Сергей Собянин: "Самая главная антикризисная мера – делать город красивее"

Фото: M24.ru/Юлия Иванко

Сергей Собянин дал интервью Сергею Доренко в эфире радиостанции "Говорит Москва". Мэр рассказал о том, как развивается городская среда, дорожная сеть и инновационное производство в столице. Также Сергей Собянин подвел первые итоги московской реформы здравоохранения, поделился своим видением будущего промзон и объяснил, как будет проходить капитальный ремонт жилых домов. M24.ru предлагает расшифровку беседы.

Сергей Доренко: С нами Сергей Семенович Собянин, Мэр Москвы. Я очень рад вашему визиту. Пять лет. Когда у вас точно пять лет в должности?

Сергей Собянин: В октябре, 21-го.

Я почему-то мечтательно думал, что в августе. Но все равно пять лет. Когда вы соглашались, вы понимали, что Москва такая ревнючая, такая привычная к своим, в особенности старые москвичи, – они такие капризные немножко.

Сергей Леонидович, я же знал Москву за много лет до того, как пришел работать мэром. Я работал и в Совете Федерации, в администрации, в правительстве, и достаточно много сталкивался с москвичами. И в общем уже скажу, что неплохо знал Москву, но, конечно, такого накала страстей ожидать было сложно.

Но он был?

Он был, тем более что Вы хорошо помните этот период времени, конец 2010 – начало 2011 года, была непростая политическая и экономическая ситуация, так что я попал в самое время.

Это правда. Но еще один фактор: все-таки предыдущий ваш предшественник проработал 18 лет и сделался какой-то константой, и люди думали: вот все рухнет. И ничего не рухнуло. И ничего не рухнуло. Скажите, пожалуйста, все-таки если коротко про пять лет, все-таки вернуться чуть-чуть к пяти годам. Если бы вы, зажмурившись, однажды сказали, я сделал это. Что бы вы про себя сказали за эти пять лет?

Сложный вопрос.

Ну так, тезисно.

На него коротко сложно ответить. Потому что приходится заниматься целым комплексом самых различных вопросов, но, мне кажется, главное, что произошло в городе, – это изменилась некая идеология его развития. Как мне кажется, в предыдущие годы город становился все более и более недружественным к самим москвичам, к людям, которые здесь проживают, – он становился более жестким, более перегруженным машинами, меньше было общественного пространства, меньше было комфорта в городе.

Да, за комфортом мы уезжали в Рим, Париж, Мадрид.

Абсолютно. Вся стратегия города выстраивалась на одно – на развитие девелоперского бизнеса, застройку центра, все больше и больше машин, все меньше и меньше пространства для горожан. Мне кажется, нам удалось изменить эту идеологию. Не то, что мы ее полностью искоренили, но тем не менее тренды, как мне кажется, изменили. Потихоньку, постепенно город становится более благоустроенным, более добрым, более комфортным. Мне кажется, это главное.

А если вспомнить про климат. Вот понимаете, есть Средиземноморье, где спонтанная уличная жизнь. Есть две тысячи лет истории, три тысячи лет истории спонтанной уличной жизни. А у нас пять месяцев зима. И вот когда мы движемся в эту сторону, я думаю: не парадоксально ли это, ведь мы скоро опять забьемся по щелям, включим отопление, начнем играть в домино, в карты, смотреть телевизор. Нам не до того, чтобы идти на улицу, зябко.

Сергей, на самом деле это, пожалуй, одна из таких самых серьезных проблем по сравнению с европейскими городами, где можно круглый год цветочки сажать, гулять чуть ли не в шортах и ездить на велосипедах. Москва – совершенно другой город – северный город, наверное, самый большой северный город по численности населения. И климат здесь тот еще, что называется.

И велосипедные дорожки.

Да, И велосипедные дорожки. И мы с самого начала задумались, а как будет жить москвич зимой, что ему предложить в зимнее время. У нас была такая поговорка: парки зимой спят. Это означает, что в парки люди не ходят, парки закрываются, на улицах гололед. Что еще делать? Мы изменили эту ситуацию. Сегодня зимой в парки москвичей ходит больше или по крайней мере не меньше, чем летом. Потому что там создана инфраструктура, созданы прекрасные катки с искусственным льдом, зимние горки, лыжня, имеется соответствующее зимнее благоустройство, проходят рождественские ярмарки, и так далее и так далее. Почему-то оказалось, что на самом деле зима для Москвы – это не проблема, это ее изюминка, ради которой приезжают туристы, любуются зимним городом, и ничего в этом плохого нет. Просто мы такие – мы разные. Летом одни, зимой другие, и в этом есть своя прелесть.

Сейчас мы видим какой-то бешено богатый город. А мы немножко обеднели. Например, бордюры меняют каждый год, столько асфальта. Я знаю, сколько асфальт стоит. Кажется, вы остались богатым городом беднеющих людей. Нет?

Мне много раз предлагали, говоря о том, что, ну слушайте, кризис же, давайте мы ничего в городе делать не будем.

Мы бы поняли.

Да. И все бы поняли это. Давайте прекратим заниматься благоустройством, парками, скверами, пешеходными дорожками, площадями Москвы. Зачем эти фасады отмывают, зачем убирать эти провода, которые висят над головой и так далее. Да пусть оно все как есть, зачем на это деньги тратить? С одной стороны. С другой стороны, говорят: слушайте, вот Москва такой город, из него уезжает элита, инновационная молодежь здесь не хочет жить и так далее, давайте для нее создавать условия. Слушайте, давайте создавать условия в городе такие, чтобы здесь хотелось жить, чтобы отсюда уезжать не хотелось.

То есть… на противотоке?

Это самая главная антикризисная мера – делать город красивее, чтобы люди здесь оставались, чтобы у них оставалось желание вкладывать деньги, строить здесь, обустраивать свою жизнь, своих детей здесь учить и оставлять здесь работать. Это самое главное. Оно стоит не таких уже больших денег по сравнению с другими, может быть, капитальными затратами, но дает совершенно другой эффект. Я считаю, что это именно то, что мы сегодня должны делать.

Но с точки зрения, раз уж мы закончим с асфальтом, потому что таких вопросов очень много. С точки зрения асфальта нам кажется, что его перекладывают чуть ли не два раза в год. Правда-правда. Вот здесь на Бирюзова, но не в этом году, в позапрошлом, в июне, положили асфальт. Глядишь – к концу августа по новой кладут.

Сергей, не перекладывали раньше асфальт. Положили, как положили, так он и лежит. Сегодня другая система. Тройная система контроля. Сначала мы контролируем материалы, которые привозят на асфальтобетонные заводы, затем контролируем, что делается на самом заводе, и потом смотрим, как укладывается асфальт. И все подрядчики работают с гарантийным сроком – три года. И если он плохо положил асфальт и лаборатория – не на глаз, а именно лаборатория – определила, что он сделал некачественный асфальт, его заставят переделывать либо тут же, либо на следующий год. И объем таких перекладок доходил где-то примерно до 10 процентов от всего объема. Пока подрядчики не поняли, что себе дороже брак гнать. Уже в этом году количество брака снизилось где-то примерно раз в 10.

И они это делают за свой счет?.

За свой счет. А если они за свой счет не хотят делать, мы сделаем за них, и обратимся в суд, и взыщем те гарантии, которые они давали через банк.

Огромные деньги бюджет Москвы, но, отразился ли на Вас кризис, во-первых, и во-вторых, насколько Москва убыточна теперь как единый механизм экономический?

Нет. Она не убыточна, хотя в убыточность можно загнать любую экономику и любой бюджет, – это очень просто сделать. Я принял такой бюджет в 2010 году, когда было просто на текущие расходы занято около 300 миллиардов рублей. И эти 300 миллиардов рублей не просто были заняты – они заняты были на текущие расходы, и они каждый год генерировали новые расходы. За этот период времени, несмотря на то, что у нас бюджет колоссально не вырос, более того, в сопоставимых ценах за последние три года он даже несколько уменьшился, мы рассчитались с половиной долгов, которые достались по наследству. Это во-первых. И стараемся не делать больше долгов, стараемся жить по средствам. Это очень тяжело, это сложно, но, тем не менее получается.

Вы привлекаете какие-то инвестиции со стороны? Частный бизнес, государство?

Частный бизнес сегодня играет колоссальную роль в экономике. Скажем так: большинство инвестиций – две трети инвестиций, капитальные инвестиции, которые приходят в город, – это частные инвестиции. Почему они приходят? Потому что город идет навстречу и делает свои инвестиции в инфраструктуру, в транспорт, в энергетику, в благоустройство, в социальную сферу. Таким образом, инвестору легко приходить на такую территорию.

Как он отбивает эти деньги? Вот смотрите. Условно говоря, если я вкладываюсь в метро, я не понимаю, как я отобьюсь…

Я говорю, что город работает на инфраструктуру, бизнес работает на другие виды инвестиций: торговлю, коммерцию, офисы, жилые дома и так далее. По объему ввода торговых центров, и не только торговых центров, вообще торговых площадей, офисов Москва является одним из мировых лидеров среди всех мегаполисов мира. Это очень большая такая серьезная задача, которая была выполнена.

Даже если китайцев сравнивать?

Сопоставимо абсолютно, а по некоторым параметрам мы все равно и выше их, среди их мегаполисов.

А если кризис, сейчас я уже слышу, что 70 процентов только занято, 30, и то же самое происходит с торговыми площадями. Если кризис будет усугубляться, у вас есть план Б?

То, что касается офисов, мы понимали изначально, что офисное строительство приведет к тому, что часть из них будет пустовать. Это хорошо или плохо? Я считаю, что это замечательно, потому что на кого мы работаем? Мы в первую очередь на девелоперов работаем, которые задирают цены на офисы? Или на тот бизнес – малый, средний, который придет и будет там работать? Я считаю, что мы все-таки ориентироваться должны на бизнес, который будет в этих офисах работать. Для этого нужно создать избыток предложения на рынке, чтобы упала цена, чтобы, соответственно, бизнесу было легче развиваться.

Общероссийская проблема кредитования, извините, наверное, тоже вас касается. Запретительная цена кредитов – это же бьет и по Москве?

Конечно, вот это, пожалуй, самая главная проблема, которая была во время кризиса. Слава Богу, потихоньку ставки кредитования снижаются. И если этого не будет, тогда мы будем наблюдать точно снижение объема инвестиций: и капитальных, и текущих – любых. Без банковской подпитки, без нормальных банковских кредитов ничего не будет происходить. Я надеюсь и вижу, что это понимается тем же Центральным банком, мы видим, как практически ежеквартально начали снижаться процентные ставки. Это хороший знак. В том числе и видим, что стали снова расти потребительские кредиты, потихоньку, но начали расти. И это тоже неплохой знак.

А китайцы приходят, мне интересно. Когда Вы говорите частные – это отечественные частные инвестиции или иностранные? А если иностранные, то европейские или китайские?

90 процентов – это наши. Даже если иностранные, они имеют корни каких-то российских офшорных компаний и так далее. Тем не менее есть значительное количество иностранцев. Китайцы масштабно не присутствуют на российском рынке. Мы активно ведем с ними переговоры по инфраструктурным проектам. Дай Бог, чтобы это срослось, потому что китайские инвестиции, китайские финансы в мире играют все большую и большую роль, и нам не надо отставать.

Один пишет парень: "Из-за решения Собянина я закрыл предприятие, малое предприятие, и ушел в тень. И теперь в тени". Что с малым бизнесом?

В целом неплохо с малым бизнесом. Как ни странно, количество предприятий, в том числе индивидуальных, стало больше, чем в прошлом году. По крайней мере, такие данные дает налоговая служба, в которой они регистрируются. Но малый бизнес, как и любой бизнес, в период кризиса, конечно, испытывает сложности. Особенно малый бизнес, который сориентирован на торговлю. При снижении потребительского спроса, конечно, страдают его доходы. Это очевидно. Но я надеюсь, что все-таки потребительский спрос в Москве восстановится.

Другой есть бизнес, который точно надо развивать в Москве, – это бизнес инновационный. Он не зависит от потребительского спроса – он зависит от того, какие вообще условия для него создаются.

А "Сколково" у нас или у губернатора Московской области Андрея Воробьева?

"Сколково" у нас. И мы буквально на днях присвоили ему статус городского технополиса. Это означает, что он будет ко всему прочему получать дополнительные городские льготы. Кстати, в этот же день было принято решение об изменении законодательства Москвы, которое позволит включить в орбиту поддержки города практически все действующие технопарки города – их около 50. Потому что мы знаем, что такое "Сколково", мы знаем технополис "Москва" – это бюджетные проекты, но мы практически не знаем тех, кто находится на рынке, кто работает в рыночных условиях, а таких технопарков достаточно много. По нашим подсчетам, их около 70, и в них работают десятки тысяч ребят.

Уже сейчас?

Уже сейчас. Но их не замечают, им не помогают. Такая ревизия была проведена, мы подстроились под них. Не они под нас, под них.

А как можно помочь? Как?

Мы заключаем с ними соглашение, по которому они должны нам рассказать, как они будут развиваться, как будут они инвестировать в свой бизнес, какие приоритетные направления ведут в том или ином технопарке, а мы со своей стороны даем им дополнительные возможности, устанавливаем льготы по земле, по налогу на недвижимость, по аренде и так далее. То есть весь комплекс возможностей города начинает работать на эти технопарки, на эти инновационные зоны развития города
.
Я думаю, это умные совсем ребята, они же транснациональные, Сергей Семенович.

И поэтому надо удерживать. Удерживать городской средой…

А что мы получим?

…а) городской средой; и б) поддерживать условиями их труда. Получим новую экономику инновационную.

А если они сделают что-то хорошее…

И уедут, да?

А рынок этого в Калифорнии, принципиально важный?

Продадут, да.

Они там продадут. И деньги оставят там же. И так далее.

Если они продадут, то деньги придут сюда. Другой вопрос: кто их изобретение будет реализовывать. Да, таков мир сегодня. Почему нашим производителям не реализовывать те идеи, которые возникают в Калифорнии? Такая задача тоже может стоять. Но понимаете, мы должны все-таки заботиться о развитии этого кластера, у нас нет другого пути. Без создания своей инновационной среды развитие города чем мы будем заниматься? Хорошо, торговать будем. Еще чем?

Я понимаю.

Строить металлургические комбинаты? Тоже нет. Мы должны идти в том тренде, в котором идет большинство городов мира. Это не означает, что мы должны убивать свою промышленность, нет, ее надо поддерживать, развивать, но она тоже должна быть инновационной. Это, скорее всего, должны быть стартапы, это должны быть инжиниринговые центры, а большое, крупное производство должно находиться на периферии, где нужны прокаты, металлургические комбинаты и так далее и прочее-прочее.

Я хотел тоже об этом спросить, но прежде вернусь на минуточку к малому бизнесу. Знаете, и я, и Вы – мы оба – помним 90-е годы, и в 90-е годы была такая концепция: "Ребята, государству трудновато, значит, вы сами кормите жен с детьми. Вы сами отправляйте своих детишек в школу. Если вы даже не платите как-то налоги, да и Бог с вами". То есть понятно, да? Самозанятость – вот о чем я говорю. Я думаю, что времена, может быть, уже подошли подобные, или вот-вот. Это вопрос политический, сказать мужчинам: "Мужчины, ребята, сами как-то крутитесь, пожалуйста, нам сейчас не надо. Мы вас не будем преследовать, мы вас не будем мучить, братцы. Не будем проверять уже. Все, как-то сами. И чтобы 1 сентября ваш сын пошел чистенький, одетый и чтобы у него был велик и учебники. А как ты это все заработал? Братец, сам как-то крутись". Самозанятость. Вы не видите здесь политической необходимости перейти к этому?

Можно, конечно, перейти к такому анархичному хозяйству, но тогда вы придете в школу, в которой учителям не платят заработную плату, придете в поликлинику, где не получают врачи достойной, вообще какой-либо заработной платы.

Так и было в 90-е, да.

К вам придет ваша пожилая мама и скажет: "Сынок, а где моя пенсия?" Слушайте, так никто в мире не работает, это невозможно. Да, бизнес должен развиваться, но он должен платить налоги, на эти налоги должна содержаться социальная сфера, которая на него же работает. Иначе наступит коллапс, наступят как раз 90-е годы. В которых все – самозанятость, все из своего кармана.

Но сдюжили же, выстояли.

Слушайте, вряд ли кому-то хочется возвращаться в эти времена.

Не хочется. Нет, не хочется. Скажи уже, наконец…

Эльвира Хасаншина: Тут как раз слушатели жалуются. Говорят, что торговый сбор убьет малый бизнес, и говорят, для чего это делается – для сетей?

Торговый сбор сделан совершенно в минимальных объемах, и он, по сути дел, символический. Это не отдельный платеж. Это плата по установленной ставке, которая идет в зачет налога на прибыль. Если вы показываете хотя бы копеечку налога на прибыль, торговый сбор вам вообще не мешает. Но если вы вообще ничего, ни копейки не платите – да, мы говорим: ну хотя бы копеечку заплатите. Покажи, что ты живой, покажи, что ты работаешь. Мне кажется, это вопрос скорее легализации бизнеса, а не дополнительный налог.

С.Д: Пенсионеры пишут, что уже пять лет не повышалась московская надбавка.

Да, но повышались в это время пенсии, причем они повышались в соответствии с инфляцией.

А ожидается повышение московской надбавки?

Вполне возможно, да. Если мы увидим, что индексация пенсий начинает тормозить, а такая возможность есть, мы будем рассматривать меры городской поддержки.

Я летал как-то давно, еще до того, как вы стали мэром, на самолете по Кольцевой, еще когда в Мячково был аэродром. Есть множество зон в Москве, в которые я не захотел бы заходить без пистолета или без ножа. Перечисляю: вдоль железных дорог – гаражи, шприцы, я давно там не был, но места подозрительные. Дальше – вдоль реки от Серебряного Бора до, наверное, Филей. Места подозрительные, странные, я бы не пошел туда один, ей-богу. Потом есть еще промышленные зоны – Мневники, старый автопарк. Знаете, там автопарк Гостелерадио СССР, например. Есть, овощебаза Краснопресненского района какая-то мутная. Вот эти все места – оказывается, что Москва имеет гигантское, невероятное количество площадей, что с ними?

Это, с одной стороны, проблема, с другой – некий резерв для дальнейшего развития. Почему они в таком состоянии находятся? В те любимые девяностые годы, о которых мы только что говорили, все эти промзоны отдали за бесценок под видом акционирования бывшим хозяевам, директорам или Бог его знает кому. Все директора перепродали еще по три раза эти промзоны, каждый сарай отдельно. И вот в промзоне, к примеру, в 10 гектаров находится 20 – 30 хозяев, каждый держится за свой сарай. Соответственно, никакого проекта единого они создать не могут, построить что-то у них желания особого нет, лучше сдать в аренду.

Да у них и денег нет.

И жить, и быть довольным жизнью, потому что какая-то копеечка за это идет. И вот такие промзоны действительно в огромном количестве до сих пор находятся в Москве. Мы последние три года активно с ними работаем. Сделали проекты планировок, сказали: ребята, на этой промзоне вообще можно вот это – здесь можно построить офисы, здесь оставить производственные площади, здесь можно построить жилье, здесь дома и так далее, здесь пройдет дорога. Начали работать с инвесторами, уговаривали их – давайте вы объедините эту промзону, скупите у этих хозяев, которые не могут ничего реализовать, придите с единым проектом, мы выдадим вам разрешение на строительство, давайте реализовывать. И сегодня уже четверть всего строительства в городе ведется на промышленных зонах – это и жилье, это и промобъекты, это и офисы, торговля и так далее. Четверть.

Автомобилистская просьба, не забывайте про дороги, а то на те же самые трассы, построенные Брежневым, дополнительная ложится нагрузка. Но они не в состоянии выдержать.

Да, естественно.

Если вы помните, когда расширили Кутузовский до шести полос, я там ездил один на "Москвиче-21406" на 76-ом бензине и думал: боже, зачем такую дорогу большую построили? Сейчас она забита полностью.

Сергей, ну вот по поводу – еще раз – транспортных коммуникаций. Основные проекты того же развития промзон – они находятся на ржавом кольце Москвы так называемом – это МКЖД, Малом кольце железной дороги, которая просто опоясана вот этими страшными территориями, о которых вы говорите. Что мы сейчас делаем? Мы заканчиваем проект создания на базе МКЖД, по сути дела, Второго пересадочного контура метро, который будет стыковаться и с радиальными направлениями железной дороги, и с линиями метро. Это будет кольцо, которое будет администрировать метрополитен, и там будут ходить электрички с такой же частотой, как ходят в метро. Это означает, что все промышленные зоны, которые были нанизаны на это, – они превратятся в территории, потенциально интересные инвесторам. Там можно строить и жилье, и бизнесом заниматься, и развивать эти территории. Именно таким образом развитие этой гигантской территории будет происходить в ближайшие годы, а это один из самых главных таких инвестиционных проектов Москвы.

В некоторых городах я вижу, что есть защищенные зоны как бы для спонтанной уличной жизни. Есть какие-то маленькие городочки прибалтийские, где защищенная зона. Она действительно для гуляния, а все остальное – с огромными шоссе. Так же, допустим, на Манхэттене. Удобнее на такси, чем на своей машине, потому что замучаешься платить. А Москва? Как вы ее видите? От МКАДа до МКАДа такая защищенная от автомобилистов зона? Я понимаю то, что вы сказали вначале, что дико неправильно, что там живут живые люди в центре. А для нас, ребят с Новой Риги, условно говоря, которые едут в Мытищи, они просто перевалочный пункт, деревня, которая на пути большой трассы. Я это понимаю, но сколько Вы хотите защитить? От МКАДа до МКАДа или создать какое-то ядро, где прогулочные зоны?

Так не получится – ни ядро, ни от МКАДа до МКАДа. Но вот смотрите, что мы сейчас делаем практически. Вы видите, что в центре города мы создали кластер пешеходных улиц.

Это правда. Это круто, это классно.

И здесь можно погулять и тем, кто здесь живет, и приезжает в центр города. Ну сколько мы создали в центре километров пешеходных или благоустроенных улиц? Ну где-то там, около 16 километров. А в целом по городу за этот период мы создали 100 километров таких улиц. То есть 80 процентов этих улиц пришлось не на центр, а на периферийные округа. Там тоже строятся и пешеходные бульвары, и скверы, и улицы обустраиваются. Город большой, он же не может жить на одном пятачке, каждый округ – это миллионный город. И в этом миллионном городе должно быть все свое. Должен быть парк, и сквер, и пешеходник, и велосипедная дорожка, и так далее. И городская магистраль, в том числе. Город такой, что он должен искать компромисс между желанием быстро, с ветерком проехать на машине и в то же время отдохнуть и погулять, чтобы там была своя зона.

Под Брюсселем есть, "простреливает улица", в Барселоне диагональ вот эта – Via Diagonal, может быть, нам "прострелить" как-то город пару раз?

Сергей Собянин: Простреливаем. Хотя нас критикуют за это, тем не менее, мы же занимаемся, строим сейчас Северо-Западную хорду. Что такое Северо-Западная хорда?

Кстати, что это за человек, которого наконец нашли во Флоренции, купил себе за 50 миллионов евро особняк. Человек, который, ну, это частник, который строил здесь Балтийский этот, на Соколе?.

В свое время это был самый дорогостоящий проект – Алабяно-Балтийский тоннель, который вел из ниоткуда в никуда. Значит, надо хотя бы использовать эту ситуацию. Он недостроенный до сих пор объект, я думаю, в этом году он будет достроен. Значит, мы его как раз и включили в Северо-Западную хорду, переход через Ленинградку, он стал как центральное ядро. Можно было, конечно, бросить этот объект, законсервировать и наплевать на него. Если там в свое время потратили на это десятки миллиардов рублей. Я считаю, что можно было и не делать этого. Ну коль уже они потрачены, значит, этот объект надо использовать. Мы фактически вытянули дорогу от него на север и запад – сделали Северо-Западную хорду.

А вы лично курируете, чтобы людей, которые казнокрадством там занимались…

Конечно, там возбуждено уголовное дело.

То есть Вы следите за этим?

Конечно.

И если вдруг завянет как-то это уголовное дело, вы дадите ход еще чуть-чуть?

Конечно. Но самые большие "заинтересанты" в этих уголовных таких делах – банкиры, потому что город напрямую, без гарантий банков, не работает с такими крупными подрядчиками. Они берут гарантии у банка, и банк затем уже гоняется за этим прохиндеем, который что-то там свистнул и куда-то убежал, разорил свою компанию.

Я понимаю. Скажите, пожалуйста, я помню одно из ваших высказываний, может быть, вы меня поправите, но оно звучало как-то, что Вы не занимаетесь политикой. Верно ли это? А ведь столица – это мегаполитика. Ну в России в любом случае точно да.

Сергей, смотря что мы подразумеваем под словом политика. Политиканством я не занимаюсь, я не кричу красивые лозунги. Я не выступаю по любому поводу и без повода. Я занимаюсь работой, которая включает в себя вопросы здравоохранения, образования, инженерных коммуникаций, жилищно-коммунального хозяйства, дорог и так далее. Но если ты не будешь называть это политикой, ну не называй. Но если ты будешь что-то делать плохое или неправильное, то политика быстро к тебе придет.

И все-таки я думаю, мегазначение столицы в истории России я бы определи так: ни одна революция в России никогда не приходила с периферии. Все революции успешные приходили из столицы – Петербурга, Москвы. Значит, ваше мегаполитическое значение, гигантское политическое значение заключается в том, что вы контролируете ситуацию в столице. Вот как бы Вы себя назвали? Консерватор-патриот, просто консерватор, либерал-патриот, либерал-западник – безусловно, нет, я это уже понял из разговора. Значит вы кто? Если доктринально как-то вас обозначить.

Столько оскорбительных сразу кличек. Да мне наплевать, как называется. Я человек абсолютно прагматичный. Если для города полезно стать консерватором, я буду консерватором, если для развития города полезны какие-то вещи либеральные, я буду либералом, – мне все равно, как это называется. Я буду просто делать то, что полезно для города. И это главная моя политика.

Но когда вы видите горизонт, вы видите горизонт, например в 20 – 30 лет развития города, Вы же закладываете процессы, которые будут...

Сергей, я приведу два примера. Мы продали все активы, которые касаются аграрного сектора, – калужскую агрофирму, в Карачаево-Черкессии по производству помидоров и так далее. Мы не занимаемся бизнесом. Что вы скажете? Ну вот это либерал, который вот распродал все имущество и так далее.

Да, да, это важно.

С другой стороны, мы восстановили абсолютно советскую жилищно-коммунальную систему, при которой создали государственные бюджетные учреждения по эксплуатации домов, дворов, дорог и так далее. Это что? Это коммунист, это консерватор и так далее. Я не подхожу с точки зрения идеологии, я подхожу с точки зрения прагматики. Если я вижу, что этим управлять могу и оно эффективно, я создаю. Если я считаю, что этим должен управлять бизнес, я отдаю бизнесу.

Но когда Вам не нравятся такие термины, я тем не менее Вас определю, позвольте, как этатиста, государственника, прагматика. Этатист-прагматик. Ну да, ну мне кажется. Может быть?

Да все может быть.

Скажите, пожалуйста, вопрос, который я не могу не задать. Вам в 2024 году 66 лет будет.

Ничего у вас с арифметикой.

Да, я посчитал. Вы не собираетесь в президенты России?

Нет, ни в коем случае.

А почему? Я не уговариваю, я просто спрашиваю.

Сергей Собянин: Сергей, тот, кто не был во власти и не знает, что это такое, – для них кажется, что вот это то, что мне нужно. Вот это там медом все намазано. Ни приведи Господь! Это сложнейшая, каторжная работа, она психологически человека настолько убивает.

Вот так у нас все распространится в учебники истории России, а так будет глава. Понимаете разницу?

Послушайте, я не интересуюсь ни учебниками истории, не занимаюсь самопиаром, меня это мало интересует. Меня интересует работа, она меня сегодня удовлетворяет, она мне кажется интересной, мужской работой.

Это правда, но хорошо, я тогда уже по этой теме не буду к вам приставать, ведь я пытался Вас сагитировать, а что?

У вас не получилось.

Не получилось, да. Зато я вижу, что Вы глубоко об этом думали. Думали, раз есть определенный отказ, то значит, были раздумья.

Потому что много желающих задать такой вопрос, Сергей.

А, вот почему. Святой Владимир – где все-таки Вы хотели бы его увидеть?

Сегодня подобраны неплохие места. Я вообще считаю, что и Воробьевы горы были неплохим местом, но оно действительно было проблемное с инженерной точки зрения. Там достаточно большие затраты были для укрепления склона и так далее. Ну и действительно, вызвало определенную дискуссию. Сегодня подобраны Военно-историческим обществом еще три места, на мой взгляд, они все неплохие – это и Лубянка, и площадь возле Боровицких ворот, и Зарядье. Мне кажется, что здесь уже надо ориентироваться на мнение граждан, на население, поэтому правильно абсолютно Военно-историческое общество включилось и сделало такой интерактивный опрос. Я думаю, что в ближайшее время мы проведем такой же опрос на "Активном гражданине". У нас около миллиона подписчиков в "Активном гражданине", мы точно получим реальную выборку и узнаем мнение людей. Исходя из этого, уже будем проектировать.

Но все равно, знаете, "Активный гражданин"... Вот Вы бы где видели?

Но мне кажется, что все-таки наиболее интересное место – это место возле Боровицких ворот. Там такая достаточно полузапущенная площадка, необустроенная, там можно сделать благоустройство соответствующее. Мне кажется, памятник там вписывается очень неплохо.

Но я хотел сказать, что именно на Воробьёвых горах даже была проблема в чем: они концептуально хотели, чтобы его было видно с реки, ведь смысл-то был, чтобы его было видно с реки.

Здесь тоже будет с реки видно. На Лубянке не будет, это площадь, закрытая со всех сторон по большому счету.

Но что-нибудь да надо на Лубянке, как-то она пустоватая.

На Лубянке – в свое время там поили лошадей.

Поили лошадей?

Да, это же, собственно, водная, или как она точнее называлась? Водное место или фонтан, не в том смысле фонтан как обычный фонтан, а именно перелив воды для того, чтобы ямщики подъезжали и поили своих лошадей. Потом стал более красивый фонтан, достаточно симпатичный. Можно восстановить фонтан так, чтобы закончить дискуссии в этом месте и унести его от политизации.

У меня есть мистический ужас в этом месте, мистический ужас перед установкой статуи князя Владимира, потому что он был великий революционер. Не грозит ли нам это пертурбациями? В Киеве такой стоит. Он великий революционер.

Не знаю насчет того, что он был революционером.

Он великий революционер, он принес столько нового.

Да, в хорошем смысле нового, революционер. Объединил страну, сделал единую идеологию, с которой, собственно, страна и создалась, и выжила. Если бы не он, вполне возможно, что такой страны, как Россия, и не было бы вообще.

А почему вы так мало присутствуете в публичном пространстве? Я, смотрите, человек пишет мне: "…довольно неожиданно эмоциональный". Почему – потому что все ждали такого человека суконного, какого-то чиновника. А знаете почему? А они не очень с вами знакомы.

Сергей, не приглашаете – поэтому.

Ах вот как! Так мы приглашаем, конечно.

Эльвира Хасаншина: Еще говорят, что у вас очень живой язык.

Сергей Доренко: Живой язык и понятный, об этом пишут и удивлены люди. Скажите, пожалуйста, все-таки здравоохранение. Слава-Слава пишет нам на Твиттер: "Спросите, пожалуйста, про закрывающиеся больнички, про здравоохранение, одним словом". Вот что со здравоохранением?

Со здравоохранением все нормально. Я тут в новостях слышал, для меня удивительная новость, я об этом не знал, что московские поликлиники заняли первое место в рейтинге поликлиник страны. Я не знаю, правда или нет. Вообще, любое здравоохранение познаётся в сравнении. Мы с чем себя сравниваем, наши поликлиники, с какими – берлинскими, нью-йоркскими, какими?

Я вам скажу свой опыт. Я давно был в Канаде – в 1997 году, к сожалению, и спрашивал у парня: а что ты не полечишь, там, такая-то проблема . Он говорит: "Вот сейчас, на Новый год, в январе, я запишусь – примут в апреле". Это Канада. То есть три месяца очередь, а у нас вот пишут – месяц, и тоже люди раздражены тем не менее. К узкому специалисту.

К узкому специалисту, но месяц тоже не так часто. Обычно, к узкому специалисту, записываются в течение семи дней . Наверное, есть какие-то проблемы. Но надо иметь в виду, что есть ряд узких специалистов, к которым люди напрямую вообще не записываются, они сначала должны побывать у терапевта, он – сказать, к какому узкому специалисту тебе идти. И раз уже побывал у узкого специалиста, он тебе сам назначает дальше посещение. Это сделано во всем мире, мы ограничили перечень этих узких специалистов до минимума, но тем не менее так должно быть, иначе реально человек, которому нужен этот специалист, он к нему не попадет, потому что будет куча людей, которым, собственно, и не совсем обязательно на этой стадии. Это первое. Второе: вы видите, что мы сделали публичной вообще запись к врачам. Если вы зайдете на портал госуслуг, что вы можете посмотреть, вообще какая динамика записи в поликлиники начиная с 2012 года, когда мы ввели электронную запись, и до сегодняшнего – поденно. То есть каждый день вы можете видеть, как двигается очередь, можете нажать кнопочку, посмотреть, как дела в вашей поликлинике, сколько времени для записи к врачу тому или иному в вашей конкретной поликлинике, можете выбрать другую поликлинику, можете в целом посмотреть. Более того, мы сейчас ввели систему, по которой вы можете пожаловаться на "Наш город" на конкретные проблемы, связанные с той или иной поликлиникой. Более того, теперь после того, когда вы посетили поликлинику, вам главный врач пошлет эсэмэс и спросит: "Сергей Леонидович, а как вы, довольны или недовольны? Вы откликнитесь, пожалуйста, и скажите, чем вы недовольны – мы готовы помочь исправить ситуацию".

Вот это все работает как часы. Я лично вчера был в многофункциональном комплексе.

В МФЦ, да?

Вот здесь, на "Щуке", работает как часы, просто абсолютно. Но я думаю, что в Москве как бы живет два народа разных, с точки зрения способности воспринимать эти новшества. Есть еще бабушка, что она должна делать? Я-то все понимаю, во всем – в интернете, в госуслугах, это моя среда. А бабушка?

Для бабушки ничего не изменилось – она может позвонить по телефону в регистратуру и ее запишут так, как оно было и раньше. Она может прийти ножками в ту же регистратуру, и ей помогут записаться. Но как бы она – или позвонит, или придет ножками, в любом случае оператор должен забить ее заявление в электронном виде. Для чего это делается? Для того чтобы мы видели, а реально эта бабушка после записи через сколько дней попала к врачу, сколько минут она просидела?

То есть тем не менее туда запишут?

Конечно. Сколько минут она просидела возле приемной врача – 10, 40, 50, полтора часа. И мы начинаем мониторить верхние пороги, если больше 40 минут – это проблема, мы начинаем уже мониторить эту ситуацию и заставлять поликлиники работать, чтобы меньше была очередь, меньше люди сидели в ожидании врача. Нам скажут: "Ну конечно, теперь там врачи принимают по пять минут". Мы и эту ситуацию мониторим, смотрим. Если у поликлиники мы видим, что шаг приема пациентов недостаточен для нормальной работы, снова это сигнал для нас, новый сигнал для управленцев. Снова вмешательство административное, управленческое, для того чтобы этот шаг увеличивался и для того чтобы было достаточно времени для приема пациентов.

Насколько я беседую с людьми, люди воспринимают реформу здравоохранения, в частности в Москве, мы понимаем, что она идет по всей стране, мы воспринимаем реформу здравоохранения, в частности в Москве, как символ трудных времен. Из того, что вы говорите, я понимаю, что это так и будет, а мы пока так, типа напружинились и думаем…

Сергей, это все наоборот. На самом деле реформа здравоохранения – это не реформа трудных времен, это, наоборот, реформа увеличения объемов финансирования здравоохранения. Такого объема финансирования, как сегодня происходит в стране и в Москве, никогда за всю историю не было. Другой вопрос, что каналы финансирования изменились. Если раньше раздавались просто по смете: ты можешь сидеть, ничего не делать, зарплата тебе пришла, то сегодня совершенно другая система: ты получаешь деньги (имею в виду врача и медсестру и в целом клинику) за услугу, которую ты оказал. Если ты ее не оказал, ты этих денег не получишь. Но самих денег стало в полтора раза больше, чем два-три года тому назад.

Я вам говорю по ощущениям. Я говорил об этом Леониду Печатникову, вашему заместителю: "Братцы, вы не объясняете". Я так чувствую, что пошла реформа, поприжались, братцы, пока надо перекантоваться.

Для того чтобы было понимание и мы понимали и чувствовали людей, мы как раз эти механизмы и вводим, интерактивного взаимодействия. Если человеку пишет главный врач и спрашивает: "А что у вас, какие проблемы? Вы довольны? Как вас принял, насколько он был вежлив, врач? Как была там санитарная ситуация? Сколько вам времени пришлось простоять?" – и так далее и получает ответ, и сам человек задумывается: "А что, собственно, какие проблемы? А что мне не нравится?" И вот взаимодействие врача – пациента дает как раз такую синергию, понимание, что нам нужно делать дальше, какой следующий шаг. Но самое интересное, когда мы опрашиваем просто людей: "А вы довольны здравоохранением?" – половина говорит, что недовольны, а когда пишут человеку, который конкретно, не абстрактно, а побывал в конкретной поликлинике, 85 процентов говорят: "Да, спасибо, все хорошо".

Все нормально?

Мы же во многом воспринимаем реформу здравоохранения не по тому, с чем мы сталкиваемся, а то, что мы слышим, слышим в эфире, видим по телевидению и так далее. И этот информационный фон при любой реформе всегда негативный в большей степени, с этим ничего не сделаешь. Но, несмотря на это, надо шаг за шагом работать, чтобы клиники наши работали лучше, чтобы меньше было очередей, чтобы качество обслуживания было лучше, чем мы и занимаемся ежедневно.

Я еще хотел спросить. Этот город строили разные люди, и у них были разные идеалы. В какой-то момент было принято решение вернуть исторические названия. И их вернули. И вот эта возня вокруг Войкова: Войковский район, "Войковская" метро и так далее. Я думаю, люди, которые строили – руками своими, сердцами своими, – они так нарекли, ну зачем же это менять? Я хотел вашу точку зрения узнать.

Мы всегда ориентируемся на людей, которые там живут, поэтому мы ничего просто так, спонтанно, не переименовываем, спрашиваем у людей. Если они считают, что новое название более подходящее – ну и ради Бога. Но, как правило, люди, которые проживают в том или ином районе или на той или иной улице, очень осторожно относятся к переименованию, потому что, помимо привычного слуху названия, меняются адреса, прописка, регистрация, документы на собственность и так далее, и так далее. Поэтому если это переименование никого не касается, адресного хозяйства – это еще куда ни шло, а когда касается огромной улицы, то надо действовать максимально осторожно.

Но вот ваша позиция по "Войковской"?

Сергей Собянин: Я думаю, что надо подумать по поводу "Войковской". Сама станция - она не влечет изменений адресного хозяйства, поэтому как люди скажут, так мы и сделаем.

Но тем не менее вы готовы на изменение?

Абсолютно.

Готовы и на изменение, и на сохранение?

Конечно.

Эльвира Хасаншина: А вот можно еще вопрос о реформе здравоохранения? Закрытые здания больницы 53-й и другие здания – они как будут использоваться?

Я отвечу. Мы закрыли два здания роддома. Не роддомы, а два здания роддома. Закрыли ветхие здания, открыли три новых, реконструированных, которые по своей мощности кратно превосходят то, что мы закрыли. Что ж в этом плохого?

Сергей Доренко: Ничего плохого.

Вы пойдете рожать в сарай, который… С потолка там сыплется штукатурка, или пойдёте в новое, современное здание?

Эльвира Хасаншина: В новое, конечно.

Почему мы должны эти сараи сохранять?

Сергей Доренко: Я с вами согласен, но куда-то делась кафедра, которая…
Эльвира Хасаншина: А что-то же на этом месте будет стоять, как-то они будут использоваться? Офисы…

Конечно. Как правило, мы эти здания стараемся передавать под частные клиники, или под хосписы, или другие социальные…

Сергей Доренко: Я, просто возвращаясь к роддомам, раз уж Вы назвали один из них, на Академика Павлова, на Маршала Тимошенко, вот здесь, на Молодежке, – там была мощнейшая кафедра научных исследований. Так вот, роддом "жахнули", да и кафедру вместе с ним.

Смотрите, что мы делаем с кафедрами, я вам расскажу. У нас университетские кафедры научные присутствуют практически во всех наших крупных клиниках. Как они работали? Они работали не так, как в советское время, когда доктор приходил и говорил, профессор: "Давайте вот этого пациента будем лечить так и так". И восторженные ассистенты, ординаторы участвовали во всем процессе. Ничего подобного сейчас не происходит. Есть доктор в клинике, который приходит к больному и лечит его, а профессор со своей ординатурой стоит в сторонке, чего-то лопочет этим студентам, но его к больному не подпускают, потому что ему нельзя, потому что он находится не в штате клиники. То есть на самом деле все эти кафедры университетские по той схеме, как они работали, сегодня не работают, эта схема разрушена полностью.

В результате человек, профессор, обучает студентов, не прикасаясь к больному и не ведя практической деятельности. А практик, который каждый день делает операции и занимается больными, не приходит к студентам. Это полный абсурд. Поэтому мы стараемся сегодня сломать эту систему. В целом ряде клиник с Первым медом есть целый эксперимент, когда они со своей кафедрой приходят и реально начинают лечить. Часть наших хирургов, часть наших врачей переходит по совместительству в университет и там преподает, а часть профессоров уже приходит в наши клиники и начинают заниматься реальными больными. То есть мы начинаем восстанавливать советскую систему университетских клиник. Это идет тяжело, сложно, требуется изменение федеральных законов, но мы сегодня на коленке это уже делаем. Мы понимаем, что это надо делать.

Сергей Семенович, а что за человеконенавистнический капитальный ремонт? Ей-богу, не понимаю. Мы всю жизнь, вот я думал раньше, жизнь моя устроена была таким образом, что я имел в виду, что мы платим какую-то амортизацию. Ну раньше, в старое время. Так это, я думал, идет на капремонт. Теперь, оказывается, еще отдельный капремонт.

Вы платили за текущий ремонт. За текущий ремонт действительно платежи есть, но текущий и есть текущий ремонт: это покрасить, побелить, лампочку заменить. Была в постсоветское время приватизация жилья?

Ну да.

И если раньше собственник отвечал за жилье, то теперь собственником стало не государство, а сами граждане, которые на 80 процентов приватизировали или приобрели в собственность это жилье.

Это правда.

В результате оно стало негосударственным, оно в вашей собственности. Вы должны заботиться, ремонтировать его и так далее и тому подобное. А что такое отремонтировать жилой дом? Вот я хочу отремонтировать свой жилой дом, но вы не можете сам его отремонтировать, потому что у вас масса соседей, там живут тысячи людей иногда, в доме. Вам нужно самому их собрать, провести собрание, договориться…

Посчитать.

Да, посчитать денежки. Но вы никогда их даже не соберете на собрание. Практика говорит, что половину жителей чтобы собрать – это нужно очень серьезно потрудиться, очень сложно. А уж договориться о сумме, стоимости ремонта вообще невозможно. В результате что происходит? В результате дома начинают просто сыпаться.

Ну обоснуйте 15 рублей… Я не понимаю. И еще срок, Сергей Семенович.

Это же очень просто: межремонтный период определен износом конструкций и так далее, он составляет 30 лет. Вот от капитального до капитального ремонта должно быть не более 30 лет. Поэтому весь жилой фонд расписывается в этом графике, в течение 30 лет. Если вы скажете: "Нет, мне кажется, 30 лет – много, давайте сделаем каждые 10 лет капитальный ремонт", во-первых, еще не все согласятся, чтобы каждые 10 лет долбили крыши, меняли стояки и так далее. Во-первых. Во-вторых, это будет просто в три раза дороже, потому что денег, которые вам надо собрать не на один ремонт в 30 лет, а на три, в три раза больше понадобится. Поэтому расписан максимально щадящий срок ремонта. И все дома – не все будут, как вы говорите, в 35-м году – они все расписаны по графику, в трехлетнем графике, вы можете зайти и посмотреть, когда будет ремонтироваться ваш дом.

Да?

Стоимость этого ремонта, исходя из реальной стоимости материалов, которые необходимы для ремонта этого дома.

Сегодняшняя стоимость?

Сегодняшняя стоимость.

А там, Бог весть, что будет.

Вот смотрите, по поводу Бог весть, что будет. Если вы сами определили и сказали, что нам не нужен городской фонд, давайте мы здесь сами соберем собрание, определим свой счет, свою компанию, вот тогда точно вы будете думать: а что будет с этими деньгами через пять, через 10, через 20 лет? Если же определили оператором городской фонд, вам не нужно об этом думать. Вы платите денежки, и вне зависимости, сколько они будут стоить в тот или иной период, к вам придут и по графику отремонтируют.

А Вы где их будете держать?

Мы не будем их держать, мы эти деньги сразу же пустим в оборот и будем ремонтировать те дома, которые подошли по графику. В этом и суть. Мы их не собираемся держать в банке, это не нужно. Более того, возможно, что мы даже будем кредитовать этот фонд ремонта, чтобы увеличить скорость ремонта.

Я подумал, что я сдаю на 2040 год

Ничего подобного.

И там, типа, они где-то хранятся.

Нет, Сергей, это так будет, если вы выбрали коммерческую структуру и договорились, что так будет. Но таких домов достаточно мало, около восьми процентов всего в городе, а все остальные выбирают городской фонд, где не нужно ждать, пока эти деньги вырастут или набегут проценты, ничего подобного. Фонд так не работает. Фонд работает в ежедневном, ежегодном режиме, ремонтирует те дома, которые подходят по графику.

То есть мы платим сегодня за сегодняшние ремонты, а ребята, которые будут жить потом, они заплатят за ремонт моего дома, это как бы общая казна?

Да, это общая казна.

Почему 15 рублей? А почему не восемь? Вот восемь просят.

Мы должны быть ответственными и правдивыми. Если ремонт стоит 15 рублей, то нужно соответственно и устанавливать сумму. Если ремонт стоит 15 рублей реально, а вы собрали по семь, это означает, что через несколько лет вам ремонтировать будет нечем и график, который установили, – он будет не 30-летний, а 60-летний. Это означает, что через 30 лет ваш дом рухнет, а казна скажет: "Да нет, у нас этих денег нет". Вы скажете: "Мы же сдавали деньги". – "Мало сдавали денег". – "Так мы сдавали денег, сколько вы попросили…".

Понимаю.

Слушайте, надо быть ответственным, ответственным не сегодня, не завтра, а отвечать и перед тем, что будет дальше.

Есть частные вещи, на которые жалуются люди. Вот, пожалуйста: Сергей Семенович, запретили ягоды продавать. Вы знаете эту историю: Совхоз имени Ленина – Алексей Немерюк запретил им продавать у метро. Они там сгноили ягоду.

Да слушайте, это больше спекуляция. У нас создано 120 ярмарок выходного дня, пожалуйста, приходите и торгуйте на здоровье. Заявляйтесь через интернет там, не выходя из своего офиса, пишите заявки, мест достаточно. Процентов 20 сегодня пустых мест. Приходите и торгуйте на здоровье.

Довольно много людей спросили конкретно о ЗИЛе, о территории ЗИЛа. Что будет на этих территориях, для чего это?

Мы предпринимали героические усилия для восстановления завода как такового, автомобильного. Все эти попытки результата не принесли. Мы пытались запустить производство старых "бычков", нам рассказывали о том, что они такие замечательные, если вы сделаете серийный выпуск, они найдут спонсора. Не нашли. Никакие инвесторы туда не пришли, в том числе, может, из-за кризиса. Поэтому мы приняли решение реорганизовать эту промышленную зону. Первая часть – мы уже находимся в стадии реализации. На части был построен и достраивается крупнейший в стране спортивный комплекс – это хоккейный дворец, ледовые арены, водный комплекс, в том числе чаша для синхронного плавания и так далее.
На второй части – строится парковая зона, жилая зона, офисы, такая комплексная застройка с благоустройством набережной Москва-реки.

А вообще промышленная Москва как таковая будет? Скажем, через 20 лет.

Будет. Конечно.

А что она будет выпускать?

Еще раз говорю, что мы, скорее всего, на мой взгляд, должны заниматься инновационной продукцией и создавать инжиниринговые центры, то есть обкатки. Мы должны создавать образцы продукции, которые дальше будут выпускаться уже на других заводах, имея массовое производство.

Уже из сегодня существующих кого бы Вы назвали в качестве образца? Будут такие. Какие?

Таким же образом на сегодняшний во многом работает Объединенная авиационно-строительная компания…

Это не Хруничева? Нет, Хруничев немного другое.

Нет. Но в том числе роскосмосовские тоже проекты. Они больше концентрируются на разработке новых технологий, новых образцов, а серийное производство все больше и больше на периферии. То же самое делает Ростех, Росатом и так далее. Такие глобальные корпорации, которые у всех на слуху, они все идут одним и тем же путем.

Диспропорция развития Москвы и регионов не тревожит вас?

Ничего подобного. Если вы посмотрите инвестиции не в общем котле, потому что город большой, огромный, здесь живут постоянно 15 миллионов человек, конечно, сопоставлять объем инвестиций в Москву и, скажем, Тверь или Владимир невозможно, но, если вы посмотрите объем инвестиций на душу населения, на человек, которые проживают, Москва ничем особо не выделяется. Наоборот, она отстает от некоторых регионов, просто у нас они сконцентрированы на маленьком пятачке, они очевидны, они видны. И эта концентрация дает свои плюсы, эффект. Быстро можно развивать инфраструктуру, благоустраивать и так далее, потому что для этого требуется меньше денег в удельном исчислении.

Несмотря на огромную площадь, Москва не задыхается? Вы не дошли до границы какой-то, после которой надо все-таки захватить Московскую область? Нет?

Московская область развивается ещё большими темпами, чем Москва. Вы знаете, что они строят в два раза больше, чем в Москве. Поэтому ничего не надо захватывать, это Московская область, скорее, захватывает.

Хорошо. Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы выделили время.

Должен сказать, Сергей, что все вопросы, которые поступали в вашу студию, я заберу с собой и мы ответим на эти вопросы. И я думаю, что эта наша встреча не последняя.

Я тоже очень надеюсь.

Спасибо.