночета. Знаете, почему соседи это делали? Они хотели бы быть на их месте, но у них просто не хватает сил решиться. Поэтому тех двоих нужно наказать. То же самое с Жуаном. Я не говорю, что он хороший, но он искренний сам с собой, он делает то, что он хочет.
– Трилогия Моцарт – Да Понте позади. Какие ваши следующие шаги? Есть ли для вас оперные циклы, столь же интересные, как этот? Может, вагнеровское "Кольцо"?
– Я должен сделать цикл, который состоит из опер: Rappresentatione di Anima, et di Corpo Эмилио де Кавальери, "Тристан и Изольда" Вагнера, "Воццек" Альбана Берга. Я должен объединить их, эти произведения существуют в едином пространстве. Есть разные пространства, которые мы ощущаем: там есть свет, определенная гравитация, похожая атмосфера, другие чувства, параллельные физическим чувствам.
– Вы являетесь одним из немногих художественных руководителей оперных театров, заинтересованных в создании и продвижении новой академической музыки. В прошлом году вы привозили оперу "Носферату" Дмитрия Курляндского. Какие проекты готовите сейчас?
– Первое, самое важное для меня событие – "Тристия" Филиппа Херсанта, выдающегося современного французского композитора поколения после Оливье Мессиана, которых объединяет то , что они становятся проводниками невероятной небесной формации. Мы собрали стихотворения из тюрем Франции и России. В них мысли о свободе и свете. Там есть и лирика Мандельштама... А пишет Херсант духовную музыку. Такие инструменты как дудук, гармоника, аккордеон или виолончель будут сопровождать эту мистерию. Ставит "Тристию" Dimitris Papaioannou, знаменитый греческий хореограф и маг мистификации сценического образа. Мне интересен духовный ритуальный театр – такого плана, как "Королева индейцев" Перселла, и роль воскресения как главного события для человечества. "Тристия" – произведение, где слепые люди рассказывают человечеству о свете, мертвые молят живых оценить свои жизни, когда хаос молит жизнь оценить ее существование. И в конце слышны буддистские колокола, и этот плач становится светлым, происходит сияющее воскресение. Очень важный проект для меня. Еще у нас в планах опера "Свадьба" композитора Анны Соколович, которую ставит Антон Адасинский , "НеМаяковский" Алексея Сюмака, два скрипичных концерта – Сергея Невского и Алексея Сюмака (его концерт будет поставлен как театральный перформанс, сценическая версия, посвященная Cantos Эзры Паунда). Готовим оперу с Теодоросом Терзопулосом – этот проект связан с дионисийскими мистериями. Для Дягилевского фестиваля выпустим Le Grand Macabre Дьёрдя Лигети.
– Вы как-то говорили, что Le Grand Macabre невозможно выпустить вне системы stagione…
– Посмотрим, может это удастся сделать с декорациями… Ту постановку с гигантской куклой делала как раз Валентина Карраско, которая поставила нашего Don Giovanni. Я хочу задействовать Барбару Ханниган. Она моя хорошая подруга. Впервые приехала в Россию со мной, была в Перми, когда мы записывали диск Рамо. Мы хотели делать на бис The Mysteries of the Macabre, но очень сложно было исполнять эту вещь на исторических инструментах. Еще из проектов – "Травиата". Боб Уилсон ставит ее в Перми. То есть в приоритете мистериальный театр, который дает свет надежды и любви человечеству. Надо делать что-то подлинное с чистыми намерениями.
