Коммунальная нянька: колумнист Алла Боголепова о чистоте московских подъездов

Фото: facebook.com/alla.bogolepova

Алла Боголепова – журналист-фрилансер, жена со стажем. Отменно готовит, изучает повадки домашнего кота и при любой удобной ситуации отправляется в Лиссабон. Раньше она ерничала только в сети, но сейчас делится женскими мыслями в колонке на m24.ru.

Я живу в довольно симпатичном районе Москвы. У нас есть река, несколько парков, старинная усадьба и знаменитая заброшенная больница, такая восхитительно ужасная, что это даже красиво. За окнами моей квартиры березовая роща. Да, большую часть года Ховрино – милое и приятное место.

Дом наш, конечно, не красавец. С архитектурной точки зрения это, прямо скажем, ублюдок – не в ругательном смысле, а в генетическом: кривое, косое, нелепое во всех смыслах порождение советского домостроения. Но несколько лет назад его в рамках программы капитального ремонта обшили светлыми панелями, в подъездах поставили оконные стеклопакеты и прикрутили наконец фонарь во дворе. И стало даже ничего.

О нашем доме заботятся. У нас есть уборщица, несколько дворников и летучий отряд газонокосильщиков. Время от времени появляются молчаливые люди в респираторах, стремительно красят скамейки и заборы и исчезают. У нас есть специальные боксы для мусорных баков. Сами баки, как гласит прикрученная тут же табличка, "оборудованы крышками". Клумба есть! Здоровенный бетонный октаэдр, в котором ведер десять земли, одна настурция и килограмм окурков. Но это детали.

Когда я рассказываю моим португальским соседям о том, что в Москве у нас есть мусоропровод, и центральное отопление, и газовые плиты, и подъезд моет уборщица, они испытывают страшные муки зависти. Тут, особенно если речь о старинных кварталах Лиссабона, все иначе.

Ты не можешь просто пойти и выкинуть рыбные, например, потроха сразу после обеда. Ты будешь существовать с ними на одной территории до самого вечера, пока не зайдет солнце. Потом ты можешь собрать свои пищевые отходы в непрозрачный черный пакет и вынести их к подъезду. По вечерам большинство лиссабонских улиц выглядит так, словно народ готовится к войне: пирамиды черных, туго набитых мешков как линия укреплений против осадных орудий. В отдельные дни недели черный цвет разбавляется желтым или синим – это дни, когда можно выбрасывать пластик и бумагу.

Фото: ТАСС

Или вот, скажем, газ. Весь наш дом по старинке покупает его в баллонах. Хотя могли бы газифицироваться еще пару лет назад – все коммуникации газовая компания провела бесплатно, лишь бы подключились. Но на общем собрании кондоминиума было решено этого не делать. Потому что газом торгует "не чужой человек" – сосед наш с параллельной улицы. И чтобы не лишать его заработка, мы таскаем баллоны и ругаемся на редукторы.

Центральное отопление – это для португальца сон золотой. Зимы в самой теплой столице Европы суровые. Плюс десять в Лиссабоне хуже, чем минус десять в Москве. Закаленные алфасинья считают, что если зимой в доме плюс семнадцать, то это теплый дом. Русскому человеку в такой температуре холодно и страшно.

– Я не понимаю, почему ты спишь в шапке, – изумлялась португальская подруга в мою первую лиссабонскую зиму. – У вас бывают тридцатиградусные морозы!

– Так то на улице! Я же не хаски, я в помещении живу! А в домах у нас тепло.

Для уборки подъезда у нас существует... Я бы хотела сказать "график" или "специально нанятый человек", но правда в том, что у нас существует сосед Антонио. Председатель нашего кондоминиума. Человек, который добровольно и абсолютно бесплатно ведет наше беспокойное хозяйство. Он следит за состоянием нашего общего банковского счета, делает мелкий ремонт, выколачивает гуманные цены на электричество и время от времени оставляет в подъезде душераздирающие записки вроде "Если мы не внесем на счет 68 евро, в подъезде отключат свет!!!"

Однажды, когда Антонио в очередной раз приколачивал оторванный дверной крючок, я спросила:

– А почему мы не можем нанять специалиста для уборки?

– Специалиста по мытью полов? – вытаращился Антонио.

– И по прибиванию крючков.

Очень скоро я пойму, что мы, конечно, можем нанять уборщицу, но тогда придется отложить ремонт крыши или, скажем, лакировку лестницы. Потому что на все денег не хватит, а повышать плату за кондоминиум никому неохота. Мы до сих пор вспоминаем один чудесный год, когда состояние счета позволило нам всем 10 месяцев не платить ни копейки. Денег в банке было достаточно для оплаты электричества и текущих расходов, и почти весь год ничего не ломалось. Но это будет потом, а тогда Антонио спросил:

– А вот у тебя в Москве. Когда что-нибудь ломается, кто это чинит?

– Ну... Вызывают специальных людей... Они чинят, – растерялась я.

– А кто вызывает?

– Ну... Кто-нибудь.

Фото: ТАСС/Валерий Шарифулин

И я вдруг поняла, что бытовая сторона жизни в Москве никогда не занимала сколько-нибудь серьезного места в моей голове. Чистые лестницы, работающий мусоропровод, исправный домофон и тысяча прочих вроде бы мелочей – все это происходит как бы само собой. Я не знаю, кто следит за тем, чтобы все это функционировало. Кто? Глава нашего кондоминиума? ЖЭК? ДЭЗ? Домовые эльфы? Когда что-то ломается, я просто злобно пинаю это ногой и гавкаю в пространство:

– Хоть что-то В ЭТОЙ СТРАНЕ может работать нормально?

Это вроде заклинания "экспеллиармус", потому что на следующий день сдохший было домофон опять пищит, забитый мусоропровод оказывается прочищен и даже матерный стишок (хороший, кстати, остроумный! Автор, пеши исчо, но не на стенах), написанный несмываемым маркером на стене подъезда, закрашен.

– Сказка, – вздохнул Антонио.

Я недовольно скривилась.

– А что не так? – спросил проницательный Антонио. – Чем ты недовольна?

– Знаешь, сколько я плачу за эту сказку?

– Думаю, немало.

– И что я за это получаю?

– Ну вот это вот все. Чистоту, уютный красивый дом...

А вот и ни фига! Неуютный у нас в Москве дом. И чистый только первые полчаса после уборки. О красоте говорить просто смешно: гнутые перила в подъезде, рваный линолеум в лифте, картофельные очистки в коробке, предназначенной для рекламной макулатуры, которой забивают наши почтовые ящики. Батарея пустых бутылок рядом – рядом, Карл! – с работающим мусоропроводом!

Однажды, увидев автора такой вот батареи прямо в процессе ее создания, я спросила:

– А почему вы не выбрасываете бутылки в мусоропровод? Вот же он, рядом.

– А уборщица тогда на что? – поразился сосед, взрослый, кстати, мужчина, хорошо зарабатывающий отец троих детей. – Пусть коммунальные службы работают, мы им за это деньги платим.

Елки-палки, меня тоже приводят в ужас новые счета за коммунальные услуги. И да, я не понимаю, почему заборы и бордюры в Москве выкрашены в цвета бразильского флага. Нет, я не против, просто хотелось бы понять причину. Да, я у меня очень много вопросов к тем, кто рулит нашим ЖКХ.

Фото: ТАСС

Но при этом до меня все же начало доходить, что коммунальные службы – это не нянька, которая будет ходить с горшком и слюнявчиком за всяким, кому вздумается нагадить прямо посреди вверенной им территории.

Есть вещи, которые можем сделать только мы сами. Не выкидывать пищевые отходы в коробку с бумагой. Немедленно убрать за собакой, которая не дотерпела до улицы и сделала лужу в лифте. Не воровать горшки с цветами из подъезда. Не позволять детям обрывать настурции с бетонной клумбы.

– А почему вы не поговорите об этом на общем собрании жильцов? – поинтересовался наивный Антонио.

А потому что на них ходят одни пенсионеры! Последнее посещение такого собрания в Москве оставило у меня впечатление, что я побывала на пьесе Ионеско.

– Я не буду платить за уборщицу, потому что я тут не живу, а квартиру сдаю, – заявила одна боевая старушка.

– Довели страну, – поддержал ее пенсионер.

Пять жильцов моложе сорока слушали все это с ужасом, а когда пришло время выбирать нового председателя, разбежались. У всех работа и дети, никому не надо лишних проблем с документами, поломками и всем прочим беспокойным хозяйством.

– Но как же так? – в который уже раз изумился Антонио. – Ведь это ваш дом!

Фото: ТАСС/Артем Геодакян

А может, проблема именно в этом. В том, что мы не чувствуем себя хозяевами этого дома. Мои – вот совсем мои! – это те сорок квадратов за железной дверью, на которых я прописана. Все, что за этой дверью, от лестницы до двора, не моя зона ответственности. Так мы рассуждаем. Ну потому что половина дома сдается, а ведь всем известно, какие они, эти "приезжие", им же ничего не жалко. Потому что все равно загадят. Украдут. Поломают.

– Знаешь,– задумчиво сказал Антонио,– у нас тут есть один мужик. Каждый вечер он выходил на балкон со шлангом и поливал улицу у себя под окнами. Он стал делать это после того, как китайский магазин повадился выкидывать отходы прямо на улицу. Иногда обливал сотрудников магазина.

– Это же какие ему приходят счета за воду!

– Приходили. Потом китайцы поняли, что он поливает их водой не из ненависти, а потому что хочет, чтобы на их улице было чисто. Конечно, по утрам коммунальные службы моют мостовую. Но он хотел, чтобы чисто было не только по утрам, понимаешь? И китайцы перестали устраивать помойку.

– И как долго до них доходило?

– Ну, пару лет. Это процесс не быстрый. Самое сложное было не заставить соблюдать чистоту, а объяснить, почему это важно.

Каждый раз, проходя под балконом того человека, о котором говорил Антонио, я думаю: он, португалец, сумел объяснить это китайцам. Почему я, русская, не могу объяснить это таким же русским? Ответ удивительно прост: потому что я ни разу не пробовала.