Композитор Антон Батагов: "На самые важные вещи никогда не хватает секунды"

Фото предоставлено пресс-службой

23 мая в Санкт-Петербурге, в музее "Эрарта" и 9 июня в Московском Доме музыки пройдут премьерные исполнения рок-кантаты композитора и пианиста Антона Батагова "Тот, кто ушел туда", написанной на древние буддийские тексты.

Батагов известен с конца 1980-х годов, сначала – как блестящий и очень небанальный пианист, затем – как пропагандист новой музыки, преимущественно минимализма, как автор собственных сочинений. Он был художественным директором фестиваля "Альтернатива". На рубеже 1990-х – 2000-х годов он отказался от публичных концертов, сконцентрировавшись на студийных записях, масштабной работе в кино и на телевидении, создал ряд произведений, соединяющих классические буддийские тексты с практикой современного сочинительства и исполнения. Помимо музыки, Батагов занимался переводами с английского текстов наставлений выдающихся тибетских лам XX века. В 2009 году вернулся к концертной практике, в том числе и к публичному исполнению собственных сочинений.

Накануне премьеры корреспондент m24.ru встретился с композитором.

– Я очень хорошо помню, как ты вдруг перестал исполнять публично даже свою музыку. Но вот уже несколько лет ты много выступаешь. Как ты вернулся к исполнительству?

– В свое время – это был 1997-й – я думал, что никогда в жизни играть концерты не буду. Сам жанр, когда человек выходит и играет что-то для сидящих в зале людей, казался мне тогда совершенно исчерпанным. Но потом я понял, что, когда ты что-то планируешь, происходит совсем не то, что ты планируешь, а то, что по закрытым от тебя причинам должно произойти. И вот этот период закончился, и я понял, что правильным действием будет не сидеть в студии, а выйти к публике. Я это сделал. И стал пытаться чувствовать, что делать дальше. Сначала стал выступать не в Москве, а осенью 2013 года вернулся и в Москву. Каждый год появляюсь в Перми на Дягилевском фестивале, в Петербурге... С огромным удовольствием съездил в Екатеринбург на фестиваль "Евразия", который заказал мне вещь для оркестра и рояля – в общем, есть прекрасные места, и организаторы, и публика... В самых разных местах земного шара люди хотят слушать музыку живьем, и правильно делают.

– Но ты же ведешь себя не как традиционный концертирующий пианист.

– Естественно. То, что люди хотят слушать живую музыку, не значит, что нужно их вести шаблонным путем. Понятно, есть множество людей, которые снова и снова хотят слушать Концерт Чайковского и другие "обязательные" произведения, но есть множество других, которые могут и не являться профессиональными меломанами, но от музыки они ждут некоего переживания, личного опыта. Это очень активная и очень важная аудитория. Я выхожу именно к ним, играя то, что они не ожидают услышать или, напротив, знакомую им вещь, но в необычном контексте или в необычной комбинации. Мне кажется, именно такие концерты и имеют смысл – концерт как нечто нужное и тем, кто на сцене, и тем, кто в зале.

– Есть еще один момент: на твоих концертах люди сидят везде, в том числе и на сцене. В традиционной схеме, где профанное отделено от сакрального сценой, это невозможно.

– Дело происходит в филармоническом зале. Мы могли бы делать это в более привычном для современного искусства помещении, в здании бывшего завода, например, и там все эти подушки на полу выглядели бы более ожидаемо. Но в том и штука, что мы находимся в зале с прекрасной, отстроенной классической акустикой, но при этом – нигде: в темноте, кроме крошечных лампочек на рояле, ничего нет, и люди, которые входят в зал, в этом свете видят, что одновременно с ними на полу и на сцене рассаживаются десятки людей. И они сразу попадают в неформальное, расслабленное пространство, но звучит в нем все, как должно звучать в студийно-концертном качестве. То есть здесь соединяются те вещи, которые по идее соединяться не могут.

– Вот тут и пора спросить о принципах формирования твоих программ, в которых произведения разного времени и разной стилистики соединяются самым необычным, непривычным образом.

– А разве это принципы? Я просто предлагаю другой способ соединения вещей в единое целое. А после того, как я играю программу, в которой есть, допустим, Шопен, Дебюсси, Григ, объявляю, что следующий концерт – это рок-кантата, и тут все принципы летят со всех подпорок. Переход границ перестает быть переходом, потому что границ никаких нету! Когда я играю на бис после Шопена одну из композиций с альбома The Dark Side Of The Moon — понятно, что тут уже нет смысла задавать вопрос "как вы могли себе такое позволить"...

– За это время ты выпустил пять альбомов на лейбле Fancy Music.

– Сергей Красин создал этот лейбл для того, чтобы выпускать современную русскую музыку, а не старинную английскую и немецкую. Но так вышло, что с моей подачи эта музыка стала современной и совершенно русской. Музыка Иоганна Пахельбеля и Уильяма Берда стала фактом сегодняшней российской музыкальной жизни! Из пяти моих альбомов два содержат не мою музыку, но мне самому трудно сказать, где грань между музыкой Иоганна Пахельбеля или Уильяма Берда и моим вторжением в нее.

[html][/html]
Видео: Youtube/пользователь: Anton Batagov

Понимаешь, в те времена предполагалось, что любой человек, севший играть, умеет импровизировать, на это и указания в нотном тексте есть, что я отчасти и делаю. Эти два альбома для меня не менее важны, чем мои авторские альбомы. А что касается моих вещей... Про "Письма Сергея Рахманинова" я уже и так много говорил. Альбом Post Production – это вещи, которые я когда-то писал для кино и ТВ и которые я хотел бы сыграть вживую на рояле. Я сделал фортепианные версии, из которых и составлен альбом, и в таком варианте они совершенно не требует знания тех телепередач и фильмов, где они звучали... И мне очень, конечно, важен альбом I Fear No More. Он был написан для Государственного Академического Симфонического Оркестра имени Евгения Федоровича Светланова под управлением Владимира Юровского и записан с участием Сергея "Гребстеля" Калачева, барабанщика Владимира Жарко, скрипачки Аси Соршневой и неожиданного вокалиста Саши Коренкова на тексты Джона Донна. Это первый раз в моей практике, когда издается концертная запись, но тем не менее она звучит достойно в звукорежиссерском смысле. Вообще такие вещи происходят вопреки всему, и я очень рад, что концерт тот был зафиксирован.

– Фраза, ставшая названием ("Я больше не боюсь"), может ли считаться неким программным заявлением?

– Очень, конечно, соблазнительно сказать эти слова от первого лица. Но они возвращают нас к другим словам, которыми назван альбом с музыкой Пахельбеля: Alle Menschen Mussen Sterben, то есть "всяк должен умереть". Ведь речь же про это, хотим мы того или нет! Вся наша жизнь – это способ либо убежать от смыслов этой фразы, либо открыться для нее и начать с ней работать. Так вот, слова Донна говорят о том, что человек ощутил главную задачу своей жизни в том, чтобы не декларативно, а на самом деле почувствовать: все, чего можно бояться – вещи иллюзорные. Каждый к этому может прийти со своей стороны: с буддийской, или, как Донн, со стороны христианского мистицизма..

– Теперь о новинке, о ближайшей твоей премьере, о рок-кантате "Тот, кто ушел туда". Ты в ней легализуешь слово "рок", ставшее уже давно архаичным даже как термин.

– Согласен. Конечно, это декларация отчасти, но в академическом мире до сих пор существует деление на высокое и низкое, на "можно" и "нельзя"... Новую вещь я мог бы назвать просто "кантатой", поскольку у современной музыки нет необходимости в дефиниции; в конце концов "Эйнштейн на пляже" Филипа Гласса, к примеру, - вообще никакая не опера, хоть и считается оперой. Можно было обойтись без подзаголовка, но я подумал, что кантаты, возникшие, кажется в XVII веке, представляющие собой музыку для певца, хора (или вокального ансамбля) и оркестра, писались на канонические христианские тексты, а моя написана на древние буддийские тексты, так что все соответствует жанру. А что касается слова "рок"… Для меня наличие таких инструментов, как барабаны, бас-гитара и другие электронные приспособления, связаны с тем, что рок – это пласт музыкальной истории, для меня очень ценный, и несущий в себе важную энергию, настоящую и ни с чем другим не сравнимую. Это часть моей жизни, которая проявляется и в том, как я играю на рояле, решил эту часть опыта таким словом обозначить.

[html][/html]
Видео: Youtube/Пользователь: Anton Batagov

– Состав участников, насколько я понимаю, отчасти совпадает с составом, сыгравшим и записавшим I Fear No More?

–​ Да: Гребстель, Володя Жарко, Ася Соршнева... Петь – и иногда говорить, и играть иногда на гитаре будет Александр Маноцков.

–​ Композитор?

– Да, из всех ныне живущих здесь композиторов он ни с кем не сравним в стилистической широте и свободе. Мы все замкнуты в чем-то, а он – абсолютный гражданин мира в этом отношении. Он всюду дома, во всех типах музыки. И еще у него свой исполнительский тип взаимоотношений с музыкой. Я очень рад, что он согласился участвовать. Еще будет ансамбль N'Caged, я в прошлом сезоне с ними работал и в нынешнем тоже. Совершенно уникальные люди. Они поют и играют на струнных инструментах. Там есть Николай Скачков; он – скрипач, композитор, написал потрясающую вещь, которую мы как раз в апреле играли, а тут он будет звукорежиссером. Сергей Полтавский – альтист и электронщик, совершенно неземные певцы под руководством Арины Зверевой, и другие… Это музыканты нового типа: каждый из них существует и как солист, и как ансамблист классический, и, например, еще и как преподаватель, но они существуют вне жанров и вне комплексов.

– В документальном фильме Олеси Буряченко "После Баха" группу композиторов – Владимира Мартынова, тебя, Павла Карманова, Сергея Загния – обозначили как русских минималистов, тем самым как бы зафиксировав факт существования существования этого явления. Как ты к нему относишься?

–​ Он снимался в 2009-м, вышел в 2010-м. Я его недавно пересмотрел, он мне по-прежнему нравится, а на самого себя смотреть, честно говоря, стыдно. Единственный там органичный человек – Сережа Загний. Он всегда такой, впрочем. Он говорит, валяя дурака, с видом профессора, читающего лекцию – говорит действительно глубокие, тонкие, точные вещи. А мы все, остальные, все время жалуемся! Говорим о прошлом, или о временах, которые никогда не наступят, а хотелось бы... Производим впечатление людей, которые сами не знают, что им нужно. Но это очень здорово, потому что зафиксировано в момент, который для каждого уже в прошлом. Посмотреть на себя в таком, очень правдивом изображении, думаю, всем полезно.

– Когда-то ты мне говорил, что твоя любимая рок-группа – Yes. Я тут решил изучить сольное творчество ее бывшего клавишника Рика Уэйкмана последних лет и пришел в ужас – это по большей части какой-то жуткий замес из нью-эйджа и усредненной "музыки для релаксации и концентрации"...

–​ Ну вот чего-чего, а музыки для релаксации в моей кантате точно нет. Кстати, пример Уэйкмана – это тоже важный показатель. Вот почему кто-то остается человеком без возраста, без комплексов, без мании величия, без самомнения гипертрофированного – а кто-то просто повторяет массовые штампы с важным видом? Кому-то дано, кому-то нет. Главное – не стараться себе доказать, что ты – это вот то и вот это. Филипу Глассу 31 января исполнится 80 лет – у него младшему сыну 11 лет... Я с ним общаюсь, вместе играем иногда (в последний раз это было в Словакии летом, а в следующий раз будем в сентябре) – и это абсолютно молодой человек.

–​ Тебе самому, кстати, прошлой осенью исполнилось пятьдесят. Этот как бы рубежный возраст как-то сказался на тебе, заставил о чем-то задуматься?

–​ Я чувствую, что успеваю то, на что вообще тратить времени не надо, а то, что нужно, не успеваю вообще. Это не связано с музыкальными произведениями, с записями и концертами – есть важные вещи в жизни, которые нужно успеть. Я об этом думаю. Впрочем, я об этом думал и в двадцать пять лет. Может быть, то самое, что нужно успеть, занимает всего секунду, но на эту секунду у нас никогда не хватает времени! Это очень важный момент.

Артем Липатов