Сергей Женовач: "Настоящий актер не может жить без театра"

Сергей Женовач ответил на вопросы о мастерстве театрального актера

В Театре киноактера состоялся мастер-класс режиссера и художественного руководителя "Студии театрального искусства" Сергея Женовача. Он рассказал о специфике театральных профессий, работе столичных театров и ответил на вопросы слушателей. Мастер-класс организован в рамках летней киноакадемии Никиты Михалкова. M24.ru провело онлайн-трансляцию лекции.

Сергей Женовач: Я все время занимаюсь искусством драматического театра. С кино я общаюсь редко, как зритель. Было время, когда я преподавал на Высших режиссерских курсах, где
мастер-класс по актерскому мастерству вели Герман и Меньшов. Это был период, когда я не работал в театре и занимался педагогикой, чтобы поддерживать театральный интерес. Сейчас я занимаюсь педагогикой, заведующий кафедрой режиссуры ГИТИСа, воспитываю режиссеров и артистов, у нас совместное обучение. Я работал во многих театрах, сейчас у меня свой театр, который на будущий год сыграет 10 сезон.

Вы знакомы с обеими сторонами: театром и кино. Многие режиссеры жалуются на актеров, что они играют в кино, как в театре. Что вы посоветуете делать актерам при переходе из театра на съемочную площадку, что не нужно делать, а что нужно?

С.Ж.: В первую очередь актерскую профессию определяет одаренность и личность. Если он артист, он везде артист. Это подход такой лукавый. Я сейчас был во ВГИКе, смотрел спектакль одного мастера и смотрел ребят. И я вижу, что актерская природа в них не разбужена, они статисты для камеры. Они фотогеничны, они молчат, не кривляются, но они и не играют – это очень грустно. Если мы говорим о драматическом артисте, который работает в огромном театре на тысячу мест, то ему нужно говорить громче, делать более выразительные движения, но это не значит, что он может работать камерно. И артист и режиссер должны уметь работать и в маленьком, и в большом пространстве. Я был в Питере у Льва Абрамовича Додина на генеральном прогоне "Вишневого сада". Там заняты почти все киноактеры: Раппопорт, Данила Козловский, Лиза Боярская, и др. Спектакль был поставлен так, что играется он на краю сцены, сзади все пусто, весь зрительный зал – это как бы имение Раневской. Актеры играют близко, они подсаживаются к зрителям, ведут диалоги. Им не нужно громко говорить, они работают очень хорошо, у всех поставленные голоса, они очень убедительны, работают как перед кинокамерой. Я считаю, это один из самых замечательных спектаклей. Тут актер умеет взаимодействовать, воспринимать. Хороший артист должен быть гибким, должен уметь подстраиваться. Что касается технологии – она разная. В кинематографе очень важно по дублям быстро прожить ситуацию и забыть ее. А уже монтажер будет заниматься перспективой и т.д. В театре же актер – человек, который ведет спектакль. Там нет монтажного стола. Он должен чувствовать, где сделать паузу, где отдать игру партнеру, где повториться, где сыграть мимикой. Это абсолютно разные виды искусства. Все зависит от того, какой вид искусства вы выбираете, а зацикливаться на специфике – неправильно. Ведь в кино очень много хороших театральных актеров работает. Я работал с Михаилом Пореченковым – он на сцене один, в кино другой. В театре есть понятие магнетизма, умения держать зал. Кинематограф – это искусство режиссера и оператора, это изобразительный вид искусства. Театр – это исполнительный вид искусства. Поэтому настоящий актер не может жить без театра. Театр заставляет его жить, вести действие сегодня как в первый раз. От режиссера уже ничего не зависит, актер ведет спектакль. Театр – это еще повторения. Если кино – это раз-два, записал, то театр – каждый вечер нужно играть ново, интересно, повторяя, но не повторяясь. Если первые спектакли идут на волнении, то потом они начинают созревать, как хорошее вино. И становятся все лучше и лучше. Поэтому актер – профессия единая, но в кино и в театре существуют различия.

Сейчас во ВГИКе нет актерских киношкол. Если раньше учили как правильно стоять перед камерой и т.п., то сейчас этого нет. Согласны Вы с этим?

С.Ж.: Не знаю на счет ВГИКа, но я считаю, что чувство камеры приходит с опытом, и чтобы быть актером, нужно врожденное чувство. На площадке нужно вызвать эмоцию у человека и зафиксировать ее, а потом вмонтировать ее в фильм. В театре все по-другому. В кино же все зависит от оператора. А вот эта специфика, мне кажется, во многом очень надумана. Мы можем привести много примеров, но это все надуманность какая-то.

В чем Вы видите рецепт современного успешного актера?

С.Ж.: Прежде всего, это школа. Это не место учебы, а понятие базы. Настоящий актер должен уметь импровизировать. Если ему объясняют, как поставить руку, как повернуть голову – это не актер, это попугай. Актер должен думать ролью, он находится и в роли, и над ролью. Вот я сейчас с вами разговариваю, немножко как актер, потому что я чувствую природу театра, я чувствую, что сейчас меня тянет сюда повернуться, сейчас сделать это, потом – то.

Как Вы распознаете природу артиста, тех детей, которые приходят к вам после школы, как понять – театральный он или киноактер.

С.Ж.: Хороший вопрос. Это происходит интуитивно. Как есть природа таланта у актера, режиссера, так же есть природа одаренности у педагога. Есть понятие профессия, а есть – художественный дар. Вот приходят дети – их всех научили правильно врать. Девочки – юбочку одеть, мальчики – силой покрасоваться, если преподаватель любит музыку – поиграть, Пушкина – почитать, и т.п. Они все хотят угодить, понравиться, чтобы поступить. А в финале – даже повторить мастера. Бывает, сразу не видно человека, нужно с ним поближе познакомиться – это основной принцип набора. Кто-то хорошо читает, но не видит партнера, кто-то читает отвратительно, но способен к импровизации. Самое главное – отметить слабые стороны абитуриента, не сильные (в чем часто ошибаются преподаватели). Преподаватель часто влюбляется в первое свое впечатление от студента, а это неправильно. И также важно попасть в команду настоящих преподавателей. Когда ты находишься среди людей, которых очень уважаешь, хочется сразу дотянуться до их уровня. И мне очень нравится, что мы прекрасно взаимодействуем. Вот мы смотрим детей и решили не принимать голословных решений. Даже если все преподаватели против, а один сомневается, мы смотрим еще раз этого человека. И так до тех пор, пока все не придут к одному решению. Главное, не быть беспристрастным, быть гибким и подвижным – это тоже такой дар педагогический. Вот мы однажды набрали всего четыре девочки, сначала посмотрели на их игру – ужас, кого мы набрали! А потом, в процессе обучения, они раскрылись и сейчас – прекрасные актрисы и в театре, и в кино. У них потрясающее чувство игры, они гибкие и подвижные. Так что, для меня самое главное – не ограничиваться чтением, а пустить ребят в процесс обучения, понаблюдать за ними. И неважно, к нам на курс они потом придут, или к другим, главное – обучение. Я только говорю: не врите мне, хотите уйти к другому преподавателю – ради Бога, мы просто обучаем вас, а выбирать направление вы должны сами, это говорит о том, что человек развивается, что ему интересно что-то пробовать, искать себя. Самое главное здесь – не ревновать, быть гибким и заниматься ребятами, а не собой, не своими амбициями. Когда ребята к нам не поступают, я говорю: ищите своих педагогов, это не значит, что вы бездарны, просто вы попали не в свою когорту. А вот если быть совсем объективным, при наборе человек 40-50 всегда есть талантливых. Бывает, приходят уже в возрасте 22-25 лет. А можно стать актером – да, можно, только нужно понимать, что некоторые роли уже не сыграть. И совсем неправильно считать, что человек талантливый всегда будет таким – нет. Если человек не работает над собой, если он спивается, не работает над собой, талант уходит. Это как в балете: вы не будете стоять у станка, вы не сможете танцевать, каким бы ни был ваш талант. Если человек снимается в кино, во всех сериалах, но он не занят в театре – он теряет себя. Театр – это дисциплина, это постоянная тренировка. Есть преподаватели, которые говорят: "Ой, я ошибся". Нельзя ошибаться преподавателю – это судьбы людей. Не надо развивать то, что у студента есть, надо подтягивать то, что не сильно развито. Нельзя человека сделать талантливым, надо развивать то, что в нем есть. Задача преподавателя – угадать, почувствовать талантливого человека.

Часто ли Вы устраиваете прослушивания, просмотры из других театров, институтов?

С.Ж.: Когда Петр Наумович Фоменко передал мне преподавание, я был очень расстроен, что он уходит, но и очень горд, что мне доверяет мой преподаватель, что он верит в меня. Это дорогого стоит. Сейчас моя школа – это не труппа, это группа учеников, с которыми мы продолжаем заниматься профессией. С каждым годом кто-то новый вливается к нам. Но если кто-то не попадает – это не потому, что человек не талантлив, просто у нас ограниченное число мест – всего 20, мы не государственный театр. Если я кого-то возьму, то с кем-то придется расставаться. Если в кино – это кастинг, то в театре – это семья. Если сейчас у тебя неудачный сезон, терпеть нужно и ждать, когда будет удачный. Жить театральной семьей – это очень сложно, интересно и драматично. Девочки должны стать мамами. У нас была ситуация, когда сразу три девочки забеременели из пяти. А у нас репертуар. Кто-то худеет, толстеет, психически меняется, а играть нужно ежевечерне. Если человек одни роли играет в 17 лет, в 30 он уже биологически их играть не может, особенно девочки. Кто-то вообще уходит из театра. С тремя мы расстались из-за алкоголя. Вообще мы живем семьей. И я отвечаю за своих студентов, за своих актеров. Я хожу с ними на прослушивания. Представляю их. Так многие расходятся по театрам на работу, их замечают, и каждый преподаватель приглашает того, кто подходит ему по энергетике. Я очень горд, вот мы были на прослушивании, и там были ребята из очень престижного ВУЗа, и им было завидно, что с моими сижу я, что-то рассказываю о них, переживаю за них, а они брошенные. Более того, я всегда говорю им, ребята, ходите всегда кучей. Они постоянно продолжают друг другу помогать. Часть ребят постоянно работают в театре, а человек 8 – внештатно, они просто приходят и играют. У нас очень домашняя история. Но мы делаем очень хорошие, качественные спектакли. У нас и ребята хорошие, и постановщики, художники по свету, композитор, технические службы. У нас нет текучести, потому что театр маленький. И все друг друга знают, это очень важно жить и работать ансамблем. Жизнь такая короткая, и заниматься ерундой не хочется.

Насколько важно для артиста такое понятие как типаж, и нужно ли его переживать?

С.Ж.: Мне кажется, что у каждого из вас есть свое мнение. Понятие типажа закабаляет артиста. Вот, например, Шукшин. Простой парень, но почему он не может сыграть в театре Митю Карамазова? Может! А вот в кино это вряд ли получится. Кино паразитирует на театре. Кино не всегда рискует раскрывать артиста, у них типажное мышление. Театру учились Вахтангов, Чехов, Гиацинтова, Попов, Сушкевич, Хмара – они все стали и актерами, и режиссерами, и педагогами. Типажом мы загоняем человека в рамки. Поэтому артисты и стремятся к театру. Самое интересное, когда вы разрушаете общие правила, типажи. Счастье для режиссера – открыть артиста, повернуть его другой стороной, сделать то, что другие не видели. Надо пойти поперек мнения. Артисты тоже хитрые, они запоминают, как себя нужно вести в роли, и расслабляются. Они боятся, когда с них штампы срывают.

Вот артист приходит по пробам, и уже знает, на какой его типаж берут?

С.Ж.: Я не очень хорошо отношусь к пробам. Мы же хотим, чтобы после нас что-то осталось, а без индивидуализма нет искусства. Если профессией худо-бедно зарабатывать на жизнь – лучше другую профессию искать. Я снимал "Дикую утку" по Ибсену. Там главный персонаж – девочка 14 лет, и она в конце стреляется. И я понимаю, что девочке в 14 лет это не надо. И мне сказали, давайте устроим кастинг. Я согласился, но просто поговорить, без игры сцен. И зашла актриса маленького роста, приехала на велосипеде, я ее сразу взял. Она после этой роли стала очень известной в Норвегии. Нужно доверять интуиции и себе. Для меня пробы – сдача экзамена. Если вы знаете артиста, доверяйте ему. У многих режиссеров есть свой круг артистов, но это не типаж, они играют разные характеры, просто они знают друг друга.

Какое кино вы бы хотели снять сейчас?

С.Ж.: Я очень ответственно отношусь к тому, что делаю, чтобы это было на пределе. В кино я ничего не понимаю, поэтому быть посмешищем, делать не свое дело я не хочу. Профессии кино- и театрального режиссера абсолютно разные. У гениального Тарковского в театре ничего не получилось, там другие законы. Кино – это не крупный план, это магия какая-то. То, что пытаются снимать театральные режиссеры – получается киноспектакль. Надо переключиться, мыслить кадрами. Я максималист, я не смогу быть первым в кино, это не мое.

О чем вы мечтаете?

С.Ж: Мечтать надо в молодости.

То есть, у вас нет мечты?

С.Ж.: Были мечты. Какие-то осуществились, какие-то еще нет. Но мечты идут из молодости. Мечтать сейчас – у меня нет мечт, у меня есть груз обязанностей, который я должен тащить. И я понимаю, что за меня этого никто не сделает. Даже не хочется мечтать, хочется покоя. Хочется куда-нибудь уехать. Знаете, у Чехова есть фраза: "снять бы домик в Ницце, пожить там годик, просто общаться, читать книжки, а не бежать как белка в колесе. Наступает момент, когда хочется просто жить, и получать радость от нее". Сейчас, когда я понимаю, что уже натрудился, если я скажу, что мечтаю о новой постановке, наборе нового курса – это будет неправда.

Вы так интересно рассказывали про вступительные экзамены, давайте проведем что-то вроде этого, если бы все мы захотели поступить к вам на курс.

С.Ж.: Вступительный экзамен – это не проба, это проверка человека. Проверяется обучаемость человека. Кто-то размахивает руками, кто-то постоянно улыбается, независимо от темы того, что читает. Экзамен – это просев. Мы иногда просим прочитать так, чтобы было слышно на последнем ряду с дальней сцены. Чтобы человек мог подать себя. Часто дается задание на импровизацию – начальная и финальная поза, а дальше – импровизируйте. Таким образом проверяется природа человека. Если вам надо набрать 15 человек, и вы берете 4 одаренных и 11 так себе, то эти 4 будут так себе к концу обучения, а если будет 10 одаренных, то те, которые так себе, переплюнут одаренных. Им будет куда стремиться, куда расти.

Насколько Вы удовлетворены своей работой?

С.Ж.: Мне нравится. Это основной мой принцип. Спектакль должен мне понравиться. Может не нравиться вам, но мне должен. Моя профессия – чтобы спектакль получился. Он не может не получиться, иначе артисты получат травмы, ты понимаешь, что ответственен за многих людей. Вот кино складывается при монтаже, а спектакль – при зрителях. А для этого нужно сложить структуру. За это отвечает режиссер. Режиссер – это актерское мастерство и композиция. Если нужно что-то доделать – надо репетировать и репетировать, пока все не будет идеально. Если Вы считаете, что спектакль не готов – отложите премьеру, ругайтесь, расплачьтесь, но не подставляйте себя и артистов.

Говорят, что хороший человек – любимец профессии. Бывало у вас, что замечательный актер, но работать с ним невозможно, разваливает коллектив, по человеческим качествам с ним невозможно быть?

С.Ж.: У актера, как и у всех людей, хорошие качества – продолжение плохих, а плохие – хороших. Он может быть импульсивным, неврастеником, но если артист вам нравится, вы принимаете его таким, какой он есть. И бороться с ним до упора. А упор – это когда он не пришел на спектакль, сорвал репетицию – тогда нужно расставаться. Здесь все как в спорте – может, ты хороший футболист, но если не забиваешь, глаз не горит, партнеров не чувствуешь – уходи, дай другим играть. Я, как правило, никого не выгоняю. Их выгоняет жизнь, коллектив, они не выдерживают отношения, накала в труппе. На каждой репетиции нужно проверять взаимосвязи. Вот у меня была потрясающая актриса, но никогда не репетировала в полную силу. На сцене она – да, а что партнерам делать, они не знают как себя вести. Но вот такая у нее индивидуальность, и с ней будешь продолжать работать – терпи, если хочешь, чтобы она сыграла. Один нудит, кто-то болтун, и настраивает себя, рассказывая анекдоты и болтая обо всем, кто-то наоборот молчит, уходит в себя. Но что делать, у всех разный темперамент. Но они замечательные актеры, и работают потрясающе. Нужно принимать их такими, какие они есть, они – личности. Все проверяется спектаклем. Если человек свой характер ставит выше профессии, то надо с ним прощаться. Актера определяет не характер, а талант и желание трудиться.

Вы сталкивались с такой проблемой, что московские мастера отказываются от прослушиваний актеров с периферии, как быть в такой ситуации, и вообще, отличаются ли московские выпускники от провинциальных и чем?

С.Ж.: Я не претендую на объективность. Моя резкая точка зрения: надо ехать учиться в Москву. Дело не в том, что там плохие педагоги, просто здесь вы попадаете в другую культурную среду. Я считаю, что институты культуры – это первая ступенька к тому, чтобы покорять Москву и Питер. В провинции нет культурной среды. Здесь вы можете смотреть лучшие спектакли, лучшие фильмы, общаться с интересными людьми. Здесь все доступно: музеи, выставки, заграница. Более того, вы думаете, кто здесь работает – они все москвичи. Ни одного нет, мы все приехали с провинции. Нужно приезжать и поступать, не надо бояться учиться. Я всех боялся, мои преподаватели были для меня людьми из телевизора. Я потерял студенческий на втором курсе и целый год ездил за полную цену, мне страшно и стыдно было признаться, что я его потерял. Когда рядом со мной сел Олег Павлович Табаков, я как дурак улыбался. Он меня ругает, а я улыбаюсь. И прошли годы, прежде чем я научился не бояться известных людей. Если на родине мне говорили, что я гений сопливый, здесь мне сказали, что никакой я не гений, и мне это полезней, хочется расти. Страна огромная, и Москва – магнит, который притягивает все, что происходит. Главное не забывать того, чему вы учились в Саратове, Краснодаре. Это наш багаж, этим мы отличаемся друг от друга, этим мы интересны. Ничего не забывайте, а развивайте, пробуйте дальше. Поэтому не врите, не обманывайте нас, что уже учились раньше. Главное, чтобы люди были талантливые.

Вы говорили о мужестве в профессии, как вы относитесь к молодым режиссерам, или режиссер уже должен быть опытным?

С.Ж.: Правил здесь быть не может. Бывает, что человек уже в 17 лет имеет режиссерское мышление, его нужно только развивать. А бывает, человек в среднем возрасте имеет опыт, а режиссерского мышления нет. Вот актер мыслит кусочками, своей ролью, частностью. А режиссер – композицией, образно. По возрасту, я считаю, что лучше всего обучаются люди 23-26 лет, чтобы к 30 годам идти в театр. Но это не значит, что не нужно брать молодых и тех, кому больше 30-ти. Но лучше, когда у человека уже есть шишки набитые, какой-то опыт. А если он приходит из актерской профессии, нужно сильно мозги ему перестраивать. У нас обучение проходит совместное актеров и режиссеров. Актеры, как правило, – молодые ребята, 17-18 лет. Бывает, что 4 года посредственно учится человек, а потом такой спектакль выдает, что просто гордость берет. Должно быть образное мышление, и если оно есть, я понимаю, как человек хочет поставить спектакль.

На примере вашего спектакля "Москва-Петушки". У вас достаточно молодые актеры, а время действия пьесы – 60-70-гг. Как с актерами работали, чтобы они это прочувствовали. И я видела на пленке этот спектакль в постановке немецкого режиссера – мне кажется, что в основном западные режиссеры поставить русскую классику не могут.

С.Ж.: Когда вы начинаете ставить в театре спектакль, чем вы на начальной стадии дальше от результата, тем лучше. В этом спектакле были заняты два моих набора. Кто-то постарше, кто-то помоложе. Мы стали вместе готовиться, читать энциклопедию русского пьянства, потому что без поэтики русского пьянства нельзя понять Ерофеева. В России нельзя запретить рюмку и мат. Ведь мат – это народная культура, это не желание обидеть человека, просто люди так общались. И когда люди умеют владеть матом – это божественно. Вы видели, зал хохочет, это вызывает доброту, это часть языка. Вот Фоменко говорил, я когда уйду из театра, зовите меня, я буду ставить только две сцены – любовь и выпивание. Выпивание – это некий образ жизни. Самое главное – надо было найти прием. Мы читали энциклопедию русского мата, оказывается "лядь – это не гулящая женщина, а ложь, неправда. Поэтому "лядская жизнь – фальшивая жизнь. И мат ничем не заменишь! Все дело в культуре нашей, в башке, главное – не оскорблять никого. Интеллигенция спивается – это вызов реальности. Спектакль – это объяснение в любви одиноким, неприкаянным людям. И очень тяжело было выдержать спектакль, когда по сути один главный герой, а все остальные ему только помогают. Кто-то может ревновать к роли, кто-то завидовать, скучать. Очень важно иметь актеров, которые играют не роль, а спектакль – помогают друг другу, понимают всю задумку. Мы не знаем потолка, до которого можем дойти – надо все время развиваться.

Существует для вас понятие "русская душа"?

С.Ж.: Я прожил долго в Норвегии, три спектакля поставил. Мы с моей переводчицей придумали понятие "норвежскость". Невозможно без этого понять Ибсена. Это маленькая родина, национальность, ее нужно постигать, понимать. Шекспир – с английским мышлением, Вольтер – с французским. Поэтому нельзя выделять именно русскую душу.

Как вы распределяли роли в Норвегии?

С.Ж.: Там совсем другой театр. Это очень маленькая страна, и у них репертуар прогнозируется на 3-4 года, потому что они показали спектакль по всей стране очень быстро, и им нужно новый показывать. У них нет труппы, они знают когда, с кем проведут репетиции, когда будет премьера. А что касается менталитета, был случай на репетиции, когда сцена не получалась, и я на них наорал. В итоге, мы, русские, купили рыбы, выпили, а норвежцы поехали кататься все вместе в горы на лыжах. Вот, кому что надо для снятия стресса.

Как правильно себя вести в театре после выпуска?

С.Ж.: Когда вы учитесь, в вас вкладывается багаж чужих знаний, они еще вашими знаниями не стали. Но у вас возникает самообман, что вы все можете, а если вы еще и сделали спектакль, сыграли первую роль, а их похвалили, премию дали, по телевизору показали – вот тут крышу сносит! И это все не значит, что вы владеете профессией. Мое глубокое убеждение, что можно говорить о профессионализме, когда вы поставите 15-20 спектаклей. Вот, допустим, у вас был педагог, который вас увлек, и вы его идеи трансформировали, потом еще раз. А потом проходит 5-6 лет, и это закончилось, и вы понимаете, что сами вы-то ничего не придумали. Учеба – это жить другими людьми, смотреть, читать, общаться, искать, развиваться, находиться в эпицентре духовной жизни. Нельзя в 17 лет все прочитать, все понять, но если вы остановитесь, перестанете разбираться, то все, дальше вы не пойдете. И все время что-то новое происходит, нужно перечитывать книги, потому что они понимаются по-другому с возрастом. Не нужно стыдиться, что чего-то не понимаете, не знаете, нужно учиться всю жизнь. Можно просто общаться с людьми, и понимать что-то по-новому для себя. Мой преподаватель учил ставить перед собой большие цели, пусть вы их даже не преодолеете, но это будет лучше, чем достичь чего-то малого, это уже плюс. Вы перепрыгните банальность. Надо ценить молодость, желание, энергетику. Учиться друг у друга – тоже очень интересно, слышать другого человека.