Собянин: с начала года в Москве построен 21 социальный объект
Фото: ТАСС/ Валерий Шарифулин
В этом году у композитора Алексея Рыбникова два юбилея и несколько важных событий. К 35-летию записи оперы "Юнона и Авось" и 70-летию Рыбникова приурочены показы новой версии спектакля, поставленного силами театра под руководством самого композитора. Они состоятся 10 июня в "Крокус Сити Холле", а 17-го – в театре имени Евгения Вахтангова покажут "Звезду и смерть Хоакина Мурьеты". Накануне показа корреспондент М24.ru встретился с Алексеем Рыбниковым, чтобы расспросить его о событиях 35-летней давности и о сегодняшнем дне "Юноны и Авось".
– Алексей Львович, расскажите об истории оперы. Правда ли, что в основе был не текст Андрея Вознесенского, а ваша музыка?
– После испано-американского колорита "Хоакина Мурьеты" (рок-опера "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты", написанная Рыбниковым по мотивам драматической кантаты Пабло Неруды, премьера состоялась в театре имени Ленинского Комсомола в 1976 году. – Прим. ред.) мне стала очевидна необходимость сделать спектакль на российской основе. Я уже некоторое время работал с духовной музыкой, с православными текстами; некоторые мелодии были сочинены в духе русских романсов XIX века. Начались поиски сюжета, даже начиналась над чем-то работа; потом она прекращалась, потому что не шло, не срасталось. И потом поэт Андрей Вознесенский, придя в театр и посмотрев "Мурьету", предложил свою поэму "Авось!". Но даже после того, как мы ее прочитали, не было убежденности в том, что из нее может получиться спектакль. Это ведь не очень длинная поэма, с коротким сюжетом: вот российский посланник граф Резанов приплыл в Калифорнию, познакомился с дочерью губернатора, потом любовь, он уплыл, умер, она ждала его 35 лет – и все. Такой сюжет укладывается в несколько предложений; как из этого сделать большое произведение, было совершенно непонятно. И тогда невероятным образом вдруг возникла идея о том, что нужен портрет нашего современника. Нужно вложить наши мысли в уста исторического героя – наши боли, смятения, ужасы перед действительностью – и наш протест против этого! И все пошло! Сюжет не развивался, но было много внутренних диалогов главного героя и минимум внешних событий. Фактически мы решили как под микроскопом показать внутренний мир человека. Таких сюжетов, честно вам скажу, в театральной драматургии практически нет. Они статичны, они не развиваются, там нет событий – но есть события, происходящие внутри души человека. Конечно, без музыки сделать это невозможно – но если вписать в рамки музыкальные, то тогда невольно все действия подчиняются симфонической форме. Да, это был эксперимент во всех отношениях, рождался он медленно и мучительно, но зато, когда все было решено, работа пошла очень быстро.
Фото: предоставлено пресс-службой театра Алексея Рыбникова
– Как возникла идея о том, чтобы параллельно создавались и спектакль, и студийная запись? Чем она была продиктована – опытом "Хоакина" или иными соображениями?
– Все совсем наоборот. "Хоакин" был изначально театральным спектаклем, и только когда он уже год шел на сцене, возникла идея сделать двойной альбом. Начали записывать с актерами "Ленкома" – ничего не получилось: на записи их голоса не звучали, без сцены это не работало, нужны были актеры и певцы, чьи голоса создавали бы образы без визуального ряда. И они нашлись: Жанна Рождественская, Геннадий Трофимов, Феликс Иванов – в общем, работа над диском началась только через год после спектакля. С "Юноной и Авось" была совсем другая история. Было написано произведение, и оно "зависло": больше года не принималось решения об его постановке. Я с этим смириться никак не мог...
Фото: предоставлено пресс-службой театра Алексея Рыбникова
– А на каком уровне должно было приниматься такое решение?
– На уровне руководства театра. Марк Захаров никак не мог решиться его поставить. И я, не получая никаких сигналов о продвижении постановки, был в отчаянии. Тогда моя хорошая знакомая Евгения Лозинская, редактор фирмы "Мелодия", прослушав "Юнону" в моем исполнении под рояль, сказала, что на свой страх и риск берется осуществить эту запись. Если бы мы знали, что через полтора года опера будет поставлена, была бы совсем другая история. Но у меня уже была уверенность в обратном – я думал, что мое произведение никогда не увидит свет! Мы сделали запись, было первое прослушивание, премьера, можно сказать, в церкви Покрова на Филях, был худсовет "Мелодии", который, конечно, запись эту зарубил. Это случилось 10 декабря 1980 года.
– С какой мотивировкой худсовет запретил выпускать оперу?
– Ну как? Идеологическая диверсия! Религиозные песнопения! Кроме этого, электроника, элементы рок-музыки – короче говоря, абсолютный криминал. Да еще и сюжет непонятно какой, – либретто к моменту записи сильно отличалось от поэмы Вознесеского. Я эту историю подробно описал в книге, которая только что вышла из печати (автобиография Рыбникова "Коридор для слонов" вышла в издательстве "Эксмо". – Прим.ред.) Потом в течение полугода происходили разнообразные закулисные истории на уровне наших спецорганов, Политбюро ЦК КПСС – чего там только не было! И все-таки дали нам спектакль поставить. Весной начали работать, а в июле была премьера в "Ленкоме".
Фото: предоставлено пресс-службой театра Алексея Рыбникова
– То есть в итоге все закончилось благополучно?
– Не для всех: "Мелодия" уволила редактора записи, Евгению Лозинскую. Причем формально она была совершенно чиста: ведь она была только литературным редактором, а текст поэмы был не просто издан – напечатан в сборнике, удостоенном Государственной премии! Но мы прекрасно понимали, что риск был, и риск высокий, и она совершенно сознательно, я бы сказал, героически шла на этот подвиг, зная, чем рискует.
– Каковы были дальнейшие приключения записи? Спектакль ведь уже вышел?
– Теперь завис альбом. Прошло два года с театральной премьеры, а диск так и не выходил. Но тут вмешался Тихон Николаевич Хренников, потом меня поддержал Родион Константинович Щедрин, они писали письма в разные инстанции, и решено было наконец пластинку выпустить. Спектакль стал уже известен, театр отправлялся на гастроли в Париж, английское телевидение его снимало – глупо было не выпустить пластинку, на которой государство могло бы заработать деньги! И в 1983-м вышел этот двойной диск.
Фото: предоставлено пресс-службой театра Алексея Рыбникова
– И "Хоакин", и "Юнона" стали культовыми произведениями, особенно среди молодежи, ведь это был шаг навстречу рок-музыке, безумно популярной и в то же время запрещенной. С тех пор все изменилось, но до сих пор существует ряд теорий о том, что рок вообще несовместим с русской мелодикой. Что вы можете об этом сказать? Как вам удавалось сочетать русский мелос с рок-ритмикой?
– Понимаете, музыка должна соответствовать мелодике языка, иначе получается неестественное пение, произношение слов. Есть определенные законы сочетания слова и музыки; они имеют отношение и к опере, и к року, к эстрадной песне – в каком бы жанре это сочетание не происходило. Музыка должна быть соответственным образом написана, а ведь часто бывает, что снимается калька с западного рока, который построен на мелодике английского языка, и туда впихивают русские слова – и это катастрофа. На русском языке нужно уметь писать рок-тексты, тут секрета никакого нет. А вот сочетание симфонизма и рок-музыки... Знаете, часто можно увидеть рок в сочетании с симфоническим оркестром, таких примеров сколько угодно, и это неинтересно. Но сплетение законов симфонической музыки – а они ведь очень строги, и существуют уже веками! – с тембрами и стилистикой рок-музыки... вот это является настоящим сплавом, а не искусственным соединением. В 1970-е симфо-рок был моим любимым направлением в рок-музыке, я с удовольствием слушал такую музыку и ею занимался. Стиль этот был тогда очень плодотворным, но сейчас, конечно, я бы за такое не взялся. Утратил интерес.
Фото: из личного архива Алексея Рыбникова
– Кого из западных музыкантов вы могли бы назвать среди тех, кто вызывал у вас в ту пору интерес?
– Мне нравилась сложная музыка. Emerson, Lake & Palmer, Machavishnu Orchestra, у Pink Floyd очень интересные были композиции, очень нравился Алан Парсон.. Они шли по пути создания из рок-структур настоящих, глубоких музыкальных произведений. Эта линия, к сожалению, не получила развития, рок-музыка ушла в руки людей, мягко говоря, не с консерваторским образованием...
– Для меня и моих ровесников ваши спектакли и диски были в одном синонимическом ряду со знаменитыми рок-операми — с Jesus Christ Superstar, Tommy, Quadrophenia...
– Если бы можно сопоставить "Юнону и Авось" и другие рок-оперы, музыкальные критики всего мира не преминули бы это сделать и намекнуть, что, дескать, это сделано "по следам". Но ни в одной рецензии – а их были десятки и сотни во всем мире! – таких высказываний не содержала. Говорили: "Мусоргский и рок". Говорили: "традиции русской музыкальной культуры". С рок-операми вообще никто не сравнивал, потому что это совершенно разные планеты! То, что мы сделали, по музыке несопоставимо сложнее. Если можно найти в "Юноне" несколько простых мелодий, то они включены в очень сложно организованную музыкальную ткань. Кстати говоря, к юбилею мы сделали с моим театром новую, полную запись "Юноны” и “Авось". Была полная запись на "Мелодии" с Лозинской, была запись с актерами Ленкома – там отдельные номера – и сейчас новая полная запись, на современном уровне. И если сейчас это прослушать – это отдельная история. Во всяком случае, для меня очевидно, что тогда нами был найден свой, абсолютно оригинальный язык.
Фото: предоставлено пресс-службой театра Алексея Рыбникова
– "Юнону" вот уже много лет ставят по всей стране. Началось когда-то с "Поющих гитар", но, как выясняется, есть много постановок и в других городах...
– В начале 2000-х годов она была на первом месте по количеству постановок. На втором – "Лебединое озеро", кажется. Я точно знаю, что сейчас она идет в Минске, а последний запрос был из Одессы. Я ответил, что только "за" – потому что сейчас было бы очень актуально именно с одесской сцены услышать слова о том, что "мы вас умоляем о согласьи, без согласья смысла в жизни нет". О том, что пора кончать с распрями! Кстати говоря, Владимир Подгородинский, который ставил "Юнону" с "Поющими гитарами" там сейчас главный режиссер театра музкомедии, так что шансы, наверное, есть.
– Несколько слов о том, что же зрители увидят в "Крокус Сити Холле" 10 июня?
– Мы там уже показывали пару лет назад расширенную версию спектакля – с проекциями, декорациями, с 3D-моделированием видеоряда – ее и повторим. Это юбилейный показ, напоминаю, и юбилей не один: если 35 лет, возраст "Юноны", умножить на два, вы получите и мой личный юбилей. Полжизни назад все это происходило...
Фото: из личного архива Алексея Рыбникова
– Как вам кажется, изменилась ли "Юнона и Авось" за эти годы? Воспринимаются ли сейчас заложенные тогда вами смыслы?
– Да, я думал об этом. Когда она создавалась, было начало 1980-х – это эпоха жуткого застоя, идеологического зажима, репрессий. Нам тогда казалось, что пройдет время, и то, о чем мы пытались сказать, станет неактуальным. Однако в разные времена у одного и того же произведения высвечиваются разные грани, возникают иные акценты. Многие музыкально-драматические произведения, которые мы знаем, живут сотни лет и не покидают сцены – "Севильский цирюльник", "Дон Жуан", "Пиковая дама"... даже классические мюзиклы прошли проверку временем. Так что, я надеюсь, "Юнона" еще долго не сойдет с подмостков.
Алексей Певчев
