Собянин: в Москве начинается подготовка к новому отопительному сезону[html][/html]
17 марта традиционно отмечается День святого Патрика. В этом году празднование состоялось чуть раньше, в выходные. О том, как наживаются на ирландской культуре, мы уже писали. В этот раз мы пообщались с человеком, отвечающим за все эти развеселые ирландские мотивы. Александр Анистратов – мастер волынок, создающий их настоящие, корневые версии.
Александр Анистратов рассказал нам, как кельтская музыка пришла в Россию, почему она стала популярнее русской народной, и о том, как на самом деле проводятся ирландские джем-сейшены.
История столичных кельтов
"Поначалу у нас с кельтской культурой было плохо – была старинная музыка, включавшая ренессанс, барокко, романтизм и классицизм. Были барочные коллективы, как, например, Hortus Musicus в Эстонии. Пик кельтской музыки в столице пришелся на конец 1990-х – начало 2000-х годов. Тогда вся кельтская тема была новой, считалась очень крутой и я сам ходил практически на все концерты. Тогда их было гораздо меньше, чем сейчас, но играли музыканты однозначно лучше. Был настоящий кураж и драйв.
На мой взгляд, именно Лазерсон (Владимир Лазерсон – M24.ru) сильно повлиял на становление в Москве кельтской культуры – он делал первые дни святого Патрика. Надо помнить, что День святого Патрика – это день смерти святого Патрика, крестителя Ирландии, а не его день рождения. Я всегда иронизирую, что, с одной стороны, святой Патрик – это покровитель Ирландии, знаковая фигура, а с другой стороны, люди празднуют его смерть, просто мало кто об этом задумывается. День святого Патрика – такой праздник, который разошелся по всему миру и должен был рано или поздно попасть и к нам. У нас как раз закончился совок – и понеслось.
Сейчас появилось много музыкантов, играющих кельтскую музыку, которые как рыбы в воде. Техничность возросла в разы, но при этом музыкальность ушла. По Москве ходят профессоры ирландской и шотландской музыки, иногда даже едут в одном вагоне метро с тобой, а ты и не знаешь (смеется)".
Фото: M24.ru/Владимир Яроцкий
Русская народная
"Почему у нас не было так с народной русской музыкой? Народники в России были всегда, в этом-то и беда. Они относятся к народной музыке как к... народной музыке, как к чему-то несерьезному – с улюлюканьем, гиканьем, цыганами, балалайками. Их сознание абсолютно по-другому устроено, нежели в Ирландии, или в Шотландии, или даже в Штатах, где нет отрыва от других направлений.
Была алхимия, где не было разделения на физику, химию, философию, биологию. Потом пришли люди, которые создают комитеты, – обычно это те, кому нечего делать - и начали разграничивать музыку на народную, старинную, эстрадную, классическую. И все как поросята в узких коридорчиках: их пустили – и они будут идти вперед, даже не подозревая, что творится рядом с ними.
Когда ты попадаешь в Ирландию, понимаешь, что в том же пабе, где сейчас играют эти обычные уличные виртуозы, может легко сейшенить хоть сам Боно. Эти люди всегда занимались музыкой. И неважно, что это – джаз или фолк. Поэтому-то там все направления настолько круты. Там нет той зашоренности, что была и до сих пор есть у нас.
Ну и все ирландское – очень офигительное, тут мне даже не с чем сравнить. Ирландцы говорят, что все люди делятся на два типа: ирландцев и тех, кто хочет быть похожим на них. Это очень древняя культура, друидизм, все дела. Это мудрые люди, которые не растеряли свою мудрость. Ты можешь болтать с тем же ирландским фермером обо всем – они такие житейские философы".
Фото: M24.ru/Владимир Яроцкий
Истоки катаклизма народников
"Истоки горького катаклизма в народной русской музыке, который мы наблюдаем, можно искать долго. Во-первых, у нас вообще мало интересующихся чем бы то ни было людей, я даже не говорю про музыку. Большинству людей просто пофигу. Тем более что любовь к хорошей инструментальной музыке долго культивируется. Конечно, люди слушали в свое время "Голос Америки" и The Beatles, даже когда они были запрещены. Тот же Лазерсон обладает гигантской аудиотекой, он фанат винила. Его даже забирали в кутузку, когда еще на Мещанской продавали винил "на костях". Называлось это "на костях", потому что пластинки выкладывались на рентгеновских снимках.
Изначально все было подпольно, потом стало все разрешено, но, пока раскачаешь это болото, одна кочечка появилась – зацвела "клюква ирландская". И она до сих пор есть. Но никакой экспансии в ближайшее время ожидать не стоит. Кстати, все эти парады святого Патрика делал Лужков, тогда и улицы перекрывали, а сейчас парада как такового нет. Есть энтузиасты, но они были всегда. Кроме того, сейчас уже всех забирают с этого парада Патрика с ОМОНом. Последние виденные мною фотографии – как они тащат разрисованного в зелено-бело-оранжевый человека".
Фото: M24.ru/Владимир Яроцкий
Ирландские тусовки
"Если говорить о кельтских, ирландских тусовках, всегда существовало такое фолковое место, как "Вермель", клуб на Раушской набережной. Я зарекся там играть, потому что у них оборудование не менялось за десять лет ни разу.
Там каждый второй вторник проходят джем-сейшены, но я не люблю наши джемы. Во-первых, это снобизм оголтелых энтузиастов, то есть там не приемлют никого нового. Если ты начинающий музыкант, значит должен играть у параши. Абсолютно зоновские законы, причем с самого зарождения клуба. Стоит стол, за которым сидят мэтры, а на сцене сидит бугор.
Место до сих пор существует, но то ли мир стал более пустым... Многие взрослеют, кого-то жизнь пережевывает. Трудно остаться умным и красивым с самого детства до старости. Лазерсон сейчас тоже не очень много играет, хотя и мест стало в десятки раз меньше, чем было даже пять или 10 лет назад.
Я свой последний концерт сыграл на Святого Патрика два года назад в Питере. Но если говорить о сейшенах, то исключительно об ирландских. Это вообще нечто. Там есть фишка, которой нет и не может быть здесь: во время сейшена происходит всамделишная передача традиций и всей крутизны от дедков, которым уже за 60. Играть могут все, даже молодые люди, которым по 18 лет. Преемственность и иерархия имеет место, но старшие угощают молодых пивом, а не наоборот. И, если тебе предлагают пинту пива, ты не должен отказываться, у них такое не принято. Джем-сейшн там – это мощный социальный институт, воспитывающий подрастающее поколение.
В Европе я больше на фестивали езжу и в музеи, потому что очень много инструментов хранится в музейных коллекциях. Там тебе с удовольствием дают мерить инструмент и играть можно. Если люди видят, что ты музыкант, тут же директор музея с тобой начинает дуэтом играть, а потом ты идешь в запасники, где открывают все витрины. Ты говоришь: "Я хочу этот инструмент" – тут же этот инструмент достается директором. Однажды я провел целый день, играя на редких экспонатах".
"Вообще, на ирландской волынке я играю уже 14 лет. В один прекрасный день я очнулся на сцене: впереди – огромная ревущая толпа, а у меня в руках волынка. Конечно, у этого есть своя предыстория.
Мне довольно просто далось мастерство создания волынок. Я с детства изучал историю искусств, лепил с двух лет, потом закончил СХШ, потом – "Глазуновку", ювелирное и литейное дело. Учась в академии, я начал серьезно заниматься музыкой. И на стыке всех этих занятий появилось уже дело. Это та же скульптура, только связанная с музыкой. Искусство представляет собой единое целое. Живопись, рисунок или графика, скульптура, музыка, архитектура едины. Леонардо да Винчи абсолютно не стеснялся заниматься всем, и мы знаем, чем это закончилось.
В первый раз выступал в шесть лет, на сцене Дома культуры комсомольца и школьника, на станции "Красный Строитель" в Чертаново, где я все детство провел. Я играл на блок-флейте, потому что просто дома был инструмент. Он до сих пор хранится, как у Скруджа Макдака был первый цент под куполом. Моя преподавательница была крутым музыкантом, но не лучшим преподавателем. Не все могут преподавать, это часто бывает и у музыкантов, и у художников, и просто у людей, которые заняты делом всей жизни, – такая мизантропия. Я немножко позанимался на флейте, год, наверное, один раз выступил и после этого сломал ее, репетируя дома. Просто бросил об пол, и на этом мое обучение закончилось.
Позднее, когда я учился в Академии живописи, ваяния и зодчества – по профессии я скульптор, случайно попал на концерт: мама подарила мне билет на выступление Владимира Лазерсона в ЦДХ, это был 1998 год. В 2001 году я уже с Владимиром играл в Доме, и в ЦДХ, и еще много где. В итоге он стал на долгие годы моим учителем, наставником и другом.
Так вот, это была группа Лазерсона Si Mhor ("Жители холмов"). Выступление мне не понравилось, у меня даже голова разболелась ужасно. Видимо, я подсознательно пошел от противного и через год купил себе первую волынку. Инструмент был незавершенный, это была галисийская гайта, и мне приходилось постоянно ее настраивать. Я приложил очень много сил и средств, чтобы просто на нем играть. Думаю, именно это и помогло мне определиться с призванием".
Фото: M24.ru/Владимир Яроцкий
Первые работы
"Я начал делать волынки с себя самого. Сначала научился хорошо делать трости, и у меня уже начали заказывать трости другие волынщики, потом начал делать себе же мешки. Я всегда говорю начинающим волынщикам, что им нельзя быть только волынщиком или музыкантом, потому что волынщик должен быть немножко мастером. Можно и как с современными машинами, просто обращаться в сервис. Но я всегда пугаю людей тем, что им придется каждый раз приходить к мастеру и платить ему деньги. А мастер – я. Люди сразу прислушиваются, пытаются понять, как устроена волынка.
У меня был исконно русский вариант "сделай сам" – доработать кувалдой, а потом напильником. Это была работа одного мастера из Питера. В Москве же в то время, да и сейчас, был Павел Степанов, народник, большинству известный игрой на волынке на Арбате. У него она такая мохнатая, "мамонтовая". Паша уже тогда делал волынки из оранжевых кислородных подушек, обшитых мехом. Я как-то на него наткнулся, и он чуть было не продал мне подобную вещь, но я вовремя опомнился. Позднее ко мне приходило много людей с такими агрегатами.
Этого мастера мне посоветовал Владимир Лазерсон, так как сам хотел заказать у него гайту (галиссийская волынка – M24.ru), но, проявив житейскую мудрость и посмотрев на мою волынку, он не стал ее заказывать. Забегая вперед, гайту он так никогда ни у кого не заказал.
Он играет на трех разных шотландских волынках: small pipe, border и highland. Еще он играет на беню – это самая высокая, самая маленькая из всех волынок, бретонская. Редкой пронзительности. Хочешь услышать самый противный звук в мире – это то, что тебе надо.
Помогает ли мне умение играть на волынке? Конечно! Но при этом я знаю много струнных мастеров, которые вообще не умеют играть, но великолепно настраивают инструменты. В любом случае мастеру всегда нужен музыкант, который бы проверял его инструменты.
"Трудно сказать, сколько времени уходит на создание волынки. Многие же мастера используют много сверхсовременных устройств, как программируемые станки. На них можно выточить весь наружный дизайн за пару часов. После этого можно заполировать дерево и продавать инструмент. Я не считаю, что в данный момент это мой путь. У меня некоторые инструменты могут делаться года три. Но это, конечно, не инструмент, которого ждет человек.
Для некоторых людей очень легко делаются инструменты. Но все зависит от вдохновения. Тут нет такого, что ты просто от звонка до звонка точишь один инструмент. Обычно у меня в работе пять инструментов. Во-первых, вся древесина лежит очень долго до того, как я беру брусок, чтобы из него что-то сделать. Но даже после того, как человек заказал инструмент, сначала напиливаются заготовки. Они протачиваются снаружи, торцуются (отрезаются торцы) и просверливаются. Просверливаются сначала пилотные отверстия, которые меньше самого маленького отверстия. И весь этот просверленный сет ложится в специальный ящик минимум на пару месяцев. Дерево должно отдохнуть в таком состоянии.
У меня есть некоторые бруски конца 80-х годов спила. Чем дольше древесина хранится и сушится в спиленном состоянии, тем лучше для итогового звучания, для того, как инструмент будет реагировать на влагу, сухость и сколько он проживет в дальнейшем.
Это может быть любое дерево, но закон всех музыкальных духовых инструментов заключается в том, что чем ближе дерево по своим свойствам к камню – и по весу, и по твердости, тем лучше для звука.
Когда я делал первую волынку, не использовал ничего мягче, чем самшит. А самшит – это древесина, которая тонет в воде.
Что касается декоративных частей, то это может быть мамонтовая кость либо рог буйвола. Обычно это игра на контрасте: если темное дерево, то декоративные вставки светлые, и наоборот".
Фотогалерея
Мастерская
"Я всегда делаю не один инструмент, потому что ни в коем случае нельзя зацикливаться на чем-то одном. Иначе с большой вероятностью ты запорешь работу. В этой мастерской не очень много места. Раньше у меня была мастерская в Сокольниках – 125 метров, а теперь она помещается на пяти. Я называю это мастерской револьверного типа: поворачиваешься вокруг своей оси – и ты уже у другого станка, а раньше у меня ноги уставали ходить между станками.
Что касается доделанных деталей, как показывает практика, очень часто на них падают тяжелые недоделанные детали. И, когда ты много работаешь, не замечаешь, что было пять минут назад. Заходишь на следующий день в мастерскую и понимаешь, что несколько культурных слоев покрыли те предметы и инструменты, которые ты использовал в течение всего дня, и приходится откапывать их в прямом смысле слова".
Фотогалерея
Мечты
"Это не то чтобы мечта, мечтаю я абсолютно о других вещах. Но если бы больше людей играло на волынках, тем больше людей понимали бы музыку. Что есть волыночная музыка, что такое хороший инструмент, как он должен звучать, как нужно правильно извлекать звук. Только когда есть большой бэкграунд, может появиться новый Paddy Keenan".
Дмитрий Кокоулин, Владимир Яроцкий
