Архитектор Борис Пастернак – о том, с чего начинался парк Горького

Архитектор Борис Пастернак - о том, с чего начинался парк Горького

О том, как возник и развивался в 1920-30-е годы парк Горького и как болото превратилось сначала в сельскохозяйственную выставку, а затем в центральный парк культуры и отдыха, рассказал архитектор Борис Пастернак.

То, о чем мы сегодня поговорим, – это некая заявка. Вы сами увидите по ходу изложения, что эта тема содержит такие ответвления, которыми мы бы могли заниматься совместно или которые могли бы стать предметом интереса кого-то еще, специалиста в этой сфере, поскольку я являюсь главным архитектором центра историко-строительных исследований и всю жизнь занимался такой спецификой – историей архитектуры и охраной памятников. Но в своей работе мы сталкиваемся с замечательными судьбами людей, событиями, в какой-то степени повлиявшими на изменение города и самой атмосферы в городе. И хочется их рассмотреть более глубоко и не только и не столько в историко-архитектурном контексте.

В этом смысле сегодняшняя тема, которой мы занимаемся, но до конца еще не завершили, - это история территории, московской территории, которая, казалось бы, расположена в центре города, прямо на Садовом кольце. И когда мы проезжаем или проходим сегодня, особенно когда возродился парк Горького и там огромное количество народу, в воскресенье не проедешь на автомобиле, проходят выставки посвященные парку Горького, издаются книжки, будет еще интерес. В общем, он как-то сконцентрировал некие такие городские события, одновременно являясь, я бы сказал, в какой-то степени пиар-акцией. Но на сегодняшний день мы задаемся вопросом, что если вот это место сегодня так интересно и разнообразно выглядит, то как оно выглядело раньше. И это очень правильный вопрос.

И вот та сельскохозяйственная выставка, о которой мы будем говорить, которая здесь располагалась в 23-м году, – она как Атлантида, которая всплыла после 80 лет забвения. С этим смыкается еще одна интересная проблематика, связанная с тем, что вот такой помпезный советский стиль стал модным. И наш такой специфический рефлекс - "рожденный в СССР", воспринятый с первой ложкой холодной манной каши, - уходит в прошлое. Эстетика отслаивается в этике. Мы уже не рассматриваем, не даем этической оценки тем событиям, которые тогда происходили. Рассматриваем их с культурологической и эстетической точки зрения. Это всем нравится, вот эти символы, помпезное роскошное оформление и затхлый дух советского застоя - он как-то выветривается, и новое поколение рвется сдуть пыль с эстетики социализма, ее идеологический налет. Оно рвется открыть вот это потускневшее, но мы все прошли это и знаем, чем это обернулось на предыдущем витке истории.

Поэтому история парка Горького обретает дополнительный интерес, ведь если так выглядел рай советского человека, то интересно знать, с чего это все начиналось и кто это придумал. Я вкратце скажу, что до того, как здесь был парк Горького и появилась первая сельскохозяйственная выставка, территория эта находилась в полном запустении. Здесь были болота, огороды, один цех, который потом был реконструирован и стал сегодня зданием администрации. Остальное – это была заброшенная территория. Это тоже интересный парадокс, потому что, казалось бы, Калужское шоссе, Ленинский проспект, городские усадьбы, Нескучный сад, первая городская больница, мещанское училище, и здесь вот такой подол, оказавшийся вне городской жизни. И мы можем судить о характере территории хотя бы по частотности ее изображений и того, как часто она попадает в фотоаппарат.

Скажу так: однажды в объектив попал дважды реконструированный с тех пор павильон завода Бромлей. Да и то фотография была сделана в связи с наводнением 1908 года, потому что от павильона тогда торчала только одна крыша. То есть это была вообще зона затопления. А вот такие замечательные виды с Крымского моста, которые мы так любим и ценим, бережем и переживаем, когда они застраиваются и исчезают, - они тогда в аппарат фотографа вообще не попадали. Это говорит о том, что место появилось на карте города только к 30-м годам.

Вы знаете, городская структура – как игра в пятнашки. Она находится все время в движении, приобретает некую стабильность, и дальше эта картина меняется, пока вновь не примет более законченное состояние. Рядом располагался старый Крымский мост. Как вы знаете, он был металлический, как такая труба. А выше по холму шли площади с Садового кольца: круглая Калужская и овальная Серпуховская. И вот только в 22-м году эта территория оказалась в поле зрения городских властей. С точки зрения градостроительной организации на этой территории, выставки, безусловно, являются важным и существенным элементом, потому что до этого была Политехническая выставка 1872 года, которая проходила на площадях вокруг Кремля, в Манеже, в Александровском саду и даже вдоль набережной. И Всероссийская художественно-промышленная выставка на Катынском поле в 1882 году. Но, как мы знаем из европейского опыта, европейские столицы научились извлекать долговременную пользу из вот таких выставочных проектов, потому что оставались павильоны. Так, остались Эйфелева башня, дворец Трокадеро в Париже. И вот это влияние конца XIX-начала XX веков, мне кажется, для прогрессивных архитектурных сил старой такой закалки послужило поводом, почему они выбрали вот эту заброшенную территорию. Хотя они рассматривали Анненковскую рощу и опять же Катынское поле, и Воробьевы горы. Но эта территория была наиболее в центре, и те планировочные замыслы, которые мы сегодня называем "новой Москвой 20-х годов" предусматривали организацию здесь зеленого клина от Воробьевых гор в центр Москвы.

Сейчас эту идею пытаются реанимировать, хотя очень много застроенной территории испорчено. Вот оперируют теми же понятиями "зеленых клиньев". С точки зрения организационной это происходило очень смешно, потому что архитекторы старой гвардии ездили с новыми советскими начальниками, главным из которых являлся Михаил Иванович Калинин. И однажды, придя в Манеж (там был правительственный гараж), чтобы сесть в автомобиль и объезжать эти площадки, они застали Михаила Ивановича с напильником в руках, потому что он как бывший токарь Миусского трамвайного парка не хотел терять квалификацию. Когда, значит, Калинин с Буденным обходили будущее место парка Горького с комарами, с болотистой территорией, Михаил Иванович подтрунивал над Буденным, который отмахивался от комаров, говорил: "Ну что – с белогвардейцами легче было воевать?" Вот такие сохраняет история моменты поиска этой территорий, выбора места для выставки уже в новой социалистической Москве, которая себя позиционировала как развивающийся город на основе передовых градостроительных идей.

Здесь, конечно, следует сказать о том времени, когда это делалось, потому что Первая мировая война, разруха, Гражданская война, голод. И не до выставок, да. Вот НЭП, но здесь возник такой внутренний конфликт. Потому что за все эти годы власть, которая узурпировала, в том числе от имени крестьянских масс, управление страной, практически ничего не сделала за этот период, кроме возможности разграбления усадеб и "Декрета о земле". Одновременно за это время Россия, бывшая житницей Европы перед Первой мировой войной, скатилась до уровня такого архаичного египетского производства. На основе примерно таких же принципов уже делалась и сама выставка. Было согнано какое-то неимоверное количество народа. Все это было сделано из дерева. Предполагалось, что после павильоны будут разобраны. Из них будут сделаны дома для рабочих в округе. В один момент возникла угроза срыва сроков, потому что плотники, которые были свезены со всей страны, должны были уходить в деревню. И специально для них был издан Декрет о льготах по сельхозналогу. Но на этом фоне, на фоне неэффективности новой экономической политики в отношении сельского хозяйства, эта выставка стала элементом в цепочке пиар-акций, которые предпринимались высшим руководством по части имитации того, что что-то делается для крестьянства. То есть, если вы слышите и читаете в газетах, что там где-то свиньи по энное количество центнеров, то неурожай и недород в твоей родной деревне воспринимается иначе. Если какое-то неимоверное количество губернских выставочных комитетов везет дома, которые потом собираются на этой территории, такая этнографическая компонента, гусей, продукты животноводства, то создается ощущение, что в этом плане все благополучно. В этой же связи и на выставке был организован иностранный отдел, потому что, конечно, эта пиар-акция была направлена и на внешний мир: нет у нас никакого голода, вот оно – изобилие – представлено вам во всех аспектах.

Первое решение об организации выставки было принято в 21-м году. Она планировалась в 22-м году, но это было вообще неприлично, потому что голод в Поволжье еще в это время свирепствовал. В 23-м году это было уже признано крайне актуальным, и были предприняты государственные и прочие организационные меры, чтобы провести такую выставку осенью 23-го года в Москве.
Выставка совпала с очень существенным изменением событий. Ее все готовили, а после оказалось, что тот эффект или какой-то политический капитал, который планировался, она никому не принесла, потому что 22-й и 23-й годы – это время, когда у Ленина было уже 3 инфаркта и, хотя это была его персональная идея, принимать в этом активного участия он уже не мог. И в этой связи формировались некие очень любопытные мифы, о которых мы поговорим дальше. Но, так сказать, после первого инфаркта он уже забыл, как пользуются зубной щеткой, поэтому его интерес к выставке – он, скорее, был имитационным.

Вот мы видим плакаты, вот мы видим, как подведена была железная дорога прямо на территорию выставочного комплекса через Титов проезд и Малую Калужскую улицу. Вот это сцены голода. А вот это - в каком состоянии находился вождь мирового пролетариата в то время, когда выставка готовилась. В этой связи, как вы знаете (наверное, некоторые знают это лучше меня), борьба за власть выразилась в том, что сформировался некий такой теневой триумвират со Сталиным, Каменевым и Зиновьевым, который старательно оттирал Троцкого от его полных прав наследовать трон вслед за Лениным. Сам Троцкий в этой ситуации повел себя своеобразно, не проявив никакого интереса к той бешеной популярности, которая у него в этот момент была. Михаил Афанасьевич Булгаков, которому был заказан пропагандистский очерк для газеты "Накануне", издававшейся в Берлине, "Золотистый город", он как раз описывает павильоны Всероссийской сельскохозяйственной выставки и все время пишет "Троцкий", "Троцкий", "Троцкий", "костяной", "гуашевый", "гипсовый", "всякий: черный, белый" и так далее. То есть мы знаем эти фотографии, где число портретов Троцкого соизмеримо с ленинским. Но оказалось так, что извлекать политические дивиденды из этой выставки было некому. И произошло такое смещение уровня. И этим занимались Калинин, о котором мы говорили, Луначарский и Красин. Там Красин писал своей жене, которая всю жизнь жила в Англии, и он ее не привозил в Россию, что он, открывая выставку, не знал, что говорить. И тут вспомнил, как у нас в Сибири зовут пароходы с той стороны реки. И заорал благим матом. И, в общем, получилось хорошо, как пишут по газетам.

Луначарский – ну, он такая палочка-выручалочка, прекраснодушный говорун для любых событий – его высылали, и он там произносил речи. Была газета, там издавалась, называлась "Газета. Площадь. Отдельный павильон". В общем, это называлось все словом "смычка". Сейчас оно звучит для нас уже немного странно, но тогда шел разговор о смычке крестьянства и рабочего класса. Там есть какая-то ленинская цитата, которая была выложена цветами в центральной части парадной площади. Все было направлено на эту смычку. Центральная площадь: портрет Ленина там был, сделанный цветами. Такой ветряк, который не от хорошей жизни получался, потому что там должна была стоять скульптура трактора, окружаемого врагами. Вот это торжества открытия выставки, массы народа. Вот это тоже разные уголки пространства. Полемический плакат, отражающий события смычки. Здесь в разных углах разные, в том числе и похабные шутки приводятся. Но тут отражена и этнографическая составляющая. Там были самоеды, шаманы. Одновременно авангардистский павильон "Известий". Существовал гайд-парк, который вызывал скепсис у властей, что, мол, люди не берегут свое время, а все впустую болтают. И вот нэпманы, которые бродят в котелках и в сочетании со свиным навозом. Вот это произвело сильное впечатление, в том числе и на Михаила Афанасьевича Булгакова, который как этнограф описывал яства, людей, зарисовки этого своего недельного или несколькодневного пребывания в парке Горького, то есть на этой выставке. И мы знаем по отзывам мемуаристов, насколько это вызвало широкий отклик в газете "Гудок", в которой он служил и где начальство его ценило, ему всячески помогало, носилось с ним. Но тут даже завхоз, который в нем не чаял души, был фраппирован, когда Михаил Афанасьевич принес счета из ресторанов с сельскохозяйственной выставки, потому что они были очень дорогие и на 2 персоны. И на вопрос "почему они на 2 персоны?" Михаил Афанасьевич отвечал (это стало крылатой фразой в "Гудке"), что он без дам в рестораны не ходит.

Значит, выставка пользовалась огромной популярностью у посетителей. И за 2 месяца ее посетило почти полтора миллиона человек. Важным элементом также было то, что для архитекторов это стало такой "ярмаркой невест". Понимаете, это тоже интересный аспект, потому что с того же 13-го или 15-го года у них уже архитектурная практика сильно уменьшилась. И время Первой мировой войны - тоже практически отсутствие стройки, и первые годы после революции. То есть суммарно это составляет почти 10 лет. Это первое. Второе – конечно, эти архитекторы старой закалки с бородками клинышком, в бабочках и галошах воспринимались как "спецы". И поэтому к ним было настороженное отношение. Вот существовала такая масса архитекторов, в которую входили Шехтель, Жолтовский, Щусев, Фомин. Все функционировавшие в это время великие русские и советские архитекторы. Но одновременно еще выросла молодая поросль из проектных институтов, только закончившая свое обучение. Среди них - Мельников, Голосов. То есть это был смотр архитектурных сил. И это очень интересно, потому что они ожидали, как это всегда делает архитектурное сообщество, такого подмигивания или причмокивания власти, что вот это ей нравится. И все сразу начинают делать таким образом.

Поэтому они представили широкий спектр своих работ, идей. И в какой-то степени даже конкурировали друг с другом за внимание властей. А так получилось, что мы не знаем, кроме мелкого мещанского уюта, эстетических пристрастий Ленина и верхушки советской власти. Было непонятно, нравится или не нравится авангардистская эстетика Левого фронта и футуризма, надо с ней заигрывать или не надо. И здесь каждый вел свою игру. Жолтовский выступил в такой палитре построек по упрощенной пролетарской классике. Авангардисты, как, например, Голосов с его знаменитым павильоном Дальнего Востока, – это замечательная и крайне интересная постройка. Вот это павильон "Известий" Гладкова, Мухина и Экстер. Вот это Мельниковский, "Махорка". Вот это арка Жолтовского. Щусев построил кустарный павильон: сначала он его нарисовал в таком рационализме, скажем так. А дальше он переработал его в стиле Казанского вокзала. Использовал свое проверенное оружие, которым он завоевал расположение предшествующей власти. Думал, что эта эстетика тоже будет воспринята как генеральная линия. Но в этот раз он не угадал. Но зато следующая его работа, которой был Мавзолей Ленина, – это было 100% попадание в яблочко. То есть разные люди вырабатывали свое понимание и представление о том, что нужно власти. У Жолтовского есть даже воспоминание о его единственной встрече с Лениным, на которой никто не знает, что говорилось, но такая фраза там у него фигурирует: "Главное, чтоб не было мещанства".

Вот они все и упражнялись в том, что же такое "немещанство", как они себе представляют. И в этом плане выставка была достаточно разнохарактерная. Некоторым она казалась крайне не эффектной и несовременной. Более политически взвешенным она представлялась смотром архитектурных сил – об этом говорили Щусев и Гинзбург. Но крайне интересны не только вот эта стилистическая попытка понять, в какую сторону дует ветер, но одновременно и новые взаимоотношения заказчиков и исполнителей. Поскольку был создан главный выставочный комитет, и туда вошли достаточно молодые люди. Вот, например, в нижнем ряду такой Исаак Коростошевский. Вот он, крайний нижний справа. Бывший матрос. Но мы потом поговорим о его дальнейшей судьбе. Понятное дело - молодой необразованный человек в кожаной тужурке. И он находился в дискуссии со знаменитой художницей Александрой Экстер, которая еще до революции прославилась. Или вот Невинский, тоже художник-оформитель. И они находились в полемике. Он им не отвечал на письма, не платил гонорары. Они собирали собрания. И, например, на одном из собраний 30 июня в связи с оформлением вот этого павильона полеводства и лесоводства, они заслушали и рассмотрели работы Экстер и Невинского и делают замечания. Под пунктом "в" они пишут: "Изменить рисунок суслика". Вот вы видите этих сусликов. Вот они здесь представлены. Это, кстати, о составе материального пласта. Мы знаем об этой выставке практически все. Или дальше – это вообще достойно уже другой эпохи. В пункте "г" говорится: "Дать более живое изображение пня". И вот такое там было про фон – "пожелтить фон" вот за этими растительными аппаратами. Но вообще, живопись носила авангардистский характер. Вот там есть сверху Якуловская роспись. И вот движимая начальственными окриками более натуралистическая живопись старых известных художников. Хотя там были совершенно фантастической красоты вещи. Мы знаем, что были записаны все фронтоны павильона машиностроения. Но неудивительно, что после этого, когда Экстер, уже будучи знаменитой в мировом масштабе художницей, в 24-м году поехала оформлять советский павильон в Италию, она не вернулась. На опыте общения с новыми начальниками она поняла примерно свои перспективы.

Архитектурные силы не имели такой свободы. Хотя Жолтовский все время жаловался на погоду, пока они проектировали выставку, и тоже уехал в 24-м году в Италию, но потом все-таки вернулся. И когда почувствовал, что линия уже изменилась и с классической архитектурой будет все хорошо, - он вернулся и занял подобающее ему место. Но в этом плане очень интересна такая любовь-дружба-ревность между Щусевым и Жолтовским. Щусев - крайне энергичный организатор. Он был главным архитектором выставки. То, что было сделано под его руководством в плане количества чертежей, скорости строительства, поисков каких-то интересных решений, – это вообще фантастично в докомпьютерную эпоху. Жолтовский же был автором генерального плана самой идеи, сценария перемещения по партеру, главной площади, павильонов, которые мы с вами видели. Вот это его арка, башни вот такие на площади. Внутри этих павильонов активно использовалась скульптура. Центральный павильон поддерживали конёнковские кариатиды. Все известные скульпторы сделали работы для этого. В павильоне "Текстильщик" тоже была конёнковская статуя. Вот эта конфигурация центральной площади, центрального павильона.

Это павильон машиностроения Жолтовского. Единственный железобетонный и единственный сохранившийся до сегодняшнего дня в виде такой удручающей руины. У него был внутренний двор, и он сделан в форме шестеренки, если смотреть сверху. Хотя это упрощенная классика. Вот эти фронтоны – это все плоскость авангардистской живописи.

Шехтель делал павильон Туркестана. Вот это строительство кустарного павильона, о котором я рассказывал, - Щусева. Вот он так выглядел с башней. Вот еще такие интересные постройки с деревянными арочными конструкциями. И большое количество этнических павильонов. Вот павильон Крыма, сделанный Гинзбургом. Вот - Киргизии Фомина. Но часть архитекторов находилась под влиянием Жолтовского, а часть были адептами Щусева. И мы знаем, что Щусев, например, сохранял некоторые чертежи Жолтовского этого времени. Своим ученикам он говорил, что эти чертежи как раз очень такие … ну мы их тоже знаем, к сожалению, они здесь не приведены, там такие буколики, статуи, вазоны, какая-то висящая зелень. То есть, конечно, это была буржуазная эстетика, которая просто сходила с карандаша этих архитекторов, они друг над другом подтрунивали, хотели использовать это как некие аргументы в дальнейшем, если понадобится, в споре за первые места. И, в общем-то, их дружба, соперничество на всем протяжении XX века развивались очень интересно. Это отдельная тема, потому что там были и взлеты, и падения Щусева, связанные с гостиницей "Москва", и со снятием с поста ректора архитектурного института, и замещение его (там они менялись Жолтовским). Но одновременно, кроме этого, было еще огромное количество национальных павильонов. Здесь вот армянский, украинский, еврейский, других трестов: мучного, сахарного. И существовало еще такое (то, о чем мы говорили) – привезенные дома. Вот это чертежи, как их перед разборкой обмеряли для того, чтобы собрать. И дома были заселены соответствующими народностями, которые там присутствовали. Все это делалось для одной цели – для того, чтобы показать архаичность существовавшей жизни и предложить крестьянам ее новый образ. Вот это представлялось в постройках такого характера. В доме крестьянина кстати, были первый раз использованы Ленинский уголок и Ленинская комната. Все, что потом пришло в каждую воинскую часть, оно вот из этого неказистого домика и произросло.

Были выпущены конфеты, марки. Все это длилось достаточно недолго - на протяжении 3 месяцев. И существуют апокрифы, будто Ленин все это время тоже интересовался, что ему отправляли арбузы из каких-то деревень, мед. Он спрашивал и посылал управляющего Горок перенимать передовой опыт на сельскохозяйственной выставке.

Мы знаем, что 19 октября (я сейчас уточню по бумажке) он был в Москве – приезжал. Тогда была сделана эта съемка во дворе Кремля (судя по всему, это делал Дзига Вертов). Он ходил там по пустому залу совнаркома, взял 3 книжки из своей библиотеки. И известно, что (эта дата запечатлена на мемориальной доске) в 3 часа выехал из Кремля в сторону сельскохозяйственной выставки. И начался дождь. И машина уже в 4 часа уехала в Горки. Это постсоветская хроника. Но в советских газетах было написано, что он приезжал, что он потрогал машины, что он улыбался, что он поговорил с посетителями, хотя в этот день как раз никого не было – это был выходной. И главным апологетом этого был такой Георгий Иванович Лебедев. Он был первым директором потом парка Горького. А в выставочном комитете он занимал титул комиссара, генерального секретаря.

Выставочный комитет, конечно, тоже очень интересное явление. Мы о нем поговорим попозже. Вот этот вот человек в кожанке – он публиковал статьи в "Правде", описывая первую сельскохозяйственную выставку. И вот эти апокрифические сведения принадлежат его перу. Он считается участником становления советской власти в Якутии. Ну и был расстрелян в 37-м году. До этого он побыл какое-то время первым директором парка Горького (когда он уже стал парком Горького, с 28 года). А Бетти Глан, о которой мы поговорим попозже, была его заместительницей. Но наибольший интерес представляют другие члены главного выставочного комитета. Это Михаил Шефлер – вот он, верхний слева. Он был председателем этого комитета. И Абрам Брагин – справа. Он был генеральным директором. Шефлер был в какой-то степени связан с Наркомземом, потому что он был членом коллегии Наркомзема и до этого председателем какого-то сельскохозяйственного банка. На червонце 22-го года есть его подпись. До этого у него была гораздо менее вегетарианская деятельность. Он был председателем Московского городского продовольственного комитета и организатором работы реквизиционных отрядов. И в этой области, наверное, как следует и продвинулся.

Все они потом стали делегатами съезда победителей, были в Центральной контрольной комиссии, и вот так они как-то дружно шли по жизни, вот эти члены выставочного комитета. Но про Шефлера мы знаем, что потом он стал ректором Тимирязевской академии. Здесь он даже помогал двум студентам арестованным, за них заступался и говорил, что они сыновья хороших профессоров Тимирязевского института и их надо отпустить на поруки, а на суд они придут под мое поручительство. Такие знакомые сюжеты.

Абрам Брагин – он считается публицистом и общественным деятелем. Хотя он окончил юридический факультет Киевского университета, но был сельскохозяйственник-практик. Одна из его идей, как раз тоже 23-го года, заключалась в том, что он обратился к советскому правительству с проектом перевода (вот такое замечательное слово, которое я первый раз узнал) пайперизированного еврейского местечкового населения на южные земли в целях создания земледельческого центра. Пайперизированные – это просто обнищавшие. То есть он хотел обнищавшие местечковые массы переселить на юг России и создать там некую колониальную структуру для того, чтобы эти народы привыкали к сельскому хозяйству. Ну, мы знаем, что эти идеи были использованы, но совсем не в южную сторону. И Биробиджан – это мне кажется, продолжение этих идей, но осуществленных уже несколько в другом ключе.

Интересно, что основа этого выставочного комитета, продвигаясь по партийной лестнице, встретилась в 36-м году на организации следующей сельскохозяйственной выставки уже в Останкино, то есть так называемого ВДНХ. И на свою голову в эту компанию попал такой известный архитектор Олтаржевский. Он в 24-м году уехал в Америку. Там осваивал опыт строительства небоскребов. А вот в 36 году, когда вернулся, не мог найти себе достойной работы. А на этой выставке на Нескучном саду он был заместителем Щусева, поэтому полностью знал процесс и был высококвалифицированным специалистом, он вот туда попал главным архитектором.

И вдруг в 36-м году вот этот самый Коростошевский, про которого мы крайне мало знаем, - мы знаем только, что после Октябрьского переворота некоему матросу Коростошевскому (он заведовал радиостанциями в Петрограде на флоте – но мы не знаем, тот ли это или не тот, и, в общем, следы его теряются, и я рассчитываю, что если кому-то из вас будет интересно, то мы про них узнаем подробней), ну, в общем, на этом собрании Коростошевский встает и говорит Олтаржевскому, что он пособник буржуазии, что он пытается протащить уже в Останкино эти павильоны в виде коробок для ботинок и коробок для конфет. А тут нужна уже совершенно другая архитектура. Ну, в общем, понес по полной его. После чего они сорвали сроки какие-то там фантастические открытия ВДНХ. Был сменен состав выставочного комитета. И потом, конечно, они все сели, и Олтаржевский тоже. Но все-таки если этих партийных деятелей расстреляли в 37 году, то Олтаржевский попал в ГУЛаг и был главным архитектором Воркуты и вернулся и еще что-то делал уже в советское время. Но неудивительно, что его фотографии существуют только в гимназическом мундире и уже таким глубоким стариком. Он издал книжку про высотные здания и, в общем, в профессиональной области он, безусловно, очень известен. Но вот такая драматическая судьба, которая затронула не очень многих архитекторов.

Здесь есть другой пласт людей, фамилии которых возникают в связи с сельскохозяйственной выставкой. Это фамилии таких энтузиастов этнографической культуры. Вот, например, был такой замечательный крымский татарин, который занимался формированием экспозиции в павильоне Крыма. Это все были такие народники еще дореволюционного периода. Там ссыльные поляки в таджикском павильоне. Вот такой ссыльный поляк, который зарисовал и стал таким бытописателем во время ссылки уже во 2 поколении этой культуры, он занимался оформлением. Один замечательный человек занимался укомплектованием павильона Украины, до этого раскопал какие-то замечательные документы Тараса Шевченко и стоял у истоков возвращения его имени в культурный обиход. Ну, понятное дело, что деятели этой когорты, которых еще при царизме называли националистами, подвергались преследованию. Все они умерли в районе 37-38-го годов.

Когда выставка закончилась, началась именно та жизнь парка Горького, которую мы знаем лучше и которая дошла до нас тоже в измененной оболочке. Вот эта жизнь парка Горького, снятая американским фотографом в 31-м году. Павильоны еще все прежние, но наглядная агитация и оформление уже начали меняться. Какие-то павильоны разбирались, какие-то новые строились. Эти фотографии интересны тем, что тогда еще не существовало цветной фотографии, и это все раскрашено. Поэтому верить, что эти дети все были в розовых платьях, мы с вами не будем.

Здесь уже структура этой территории в 30-40-е годы. Сначала главным архитектором парка был Мельников, потом Лисицкий. Лисицкий перестроил кустарный павильон в дом администрации. Потом его тоже от этого отстранили, потому что у него были слишком авангардные идеи. И этим занимался архитектор бразильского происхождения Дакоста. Мы тоже про него ничего не знаем, но вторым директором парка Горького являлась Бетти Глан, ее порекомендовал Жолтовский. Сама Бетти Глан была, конечно, крайне интересной и экстравагантной дамой. Благодаря ей парк Горького стал такой, я бы сказал, визитной карточной или рекламой советского образа жизни для деятелей Запада. Если они, левые деятели, приезжая в Москву, еще в чем-то сомневались, то после визита в парк Горького у них последние иллюзии отпадали, и они становились верными адептами. Там были и Герберт Уэллс, и Бернард Шоу, и Ромен Роллан, и Луи Арагон. Например, Герберт Уэллс написал в "Книге благодарных гостей": "Когда я умру для капитализма и воскресну снова для советской системы, я хотел бы, чтобы мое пробуждение состоялось только и именно в парке культуры и отдыха". Директрису он называл (ну это вы знаете – это стало уже слоганом и применяется уже не только к ней) "директором фабрики счастливых людей". Значит, Ромен Роллан уже после своего 70-летия пишет Бетти Глан, что "лучшего подарка, чем пионерский галстук, который ему повязали в парке Горького, он не получал". Вот примерно в таком жанре они проводили время. Это понятно, потому что Бетти Глан – она была из богатой киевской семьи. Она такая достаточно авантюристическая дама. Принимала участие в гражданской войне. Потом работала в ревкоме, потом – стенографисткой у Луначарского в политотделе 14-й армии. И так она перебралась в Москву. Служила в Наркомпросе. Была сотрудницей аппарата Коминтерна. И стала женой генерального секретаря компартии Югославии Милана Горкича, который был расстрелян в 37-м году по доносу будущего маршала Тито. Понятное дело, что после того, как ее муж был арестован, она тоже была обвинена в троцкизме, провела 17 лет в ГУЛаге и вернулась в 54-м году. И благодаря заступничеству Тихона Хренникова она смогла приехать в Москву и пошла на работу в Союз композиторов. Дальше работала в ВТО, опубликовала воспоминания и умерла в 1992 году. То есть это уже совсем близкая хронология.

Интересно, что одним из людей, которых вспоминает Бетти Глан, был Никита Сергеевич Хрущев, которого сложно назвать (учитывая его работу и на Украине и в Московском горкоме партии), сентиментальным по отношению к людям, которые сидели. Но в своих мемуарах он вспоминает именно о том, что когда должен был обходить тюрьмы в 37-м году вместе с представителями НКВД, чтобы свидетельствовать, что там очень все хорошо и соблюдаются все права и правила, как раз в одной из камер он застал Бетти Глан. И он говорит, что это была ужасная картина (это через 40 лет, да), что она была полуголая, потому что была жарища. И она, конечно, набросилась на него, потому что они были давно знакомы, с тем, что она честный человек, "какой же я враг народа" и так далее. И такое традиционное, что ГПУшники хихикали ей в лицо: "Они все так говорят, Никита Сергеевич, не слушайте их". Вот такая зарисовочка. Несмотря на это, в своей книжке про "праздник, который всегда с нами", она ни о каких таких своих злоключениях не вспоминает, а только анализирует свой опыт массовой работы и хочет будущему поколению передать навыки по организации торжеств, культурных праздников и так далее. Конечно, она была очень своеобразная, видно, что это такое поле энергетики, в которое попадали те деятели. Знала европейские языки. Хрущев тоже говорит, что он ее не встречал не только в парке Горького, но и на дипломатических раутах, потому что ее всегда приглашали как знающую этикет и знакомую с дипломатической деятельностью.

Вот так выглядел парк Горького уже в 30-50-е годы. Появился Зеленый театр, новые постройки. Ездил такой аэроэкспресс (вот там, к сожалению, плохо видно на крайней фотографии, монорельс подвешен. К нему был прикреплен вагончик, который вращался по кругу, где был раньше пруд.). Вот это "РотФронт", туристы, байдарочники, каток, которым мы пользуемся. Вот из двух зданий, которые сохранились до нашего времени, одно – это здание администрации. Это тоже такая интересная история, что здание администрации, когда был конструктивизм, оно выглядело совершенно по-другому. Оно выглядело как Казанский вокзал. Когда сам парк Горького уже выглядел сталинской роскошью, здание администрации выглядело как конструктивизм. В первоначальных проектах Жолтовского его хотели снести, потому что оно мешало вот этой эспланаде. Его сохранили только потому, что не хватало экспозиционных площадей. В 45-м году его тоже хотели снести, потому что на этом месте разворачивалась выставка трофейного оружия, и там стояли самолеты, пушки, взятые во время войны, искорёженные. И Щусев на его месте проектировал совершенно такую монументальную со сферами красивую постройку. Но вот по скудости средств вновь не удалось. И когда строился мост архитектора Власова, безусловно, тоже это не предусматривало сохранение этого здания, потому что оно торчит из-под моста таким обрубком. Там есть такие случайные фасады мест, где уже давно разрушены пристройки, а на сегодняшний день ничего нет. Но надо просто добавить, что во время войны в него попала бомба, и часть, которую занимал раньше звуковой кинотеатр, она с тех пор не использована. То есть сейчас, до сих пор, на части здания нет крыши. Еще с тех пор. И только вот сейчас придумывают разные какие-то варианты как ее вернуть на место и заполнить эти пустоты. Это одна постройка.

И вторая постройка – это павильон "Шестигранник". Это тоже эффектное зрелище, римские руины. Но вот это второй свидетель ушедшей эпохи. То есть территория, парка Горького и сельскохозяйственной выставки – она как морской пляж, где песчаные замки на протяжении всего 20 века смывались, появлялись новые, потом снова смывались. И одновременно тот импульс, тот дух места, который появился здесь в 20-х годах, все равно живет на этой территории и делает ее такой бешено популярной и привлекает к ней внимание и людей нового поколения. И его история настолько многообразна и интересна, что, понимая и осознавая все драматические перипетии 20 века, смотришь на нее уже немного другими глазами. И это все собирается вместе в некий сгусток, в хронологические границы которого попала наша жизнь, жизнь наших родителей и наших детей. Ну вот, если позволите, я здесь прервусь. Если у вас будут какие-то вопросы – я с удовольствием отвечу.

Есть ли какие-то вопросы или комментарии?

- Экскурсовод Лариса Маслова. Ну, очень интересно. Спасибо большое. Вопрос вот такой: было ли понятие главного входа (вот сейчас есть такой парадный вход). Было ли на выставке? То есть находился ли он на том же самом месте? Это первый вопрос. И второй – вот метро, понятно, появилось позже. А был ли как-то специально транспорт организован для того, чтобы могли посещать люди выставку?

Значит, что касается транспорта. Ну, по Садовой ходил трамвай. И я забыл сказать, что между иностранным отделом, который находился там, где сейчас ЦДХ, и вот этой основной территорией был построен мост над трамвайными путями. Вот он здесь виден в правом углу. Это в районе лицея художественного. А то, что касается пространственной организации, – то это очень интересный вопрос. Как раз не было главного входа. Вот посмотрите, здесь вы попадали вот на такую площадку и дальше налево вы видели театр и аудиторию. И дальше налево была центральная площадь с аркой, павильонами и главным павильоном. Я сейчас покажу еще общую планировку (она у нас была за главным слайдом). То есть это принцип, заложенный Жолтовским. Вот вы видите циферка 1 – это вход, и дальше в сторону цифры 2 – такой узкий проход, где ты видел жизнь уже такую вот, с триумфальной аркой, со статуями, башнями. И дальше, только повернув голову направо, ты видел всю эспланаду партера. По первоначальному замыслу вот эта нижняя деревня тоже не предполагалась. Это было вынужденно: много хотелось всунуть в эту территорию. Но, может быть, это было насилием над посетителями. Но во время выставки это все существовало. И, конечно, тот масштаб форм, который занимает эта входная группа, ну, условно говоря, съедает половину главной площади. Видите, какое даже разное представление о масштабах. То есть в том месте, где у Жолтовского целый такой драматический сюжет с 3 площадями и разными пространствами – мы имеем 1 вот такой массивный …входную группу центричную, обращенную уже, обыгрывающую 1 тему эспланады и партера.

Спасибо. Есть еще вопросы или пожелания, комментарии?

- 22-й год – это уже Советский Союз. То есть республики вот как-то были представлены, или это было абстрактно широко, не по республикам?

Нет, безусловно. Я вот говорил и показывал, когда там павильоны союзных республик – армянские, грузинские – все они присутствовали. Некоторые были в таком поэтическом плане, не копируя формы. А некоторые были именно такой этнографической направленности. Это вот все в нижней части партера. Вот 15, 12. У них не было субординации, какого-то вот такого экспликационного принципа, который появляется в ВДНХ. Ну, ведь это было все-таки сельскохозяйственное. Поэтому даже партер – он использовался как поля посадок. Вот, например, вот был такой смешной аттракцион, когда была сделана карта СССР из разных трав разных цветов. И был такой специальный мост, по которому можно было подняться и посмотреть на это с более высоких точек. А какие-то были заняты под посевы чисто прикладные. Каждая республика имела вот такой небольшой огородик, чтоб именно представить себя не только как художественные промыслы и этнографические вот такие интересные вещи, но и как сельскохозяйственный регион. Дальше, ближе к пруду, шел раздел. Но есть еще интересное. Что самые большие павильоны принадлежали Центросоюзу, то есть тем кооперативным структурам, которые появились во время НЭПа. Я, к сожалению, не принес, это тоже очень интересно, как развивалась пространственная мысль Жолтовского. Вот чистота первоначального замысла. Она так уходила, уходила. И, возможно, что в какой-то степени мемуаристы где-то идеализируют то зрелище, когда описывают свои пространственные впечатления. Тоже интересная тема. Можно сделать такую объемную модель и перемещаться. Потому что странным образом сохранился очень большой архив. Но частный.

- Я как раз хотела спросить про архив и где хранятся все картинки. Ну, то есть понятно, что они даже, наверное, и публиковались где-то. Но где это все?

Ну, была выставка в павильоне "Гараж", и был каталог. И благодаря нам они вышли на это собрание. Дело в том, что это собрание хранится в частной коллекции, но исследуется, изучается. И поэтому я должен поблагодарить тех людей, которые позволили мне пользоваться этим в научных целях. Они готовят серию публикаций по отдельным павильонам. Но вот год или 2 года тому назад, когда открывался "Гараж" в парке Горького и был построен вот этот из картонных трубочек большой павильон, там была такая большая выставка, где большинство этих материалов было представлено в оригинале. Это фантастической красоты материалы. Кроме этого, есть синьки с чертежами. Нам как архитекторам все это крайне интересно. Потому что там есть какие-то узлы деревянных конструкций, потому что они все делали из одной доски. Поэтому эту ферму там надо было собрать. И там говорили: "Что-то у нас мост получился тяжело. А вот та ферма, которую я вам показывал, - ее все хвалят, а мост ругают". То есть очень все увлекательно.

- А как архив попал в частные руки? Это наследник кого-то?

Наследник архитектора Щусева, который был главным архитектором. Но он одновременно был еще директором музея архитектуры в другие годы, поэтому большая часть находится в музее архитектуры. Поэтому он, так сказать, разделен, но рабочие чертежи, какие-то чертежи Жолтовского остались в семье у Щусева.

- Можно 2 вопроса? Известно ли что-нибудь об экономике этой выставки? Платный ли был вход? Кому приносили доходы эти дорогущие рестораны? Вот экономика этого проекта – что можно сказать о ней?

Известно. Но только вы должны понимать, что даже за то время, что проходила выставка, деньги сменились несколько раз. Потому что это как раз то время, когда деньги считались триллионами и миллионами. Поэтому это надо как-то еще все интерполировать. Дело в том, что в известной степени это было на основе НЭПа, то есть эти ресторанные все истории – это были те самые какие-то привозные узбеки.

- То есть частный бизнес арендовал помещение на территории этой выставки?

Ну, если мы говорим про кооперацию, да, она также точно существовала в области кормления и так далее. Многие вещи были совершенно бесплатными. Там, например, летал самолет "Юнкерс", который садился. Акваплан. Мы знаем про каких-то японцев, над которыми смеется Булгаков, когда с мостика свалился один японец. Там про деньги не идет разговор. Но какие-то вещи, связанные с кормежкой, – все это было по демпинговым ценам. Это точно. Потому что вот это впечатление дешевизны и изобилия, и сытости – оно тоже было идеологической целью проводившихся мероприятий.

- А финансирование строительства национальных павильонов или павильонов-трестов падало на бюджеты соответствующих республик и трестов, или это централизованное финансирование, а они только проекты обеспечивали?

Нет. Там очень все было сложно. Дело в том, что, во-первых, конечно, механизмы принуждения. Вы сами понимаете, что весь этот лес привезти сюда… везли его в совершенно таком приказном порядке. Но они, например, предполагали, что этот несчастный профсоюз леса сам будет еще все строить. Этого не произошло. Были даны дотации, были даны некие деньги. Даже известно, что этим плотникам платили те деньги, которые они не могли в это время получить в деревне. Там известны эти цифры.

- И можно еще второй вопрос. Ну, понятно, что мы здесь видим начало той традиции, которая потом привела к ВДНХ. Но я, к стыду своему, пытаюсь вспомнить и не могу вспомнить, я не знаю параллельные западные традиции существования чисто сельскохозяйственных выставок. Ну, кроме там традиционных британских выставок цветов, например. Что известно о том, каким образом это соотносилось с западной практикой? Или это все изобреталось абсолютно с нуля?

Ну, я сказал в начале, что вот этот опыт всемирных выставок – он, безусловно, оказал влияние при выборе места, при выборе самого алгоритма. Да. Вот эта Парижская выставка. Например, в "Кинооправде" Дзиги Вертова – это тоже был 23-й год, когда умер Эйфель, и он проводит камеру через конструкцию Эйфелевой башни. И потом мы едем на трамвае через Крымский мост, через такую же ажурную сетку. То есть это прямая аналогия, что вот мы, новая социалистическая Москва, участвуем в таких замечательных начинаниях как всемирные выставки, но они у нас специфические…

- Да, это натяжка.

У Дзиги Вертова много натяжек. Это, я бы сказал, идеализация. Я бы сказал так. Но, значит, это связано и с местом, что это в центре города. И это связано с единством территории, потому что я в начале говорил, там, предположим, выставки конца XIX века в Москве и та же политехническая выставка и всероссийская. Это Ходынское поле, где далеко. И потом оно связано с Ходынкой. И вокруг Кремля вот была такая выставка 70-х годов XIX века, когда в Манеже, в Александровском саду такой "а-ля хрустальный павильон" перед Кремлем. Понимаете, она сельскохозяйственная, но, во-первых, она с иностранным отделом, и, во-вторых, она просто выставка, да? То есть тут, мне кажется, это была просто пиар-акция. То есть у нее идеологическая составляющая. Сравнить ее с регулярными сельскохозяйственными выставками где-нибудь в Британии, где показывают своих тяжеловозов и сравнивают, у кого более могучий. Или там выставка, где у кого помидор больше. Нельзя. Это первая демонстрация достижений советской власти на фоне НЭПа и некое заигрывание с крестьянством через механизмы пиара.

- То есть это рождение абсолютно оригинальной традиции?

Конечно. Я думаю, что она уникальна, как и все, что происходило потом. Когда вы спрашиваете про экономику, я тоже считаю, что экономический фактор в таких мероприятиях отходит на второй план. Скорее, это имитация экономики. В газетах все это описывается. На самом деле, это нормальная командная тоталитарная модель, не требующая таких вопросов про деньги.

- Ну, это такая экономика. А в западной прессе были отклики на эту выставку?

Вот я рассказывал. С помощью нашего пиаро - были. Если Булгаков на следующий день послал в Берлин, в "Накануне", и они сразу же опубликовали, – в общем, это неспроста. Нет, были. Конечно, Левадская писала хвалебные отклики, но было, конечно, ёрничество. Потому что только что весь мир знал про голодомор и голод, собирали деньги, посылали фотографии детей Поволжья. И прошло 2 сезона – и вы ждете, что эта земля уже начнет, так сказать, родить в таких количествах? Поэтому для своего времени, я считаю, это талантливая пиар-акция, но ее эффект был сообразным. Дурачков мало.

- Узконаправленным.

Да.

- А внутри страны были критические какие-то отклики, кроме восторженных?

Были. Да, вы правы. Даже тогда еще можно было шутить на эту тему. И в каком-то интервью одной из газет даже Щусев говорит, что "Как выставка архитектуры – это хорошо, но все-таки сельскохозяйственные методы не поднять". А в плане архитектурной была очень жесткой. Но тоже не здесь. Например, Лисицкий написал, там вот в кругу он сделал такой вот коллажик, где вырезал эти самые павильончики из путеводителя, и написал совершенно ёрнический такой комментарий, что "Это не раскопки Помпеи. Это первая выставка молодой советской власти". И дальше совершенно нелицеприятно говорит: "Сделано какими-то недоношенными наследниками Палладии и другими архитектурными импотентами". Вот так вот писал.

- Это он вот этот вот крайне суровый пролетарский классицизм заклеймил под Помпею?

Да, который мы воспринимаем на фоне того, что произошло позже, как такое достаточно скромное и стилистически выдержанное.

- Он достаточно тонко чувствовал.

- А кинохроники не сохранилось?

Сохранилось. Я, конечно, глупость сделал, что ее не принес. В музее архитектуры есть такой небольшой ролик, и вот есть две "Киноправды" Дзиги Вертова. Это еще интересно именно в его трактовке. Она достаточно своеобразна, потому что он ищет приметы индустриализации и не находит их. У него один какой-то паровой трактор он нашел, и вот эта железная дорога. Все. Что дальше – там колючая проволока у него вдоль Москвы-реки, потому что, вы понимаете, за время гражданской войны население Москвы уменьшилось в 2 раза. Люди возвращаются. Цены на стройматериалы такие, что все это строительство, любая доска являлась предметом интереса. Поэтому колючая проволока была даже в сторону Москвы-реки.

- Ну теперь понятно, почему у этого комплекса нет речного фасада.

Он предполагался в первых вариантах. А дальше он просто был застроен вот такой случайной чепухой. Нет, я думаю, что это на время строительства было такое. Вот военная здесь обстановка. Там пропуска, которые нанизывают на штык красноармейца. Вот это вот все пленило Вертова. Какие-то он делал диаграммы. Там какой-то у него рабочий такой с бородой приезжает. Жалко, я не принес. Я не думал, что я так быстро…

- Но река играла какую-то роль в этой выставке? Понятно, что набережной, естественно, не было благоустроенной. Но какой-то проход, проезд вдоль набережной был. Река была просто?

Ну, во-первых, не было набережной в современном понимании, кроме Пушкинской, да? Второе - как раз есть противопоставление, что вот наш берег – он уже современный, а вот этот Хамовническо-Фрунзенский – он деревенско-упаднический, и это два мира. В такой парадигме это противопоставлялось. И что вот мы их разберем, настроим домов для рабочих, мы разберем потом эти доски, и в том числе в Хамовниках.

- И действительно это было сделано?

Нет. Ну все-таки за это время необходимость в таком активном барачном строительстве … к 24-му году уже проектировались рабочие поселки. Нет, куда-то они пошли. Но такого, чтобы где-нибудь мы прочитали, что это построено из досок, взятых здесь, вот такого вторичного использования – слишком уж красивая идея, чтобы реализоваться.

- А какие-то элементы убранства, там резные скульптуры, панно – они были изъяты и сохранились? Или все это погибло вместе со всеми остальными павильонами?

Вот эти Коненковские…Да.

- Они были изъяты сознательно как ценность художественная?

Да.

- А панно декоративные? Вот суслики.

Панно – только эскизы. Нет. Я не знаю ни одного … Суслик канул. Ну, он очень…Вы представляете себе, как он выглядит в оригинале? Вот здесь у нас сегодня немножко светло и неплотно, но это очень эффектные там попадаются. Но они как раз уже в значительной части в западных коллекциях. То есть это даже уже…это пользовалось популярностью еще в ранние перестроечные годы. Ну, потому что это знаменитые художники: Экстер, Невинский, братья Стенберги. Но на выставке это все было. Когда было в "Гараже" - это присутствовало. Очень эффектные вещи.