Новомосковские усадьбы: революция или разруха?

Вышел в свет путеводитель по усадьбам и музеям Новой Москвы

Два года назад территория Москвы увеличилась почти в два с половиной раза. С присоединением новых территорий в состав Москвы вошли не только парки, водоемы и поселения, но и старинные усадьбы. О самых интересных из них - в статье обозревателя M24.ru Алескея Байкова.

Прежде чем приступать к любым виртуальным экскурсиям, попробуем понять, чем на самом деле являлась русская дворянская усадьба.

Вплоть до ликвидации крепостного права Россия, формально говоря, оставалась феодальным государством. Что такое феодализм, мы как-то более или менее представляем себе по учебнику истории или, на худой конец, по сериалу "Игра престолов" и привычно ассоциируем этот термин с рыцарями и замками, но никак не с гусарскими эполетами и бальными платьями пушкинских дам.

Между тем самодержавие, которое являлось всего лишь одной из форм европейской абсолютной монархии, строилось вокруг того же стержневого принципа, что и феодальная государственность.

Политическая и военная власть в стране были сосредоточены в руках замкнутого сословия профессиональных воинов, а принадлежащие им земельные владения были теми самыми административными кирпичиками, из которых строилось все здание огромной империи. Понятно, что к началу расцвета классической русской усадьбы (конец XVIII – начало XIX века) все выступающие черты феодализма были безжалостно стесаны абсолютистским долотом – воинское сословие окончательно стало дворянством, вокруг усадеб перестали возводить крепостные стены и частоколы, отошли в прошлое или видоизменились вассально-сеньориальные отношения между самими дворянами.

"План города": Как реставрируют столичные усадьбы

Но все же именно дворянин по-прежнему собирал и платил налоги вместо отданных ему во владение душ, он же решал, кого из них отдать государству по рекрутскому набору, а кого сохранить в хозяйстве, он же судил их за мелкие провинности и продавал их как коз или куриц ради выгоды или для того, чтобы расплатиться с карточными долгами.

Таким образом, сама усадьба неизбежно должна была унаследовать главную функцию феодального поместья: быть своего рода прообразом столицы для дворянского государства в государстве, пусть даже и состоящего всего из двух-трех деревень. Господский дом – ее главное строение, всегда стремился по своей архитектуре подражать дворцам и возводился, как правило, на самом высоком пригорке, царя над крестьянскими избами и природным ландшафтом.

Не случайно расцвет усадебной культуры приходится на последнюю треть XVIII и начало XIX века, и именно в это время строится или перестраивается большинство подмосковных усадебных комплексов. Точка отсчета здесь – подписанный Петром III в 1762 году "Указ о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству", подтвержденный и дополненный затем Екатериной. Указ этот разрывал в клочки саму основу феодальной системы: обязанность дворянина – служить государству и государю за дарованный ему земельный надел. Само дворянское землевладение возникло из потребности обеспечивать сословие профессиональных воинов дорогостоящим оружием, доспехами и пригодными для боя лошадьми, а впоследствии стало своеобразной оплатой всей его службы. Но превративший Московское царство в европейскую империю русский дворянин с определенного времени начал все более тяготиться своими обязанностями, жалуясь на то, что у него практически не остается времени для занятий своим имением и хозяйством. Это противоречие между личным и общественным и разрешил "Манифест о вольности".

Москва имела в этом отношении особое значение. С одной стороны, вокруг нее уже имелись в больших количествах поместья древней, допетровской аристократии. И первые подмосковные усадьбы строились как раз вышедшими в отставку либо попавшими в опалу сподвижниками Петра. Но настоящий строительный бум в окрестностях Москвы начинается только после объявления "Указа о вольностях". По выражению жившего в те времена ботаника и натурфилософа А.Т. Болотова, помещик весь "вспрыгнулся от радости", узнав о том, что отныне он сможет в любой момент подать в отставку и полностью уйти в частную жизнь. Москва как магнит притягивает к себе богатых отставников и становится неофициальной столицей русского дворянства, живущего для себя. Сохраняя лишь слабый налет провинциальности, блеском своих салонов, университетом, журналами и, разумеется, своими усадьбами она успешно соперничает с Санкт-Петербургом, а кое в чем и превосходит его.

Настроение, владевшее среднестатистическим строителем усадьбы, весьма точно описал все тот же Болотов: "Знатным достоинством, чинами и титлами хотя и не мог я величаться, но, спасибо, тем никогда и не прельщался, да и не искал того, наслаждался наидрагоценнейшей свободой, делал все, что угодно, не имея нужды ни раболепствовать, ни лукавить". А усадьба – это такое место, где не желающий "раболепствовать и лукавить" мог бы оставаться собой наедине с природой, но сохраняя при этом свое господство над сотнями крепостных душ. Не случайно именно в это время культура (тоже создававшаяся дворянами и для дворян) вдруг обнаруживает себя окруженной красотой российской природы и порождает такие явления, как "Строфы похвальные поселянскому житию" В.К. Тредиаковского или пейзажная живопись (которой у нас до этого не было). При этом ландшафт в усадебных парках подвергался безжалостной подгонке под эстетические представления эпохи классицизма. Природа здесь даже не преображалась, а создавалась заново в приятных для глаза геометрических формах с расставленными в нужных местах статуями, античными вазами, руинами и беседками. Все должно было служить отдыху, услаждать взор и давать пищу для ума.

"Расположение сада прекрасно. Лучшее в нем место есть Юнгов остров… Вы видите большое пространство воды. Берег осенен рощей, в которой мелькает Руссова хижина! На самой середине озера Юнгов остров с пустынническою хижиною и несколькими памятниками, меж которыми заметите мраморную урну, посвященную Фенелону… Остров осенен разными деревьями: елями, липами, березами и другими; его положение чрезвычайно живописно; всего приятнее быть на нем во время ночи, когда сияет полная луна, воды спокойны и рощи, окружающие берег, отражаются в них, как в чистом зеркале! Это место невольно склоняет вас к какому-то унылому, приятному размышлению!" (из описания усадьбы Савинское, "Вестник Европы", 1909).

Волонтеры навели порядок в усадьбе Остафьево

Валуево

Достаточно типичной историей жизни и смерти дворянской усадьбы является жемчужина Новой Москвы – Валуево. Само село, как и две прилегающие к нему деревни Акатово и Мешково, некогда принадлежали погибшему на Куликовом поле воеводе Тимофею Васильевичу Окатьевичу. При жизни воевода, видимо, не отличался расторопностью, за что и заслужил прозвище Валуй, то есть "лентяй". Кличка эта намертво прилипла ко всему его роду, и Окатьевичи стали Валуевыми.

В 1671 году родовая вотчина Валуевых отошла породнившимся с ними князьям Мещерским. В 1719 году уже сами Мещерские продали ее одному из приближенных Петра – П.А. Толстому, получившему за свое деятельное участие в процессе над царевичем Алексеем пост главы Тайной канцелярии. После смерти "царя-плотника" Толстой продолжает оставаться у трона, получает от Екатерины I графский титул и даже входит в состав Верховного тайного совета (органа из девяти человек, который фактически и управлял страной в это время). Но попытка заставить подвинуться всесильного Меншикова привела к его стремительному падению. Коса нашла на камень в вопросе о будущем наследнике: Меншиков ставил на Петра II, за которого он мог бы выдать дочь, а Толстой намеревался короновать одну из петровских дочерей, дабы хитрый план "Алексашки" не осуществился. Финал этой истории получился в совсем уж древнерусском стиле: именным высочайшим указом Толстой вместе со всеми прямыми наследниками был лишен чинов и титула и был отправлен в Соловецкий монастырь, где скончался в 1729 году.

Вместе с прочими владениями Валуево отошло вдове старшего сына П.А. Толстого –Прасковье Толстой, урожденной Троекуровой, и попало к ее наследникам, впоследствии вернувшим себе родовой титул. Впрочем, от Валуева Толстые вскоре избавились, продав его обер-гофмаршалу Шепелеву, строителю Зимнего дворца в Петербурге. От супруги Шепелева село перешло к ее племяннице Марии Кошелевой. Поскольку та никогда не выходила замуж и прямых наследников после себя не оставила, то по ее завещанию в 1776 году Валуево отошло Екатерине Алексеевне Мусиной-Пушкиной, урожденной княжне Волконской.

Фото: wikipedia.org

За это время в архитектурной истории Валуева практически не происходит ничего интересного. Понятно, что при Толстых постройки XVII века были заменены на более современные, где-то что-то добавили, но и только. Сохранилось описание усадьбы в том виде, в каком ее оставило семейство Шепелевых: небольшой деревянный господский дом, за ним – регулярный парк во французском стиле, на речке Ликове стояла мельница "о трех поставах", а в самом селе в то время было всего лишь 27 дворов, в которых проживали 130 крестьянских душ. Рядом с обветшалой деревянной усадебной церковью Шепелевы выстроили новую, каменную – на этом все преобразования и завершились.

А теперь посмотрим на то, что из Валуева сотворила Е.А. Мусина-Пушкина, вернее ее муж, архивист, историограф и открыватель "Слова о полку Игореве".

Для начала в парадном дворе, слева и справа от господского дома, сооружаются два кирпичных флигеля, один – под кухню, второй – под крепостной театр. С домом флигели соединяются сквозными галереями-колоннадами. Где-то на рубеже XVIII и XIX веков к флигелям добавляются отдельно стоящие службы – конный и скотный дворы. И, наконец, при въезде в парадный двор усадьбы строятся два одинаковых одноэтажных здания с мезонинами: контора и дом управляющего имением. Теперь все постройки комплекса парадного двора образуют правильной формы каре.
Рядом с каменной церковью достраиваются еще три дома причта. На берегу реки строится "Охотничий домик" – павильон с портиком в тосканском стиле, скопированный с Концертного зала Царского Села. Под "Охотничьим домиком" в откосе берега реки устраивается грот, обложенный по моде наступившего романтизма диким камнем, а вся окружающая часть парка переделывается в стиле английского пейзажного сада. И, наконец, в 1810–1811 годах переделки в Валуево завершаются строительством нового господского дома, двухэтажного, с шестиколонными портиками и бельведером. Правда, по-прежнему деревянного, но с обработкой фасада под камень. Валуево становится полноценной усадьбой.

В 1829 году имение отходит к младшему сыну (старший погиб в сражении под Люненбургом во время Заграничного похода) – Владимиру Алексеевичу Мусину-Пушкину. Поскольку тот к тому времени был уже осужден по делу Северного общества декабристов, то своим наследством он воспользовался только в 1831 году, после того, как смог наконец подать в отставку из регулярного пехотного полка, в который его перевели служить из гвардии. Фактически Москва и ее окрестности были определены ему в качестве места ссылки.

За это время ансамбль двора пополняется двумя башенками в псевдоготическом стиле – и все. Остальная усадьба сохраняется в неизменном виде, а кое-что потихоньку начинает и разрушаться. В 1850-х годах Мусины-Пушкины продают Валуево князьям Святополк-Четвертинским. При новых владельцах как раз грянула Великая реформа, и часть земли пришлось отмежевать вчерашним душам. А затем наступает та самая коллизия из чеховского "Вишневого сада", которая в реальности случилась с большинством подмосковных родовых дворянских гнезд гораздо раньше. В 1863 году Четвертинские продают Валуево потомственному почетному гражданину и кавалеру, купцу первой гильдии Дмитрию Семеновичу Лепешкину, владельцу Товарищества Вознесенской мануфактуры С. Лепешкина и сыновей, состоявшей из пяти хлопкопрядильных фабрик.

Лепешкин оказался отнюдь не чеховским Лопахиным, и при нем Валуево короткое время переживает некоторый ренессанс. Все постройки бережно реконструируются, башенки ворот господского дома украшаются скульптурами оленей, а рядом с входом в сам дом ставятся сторожевые бронзовые львы. Парк уже не переделывается, но в нем ставится ряд хозяйственных построек, в том числе баня и водонапорная башня, а еще то ли ремонтируется, то ли строится оранжерея. Причем все работы ведутся крайне бережно, без нарушения архитектурного стиля и ансамбля усадьбы. А в 1885 году Лепешкин строит в Валуево летнюю лечебницу (то есть работавшую с начала мая до начала октября) и полностью за свой счет ее оборудует. До этого валуевским, акатовским и мешковским крестьянам приходилось в поисках медицинской помощи отправляться на 20–30 верст от родного села.

Дальнейшая, уже советская судьба Валуева снова типична – национализация и превращение в ведомственный рекреационный объект, сопровождавшееся достройкой классических ансамблей современными санаторными корпусами. После войны в Валуево располагался профилакторий Внуковского аэродрома, с 1960 года – одноименный санаторий Главмосстроя, база отдыха и детский санаторий "Искорка". Осталось добавить лишь два эпизода из новейшей киноистории: здесь снимались "Гусарская баллада" и "Война и мир" С. Бондарчука.

Михайловское

Другой жемчужине – Михайловскому – повезло значительно меньше. Усадьба была построена в конце XVIII века генерал-аншефом М.Н. Кречетниковым, псковским генерал-губернатором и "прорабом" екатерининской губернской реформы. Но поскольку генерал-аншеф был человеком деятельным, а не созерцательным любителем парковых размышлений и литературного сентиментализма, то в Михайловском он практически так и не пожил, а умер в польском городке Меджибож, не оставив прямых наследников. Имение отошло к Марии Бахметьевой, а через нее – к графам Шереметевым. Правда, в 1834 году они вынуждены были продать Михайловское все тому же Мусину-Пушкину, но были так привязаны к имению, что впоследствии создатель многих российских исторических обществ С.Д. Шереметев влез в колоссальные долги, но в 1870 году все же выкупил усадьбу обратно. Единственный пункт "обязательной программы", которого удалось избежать, – продажа Михайловского очередному скоробогачу из купеческого сословия. Шереметевы держались за свое родовое гнездо двумя руками и вынужденно расстались с ним только после революции.

Дальнейшая эволюция усадьбы: музей дворянского быта при Наркомпросе, Дом отдыха политкаторжан, санаторий Министерства угольной промышленности, с 1966 года – санаторий ВЦСПС. При ликвидации советского профсоюзного ведомства Михайловскому не посчастливилось попасть в юридический вакуум, то есть, попросту говоря, о нем на какое-то время все забыли, и здание начало разрушаться. К тому же в 2004 году часть территории была продана под коттеджный комплекс "Графская усадьба", а в 2008 году как-то неожиданно выяснилось, что и сам господский дом теперь тоже принадлежит непонятно кому. Никаких серьезных реставрационных работ там до сих пор не проводилось, и сегодня Михайловское представляет собой жалкое зрелище.

Парковый фасад графской усадьбы

Еще худшая или, говоря языком сентиментализма, "прегоршая" судьба постигла расположенное вблизи границы Новой Москвы и Наро-Фоминского района области Старо-Никольское. Само имение было основано еще в XVII веке Федором Михайловичем "Большим" Ртищевым – окольничим Алексея Михайловича и автором той самой денежной реформы, из-за которой в 1662 году случился Медный бунт. Его потомки расстались со Старо-Никольским только в 1780 году и уступили его все тому же Мусину-Пушкину, при котором усадьба была полностью перестроена в стиле ампир. После Великой реформы ее в полном соответствии с веяниями времени приобрел купец Гудович, у него – другой купец, А.Е. Крыгин, наследники которого расстались с ней уже во время революции. Что происходило со Старо-Никольским в советские времена – в точности неизвестно, но, учитывая, что во время битвы за Москву Наро-Фоминский район и его окрестности были ареной довольно-таки ожесточенных боев, именно в этот период постройкам усадьбы мог быть нанесен серьезный ущерб. В настоящее время от имения Мусина-Пушкина осталась полуразрушившаяся "коробка" без крыши, стоящая на заасфальтированном пустыре посреди жилого района. Долго она, скорее всего, не простоит, и реставрировать там уже нечего.

Красное

Фото: krasnaya-pahra.ru

Усадьба Красное в селе Красная Пахра также происходит от боярской вотчины XVII века, принадлежавшей сперва Черкасским, затем – Милославским. При Петре она была пожалована первому российскому генерал-фельдцейхмейстеру (начальнику артиллерии) Александру Арчиловичу Имеретинскому из рода Багратиони, одному из "потешных" Петра. Между прочим, стоящая рядом с господским домом церковь, сделанная по стандартной для усадеб схеме "четверик на восьмерике" (позволявшей, в частности, сэкономить на строительстве отдельной колокольни), была построена на средства его отца – царя Кахетии и Имеретии "во спасение" сына, оказавшегося после разгрома под Нарвой в плену у шведов. В 1725 году имение отошло к Салтыковым и тогда же приобрело особенную, зловещую славу. Долгое время считалось, что именно там жила и зверствовала наша подмосковная графиня Батори – Дарья Салтыкова, Салтычиха, имя которой стало одним из символов мерзостей крепостного права и в качестве жупела попало во все учебники истории.

Но на самом деле в Красном жила совсем другая ветвь рода Салтыковых, происходившая от внучатого племянника императрицы Анны Иоановны, а Салтычиха творила свои ужасы там, где сегодня находится поселок Мосрентген. Во времена Салтыковых, снова в точном соответствии с циклами жизни типичной подмосковной усадьбы, был выстроен двухэтажный каменный господский дом и разбит парк во французском стиле. В парке было выкопано пять прудов, два из них были соединены каналом, который вел сквозь лес к небольшому островку со статуей Аполлона.

Во время Отечественной войны 1812 года в Красном во время отхода армии на Калужскую дорогу с 9 по 14 сентября помещался штаб Кутузова, и, между прочим, здесь он вызвал к себе кавалерист-девицу Дурову, раненную в ногу при Бородино, и послал домой для лечения. А уже 9 октября, отходя из Москвы на Малоярославец, в Красном остановился позавтракать Наполеон.

В 1912 году Красное у Салтыковых откупил для своей супруги С.Ю. Витте. А уже после революции, в 20-х годах, сюда вывозила на лето учеников своей балетной школы Айседора Дункан и приезжал навещать ее Есенин. Затем имение передали под административный комплекс райкому Краснопахорского (Калининского) района Московской области. В церкви сделали Дом культуры. В приделе устроили районную типографию. В 1958 году функции райцентра отошли к Подольску, и здания бывшей усадьбы отдали под школу-интернат.

Ну а в настоящее время Красное фактически распродано по частям, принадлежащим непонятно кому. Вся территория разгорожена заборами, господский дом перестроен под "евростандарт со стеклопакетами". Во флигеле окопалось местное отделение полиции, так что для посещения остался доступным только усадебный парк, который худо-бедно, но был восстановлен.

Вороново

Фото: voronovo.info

Великолепно (хотя и не полностью) сохранилось Вороново. Усадьба эта также выросла из древней вотчины, в числе прочих пожалованной Дмитрием Донским отъехавшему в Москву боярину Дмитрию Михайловичу Боброку-Волынскому. Со своими вложениями князь не прогадал: в 1380 году удар Засадного полка, которым Боброк командовал вместе Владимиром Андреевичем Храбрым, решил исход Куликовской битвы. Живший при Иване III Боброк-Волынский за свои черные волосы получил прозвище Вороной, и с того момента все его потомки стали Вороновыми, но усадьба получила свое название не в честь них, а из-за того, что стояла на берегу реки Воронки.

В 1629 году унаследовавшая имение Мария Булгакова, дочь Александра Волынского, по духовной грамоте отказала его Троице-Сергиевой лавре, но дослужившийся до чина окольничего Федор Волынский в 1640 году челобитьем вернул себе родовую вотчину. В те времена все Вороново – это "двор вотчинников, два двора людских да крестьянских и бобыльских 16 дворов, в них 17 человек” К началу XVIII века крестьянских дворов стало уже 49, стоял сохранившийся еще с "московских" времен боярский дом, рядом с которым были построены скотный и конюшенный дворы. В таком виде усадьбу унаследовал в 1720 году птенец гнезда Петрова Артемий Петрович Волынский.

Как и прочие петровские выдвиженцы, Артемий Петрович практически не имел свободного времени на то, чтобы посещать свое родовое имение и что-то в нем строить, – то его отправляли в Персию добиваться торговых привилегий для русских купцов, то назначали губернатором Астраханского края. Зато осталась написанная им весьма подробная “Инструкция дворецкому Ивану Немчинову об управлении дому и деревень” – источник ничем не хуже знаменитого “Капитулярия о поместьях” Карла Великого. Правда, кончил он плохо – в царствование Анны Иоанновны, когда всей природной русской аристократии следовало сидеть тише воды и ниже травы, стал собирать в своем петербургском доме тайное сообщество конфидентов, составлявших “Генеральный проект о поправлении внутренних государственных дел”. Кто-то донес Бирону, и в 1740 году Артемий Волынский был арестован, подвергнут допросу с применением пыток, но не сознался и никого не оговорил, а 27 июня был казнен на Выборгской стороне в Петербурге. После казни его дети были сосланы в Сибирь, а все имущество Волынских конфисковано.

Фото: voronovo.info

При Елизавете Петровне Вороново вернули дочерям А.П. Волынского – Анне и Марии. Мария Артемьевна вскоре вышла за Ивана Илларионовича Воронцова, младшего брата одного из организаторов елизаветинского переворота. При нем бывшая боярская вотчина наконец начинает превращаться в полноценную усадьбу. Для переделок нанимают архитектора К.И. Бланка. Под его руководством в Вороново были построены новая каменная церковь Спаса Нерукотворного взамен стоявшей до этого деревянной, знаменитый Голландский домик, новый господский дом, а кроме того, разбит парк во французском стиле, с павильонами. Все эти работы были закончены только при сыне Ивана Илларионовича – Артемии Ивановиче, жена которого приходилась троюродной сестрой матери А.С. Пушкина. Так что когда графа Воронцова попросили стать воспреемником маленького Саши при крещении в московском Елоховском соборе, тот, разумеется, не смог отказать.
При А.И. Воронцове в усадьбе начался новый этап работ, связанный в основном с переделкой господского дома. Архитектор Н.А. Львов выстроил настоящий трехэтажный дворец с восьмиколонным портиком в ионическом стиле, добавил к нему конный двор с манежем на 100 лошадей, а парадный двор и усадебный парк украсил многочисленными статуям – копиями с античных памятников и работ итальянских мастеров. И тут у А.И. Воронцова кончились деньги.

В 1800 году Вороново за 320 тысяч рублей приобрел граф Ростопчин, знакомый всем, кто читал "Войну и мир" Л.Н. Толстого. Федор Васильевич пытался превратить Вороново в образцовое хозяйство на современный манер, для чего выписал себе из Англии целую орду агрономов и механиков. Особое внимание он уделял конному заводу, и надо сказать, что здесь его труды окупились – именно в Вороново была выведена ростопчинская порода лошадей.

А в 1812 году Ростопчин своими руками сжег Вороново дотла, оставив французским квартирмейстерам такую записку:
"Восемь лет я украшал это село, в котором наслаждался счастьем среди моей семьи. При вашем приближении обыватели в числе 1720 покидают жилища, а я предаю огню дом свой, чтобы он не был осквернен вашим присутствием…"

Фото: voronovo.info

То же самое, только в несколько больших масштабах он затем повторил и в Москве. До сих пор исследователей мучает загадка: куда же пропали многочисленные скульптуры, украшавшие дом и парк? Вывезти их Ростопчин не мог, а после пожара их останков так и не нашли, значит, скорее всего, их спрятали где-то на территории усадьбы или неподалеку, но где?

После такого усадьбу пришлось, разумеется, отстрагивать заново, и то, что в Вороново можно увидеть сегодня, – это постройки первой половины XIX века и чудом сохранившийся Голландский домик. Вплоть до революции Вороновым владели Ростопчины вместе с породнившимися с ними Сабуровыми. А затем и эта усадьба стала санаторием.

Вот так, на нескольких примерах мы проследили характерную историю подмосковной дворянской усадьбы. Начавшись как боярская вотчина, она росла, передаваясь от рода к роду, оставаясь при этом просто боярской деревней. И лишь после объявления "Указа о вольностях дворянских" она начинает превращаться в тот социальный и культурный феномен, который известен нам как русская дворянская усадьба. Этот процесс трансформации завершается, как правило, перед началом войны 1812 года, после которой следует период стабильного существования, завершающийся Великой реформой. Дальнейшая судьба усадеб, как правило, зависит от расторопности их хозяев. Те из них, кто сохраняет влияние, положение и источники дохода, сохраняют и усадьбы, остальные же рано или поздно оказываются вынужденными уступать родовые гнезда на глазах богатеющей буржуазии. Далее следуют революция, конфискация и превращение в ведомственный санаторий. А в новое время уже, как правило, переход к новым собственникам, распродажа по частям, обветшание и разрушение исторического памятника.

На прощание мы вряд ли всплакнем о романтической красоте древних дворянских гнезд, а лучше вместо этого вспомним цитату из Блока:

"– Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах?
– Потому что там насиловали и пороли девок, не у того барина, так у соседа.
– Почему валят столетние парки?
– Потому что сто лет под их развесистыми липами и кленами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему мошной, а дураку – образованностью".

Впрочем, эти слова вряд ли могут служить оправданием того, что происходит с подмосковными усадьбами сегодня.

Алексей Байков